«А ведь ты напрашиваешься на свидание, – подумал Сосновский. – Хочешь показать мне город, погулять со мной, мороженое съесть и заполучить в моем лице покровителя? Не слишком ли откровенно? А куда ей деваться? Зря я ее подозреваю. Шпионка из нее не получится. Так играть невозможно. Хотя есть на свете таланты! Но Люба имеет доступ к технической документации, она экономист, она владеет данными по срокам и объемам производства. И она, черт возьми, вьется около заместителя главного инженера, который симпатизирует ей. Да, она фактически спасла той женщине жизнь. Это стоит благодарности». Они болтали в полупустом трамвае, стоя у окна на задней площадке. Михаил откровенно любовался своей спутницей. Мила и как же умеет строить глазки! Приятный голос, когда она смотрит в глаза и меняет тон на более тихий, ее голос буквально обволакивает. Интересно, врет заместитель главного инженера про супружескую верность или все же получает от Любы периодически женскую благодарность? Идиллия закончилась быстро. Трамвай остановился, не доезжая до следующей остановки, стало слышно, как в воздухе повисла и завибрировала сирена. – Товарищи пассажиры, всем покинуть вагон! – громко потребовала вожатая, высунувшись из своей кабинки. – Молодежь, побыстрее! Повторять два раза не пришлось. Несколько пассажиров, ехавших в вагоне, поспешили к открытым дверям. Сосновский схватил за руку Любу и потянул к выходу. На улице он сразу стал смотреть на небо в поисках самолетов. Ага, вот они. Сплошную волну разбили заградительным огнем. Бомбардировщики стали маневрировать, ломать строй и все же упорно двигались в сторону города, к заводам. Михаил сильнее сжал руку женщины и потянул ее к небольшому овражку. И сделал он это вовремя. В воздухе вдруг раздался тоскливый вой падающей бомбы, потом еще одной. Они успели укрыться. Сосновский толкнул Любу в овражек и следом спрыгнул сам. Не церемонясь, он повалил ее и лег сверху, закрывая своим телом. И тут земля вздрогнула: Михаил от неожиданности дернулся и прикусил язык. По ушам ударило так сильно, что он сразу перестал слышать. Люба билась под ним, то ли пытаясь выбраться, то ли зарыться еще глубже. Тело женщины трясло, а может, это земля содрогалась от разрывов. Сосновский понимал, что не может быть столько бомб. Это же не передовая, это просто мозг паникует. И земля уже не сыплется на спину… Но вот снова удар, теперь дальше. Земля снова со стоном вздрогнула, где-то совсем рядом в овраг побежал ручеек сухой земли и мелких камешков. «Слышу, – обрадовался Михаил. – Черт, а я уже думал, что у меня барабанные перепонки лопнули, так близко был взрыв». – Люба! – позвал он, наклонившись к щеке женщины. – Люба, как вы? На миг Сосновский испугался, что случилось страшное, но вот Люба пошевелилась, поднесла ладони к лицу и сжала ими щеки. Она что-то шептала, всхлипывала. Михаил не удержался и провел ладонью по волосам женщины. Люба повернулась на бок, потом откинулась на спину. В ее глазах было столько страха, мольбы, женской одинокой беспомощности, что Сосновский не удержался. Он медленно наклонился и поцеловал Любу в щеку. – Все хорошо, что вы… Все закончилось. И тут он почувствовал ее губы – мягкие, трепетные, взволнованные. Люба взволнованно дышала, чуть постанывая, как будто пыталась отдаться ему прямо здесь. Трудно такое выдержать. Михаил обвил Любу руками и накрыл ее губы жадным поцелуем. – Катеров здесь не было, – уверенно заявил заместитель командира дивизиона Решетников. Лицо этого молодого капитана третьего ранга было в копоти. Кажется, во время бомбежки от осколка бомбы загорелся один из катеров, и все, кто был рядом, принимали участие в спасении судна и экипажа. Сняв флотскую фуражку, Решетников провел рукой по коротким непослушным волосам. Он снова осмотрел акваторию и отрицательно покачал головой. – В тот день во время бомбежки вы были в дивизионе? – спросил Маринин. – Да, в тот день я командовал отражением налета. Дислокация катеров была иной. Бомбардировщики заходили с севера, как нам сообщили с наблюдательных постов. И даже авиация ПВО поднялась им навстречу. По этой схеме у нас катера с зенитками ставятся в другой конфигурации. Здесь были только вспомогательные силы. – Что за силы? – удивился Шелестов. – Была такая идея. Еще с лета. Для того чтобы блокировать мертвые зоны, кроме катеров и береговых зенитных батарей мы создали плавучие батареи на понтонах. Заякорили в определенных точках в зоне моста. Здесь стоял понтон № 6. Сегодня его нет. Он получил позавчера повреждение, и его утащили в док. Пришлось менять схему прикрытия. – И какие орудия вы ставили на понтоны? – Автоматические 37-миллиметровые 61-К. Ну, это не совсем понтоны. Вон посмотрите ближе к противоположному берегу. Видите? Это вообще-то старые баржи, отслужившие свой срок, но мы в доке их подлатали, обрезали. Все-таки боеприпасы, семь человек расчет орудия. – 37 миллиметров, – задумчиво проговорил Маринин. – На опоре след от снаряда такого же калибра. Но каким образом, целясь в самолеты, можно угодить в большой железнодорожный мост, высота которого всего десятки метров? – Во время боя случается всякое, – хмуро отозвался Решетников. – Вы хоть знаете, что такое 37-мм автоматическая пушка? Как ею управлять, как из нее стрелять? Маринин побагровел, но Шелестов положил ему руку на локоть и чуть сжал. Не время для перепалок, подозрений и угроз. Была проблема, была неясность, проблему надо решать, в неясностях разбираться. И желательно без нервов. – Послушайте, Решетников, – Максим заговорил спокойно, стараясь быть убедительным. – Вы правы, мы многого не знаем об артиллерии. И о других родах войск. У нас специфика другая. Вот поэтому мы и обратились к вам как к специалисту, к командиру, у которого в подчинении зенитные орудия. Давайте спокойно. – Спокойно, – Решетников хмуро опустил голову, потом посмотрел на собеседников. – Хорошо, давайте спокойно. Там на понтонах девчонки 18 лет. Им в куклы играть и на танцы ходить. А они самолеты сбивают. И гибнут, между прочим. За это лето мы похоронили двух девочек. Пятеро в госпитале, наверное, останутся инвалидами. Спокойно? Давайте спокойно, если вы не будете искать врага среди этих девочек, а поймете, что бывает, когда твое орудие заряжено, а рядом падает бомба и волной швыряет понтон. А они бьют по самолетам не в зенит, они ведут и заградительный огонь. А это совершенно разные углы. – Давайте так, – предложил Маринин, – мы поговорим с расчетом. Никто никого не будет обвинять. Мы просто поговорим, они расскажут про тот бой. Вы поймите, что мы обязаны провести расследование. В расположении батареи, на берегу, все было по-военному, но с женский изюминкой. Шелестова смутили вязаные коврики на дощатом полу перед входом в каждую палатку. Баночки и гильзы от снарядов с полевыми цветами на тумбочках. А еще этих девочек никакая война, видимо, не отучит улыбаться. Что делать, женщины по своей природе эмоциональнее мужчин. Они смеются там, где мужчины только улыбаются. Сержант Зина Молчанова, наводчик того самого орудия на понтоне № 6, оказалась тоненькой девушкой с пышными русыми волосами и удивительными веснушками, рассыпавшимися по молодому лицу. После того как Зина описала тот самый бой, Шелестов не удивился, что наводчица даже не поняла, что серия снарядов ушла у нее почти горизонтально над водой. Волна от взрыва бомбы сильно наклонила понтон как раз в тот момент, когда орудие стреляло. – Скажите, – попросил Маринин, – вы каждый раз после зарядки обоймы наводите орудие на цель, делаете упреждение и все такое? – Как правило, именно так и происходит, – кивнула девушка, и в ее глазах мелькнули веселые чертики. – Мы всем расчетом воюем уже полгода. И освоили так называемую технику беспрерывной стрельбы. Это очень важное умение для постановки заградительного огня или для борьбы с вражескими штурмовиками и пикирующими бомбардировщиками. – Что это за прием такой? – Шелестов вопросительно посмотрел на Решетникова, присутствующего при разговоре. – Пусть сама расскажет, – усмехнулся капитан третьего ранга. – Понимаете… – Зина заволновалась, щеки раскраснелись, будто ее в школе вызвали к доске. – Обычно происходит так: заряжающий вставляет обойму из пяти снарядов и ждет со следующей обоймой в руках, я навожу орудие, по готовности открываю огонь. Нажимаю на педаль и выпускаю всю обойму по цели. Потом все повторяется: заряжание, прицеливание, огонь. Но наши орудия могут принимать и вторую обойму, если первая еще не расстреляна до конца. Если заряжающий успевает вставить вторую до тех пор, пока не израсходована первая, то срабатывает автоматика, и происходит непрерывная стрельба, как если бы это была пулеметная лента. – Но это какая же сноровка нужна! – удивился Маринин. – Такая и есть, – ответил за девушку Решетников. – У них в батарее только расчет Молчановой владеет таким приемом. Ограничивает длительность стрельбы разве что перегрев ствола. Представьте, что количество выстрелов в минуту увеличивается почти втрое. И это дает шанс завалить «юнкерс», когда он идет на пикирование и находится в самом беззащитном положении, или «мессер», когда тот идет на бреющем! Да и при постановке заградительного огня такой прием эффективен, Зоя правильно сказала. Втрое больше разрывов на пути вражеских самолетов. Значит, и поражаемость увеличивается втрое. Когда Маринин и Шелестов покинули расположение батареи, они оба какое-то время молчали, думая об одном и том же. Наконец Максим спросил: – Будешь докладывать? Маринин не ответил, он шел молча, глубоко затягиваясь папиросой. Понятно, непростой вопрос. Так сразу не решишься. «Тут ничего и не посоветуешь, – подумал Шелестов. – Есть кроме человеческого сердца еще и служебный долг». Наконец Маринин остановился и хмуро посмотрел на Максима: – Пока не буду. Но проверить обязан. О результатах проверки ты узнаешь первым, Максим Андреевич. – Я не верю, что она шпионка, связанная с врагами, и что сделала это умышленно. По многим причинам не верю. Не хочется губить девчонку. На следующий день они встретились в парке на безлюдной аллее. Маринин пожал Максиму руку, постоял, покусывая губу, а потом кивнул: – Нормально там все. Я уверен. Комсомолка, выросла в детдоме, передовик на фабрике, инициатор многих полезных начинаний на производстве. А родители ее знаешь кто? Ни в жизнь не угадаешь! Геологи! Когда Зине было пять лет, они погибли на Памире во время экспедиции. И отец и мать – оба коммунисты. И награды государственные имеют. Девочка далеко пойдет с ее характером. Пусть идет. Так ведь, Максим Андреевич? Что бы там ни было, а такой мост из ее пушки даже не повредишь. Пусть она так и не узнает, с какими подозрениями мы к ней приходили. – Пусть, – согласился Шелестов. Глава 7 Два парашюта на фоне яркой луны были хорошо видны. Сгущавшиеся с вечера тучи вдруг стали рассеиваться, одинокий, проскочивший над ними самолет исчез, оставив в воздухе два белых купола. Правда, несколько зениток успели открыть по самолету огонь, но фашисту удалось ускользнуть. – Куда их несет? – недовольно проворчал Буторин, сняв кепку и поглаживая седой ежик на голове. – Вроде и ветра нет, а парашюты тянет на юг. – Здесь нет, а наверху есть, – подсказал молодой парень в очках. – Всегда есть разница в скорости и направлении ветра в приземном слое воздуха и на других высотах. – Ладно, академик! Ты скажи, куда их несет. Ну-ка, сориентируйся на местности. – Вдоль Волги их несет, – подсказал другой боец. – Там село Хмелевка и поселок Красный Текстильщик. Посмотрите на карте, Виктор Алексеевич. Места скверные. Сплошь косогоры и овраги. И берег крутой. – Если так, то мы их там днем с огнем не найдем, – согласился Буторин. – Ну-ка, хлопцы, по машинам. Соколов! Дождешься милицию, передашь наше направление. Пусть связываются с местным участковым, а он поднимает своих активистов в ружье. Живьем брать, только живьем! Такой удачи Буторин даже не ожидал. Почти в пригородах областного центра сразу два диверсанта и без всяких бомбежек, которыми они частенько прикрывают сброс парашютистов. Что бы это значило? Или мы случайно заметили парашютистов? И сколько таких вот групп немцам удалось сбросить незаметно возле самого города? С такими погодными условиями, как сегодня, вполне можно сбросить незаметно целую роту. Полуторки громыхали и скрипели на ухабах проселочных дорог. Буторин сидел в кабине, держа на коленях разложенную карту, и подсвечивал себе фонариком. То и дело приходилось подсказывать водителю, куда свернуть и по какой дороге будет короче путь. Относительно свежая топографическая карта соответствовала рисунку дорог и очертаниям местности. Чтобы не запутаться, Буторин карандашом сделал на карте пометку, где, по его мнению, должны опуститься парашютисты. Ехать оставалось всего километра два, и он снова начал подгонять водителя. В ста метрах от темнеющего ольхового лесочка Буторин приказал остановиться. Бойцы истребительного батальона попрыгали на землю, громыхая винтовками и автоматами. Кашляя и отряхиваясь от белой пыли, густо вившейся вокруг машин последние полчаса, построились неровной шеренгой. – Так, товарищи. – Буторин расстегнул кобуру и достал пистолет. – Как минимум один диверсант приземлился в этом леске. Вон, видите, парашют застрял на дереве? Второй где-то рядом. Задача такая – разворачиваемся в цепь, дистанция двадцать шагов. Стрелять только по ногам и только в том случае, если враг окажет сопротивление. Все, разомкнись! Бойцы поспешно бросились выполнять приказ. Буторин дождался, когда закончится перестроение, и махнул рукой с пистолетом: – Вперед! Он шел впереди цепи, присматриваясь к кустам, пытаясь первым заметить любое движение. Небо начинало светлеть, но ольховый лес по-прежнему темнел впереди, под склоном бугра, как пещера. Ни крика птиц, не шелеста веток, и даже парашют висит как на картинке – не шевельнется. Когда до цели оставалось всего несколько десятков шагов, Буторин понял, что на парашютных стропах висит человек. Он знаком подозвал двух бойцов с автоматами и стал приближаться к диверсанту. Зловещая фигура в темном лесу. Но когда они подошли вплотную, стало понятно: человек, висевший на парашютных стропах, мертв. Тело положили на траву, осветили фонариком. Буторин зло сплюнул, достал карту и нанес пометку о месте положения парашютиста. Диверсант был убит еще в воздухе осколком зенитного снаряда. Теперь надо искать второго и надеяться, что он не пострадал. Второй парашют опускался правее, значит, надо подниматься по склону вверх. Тогда уж с двух сторон… – Букатов! Возьми два отделения и обойди лес. За лесом поднимитесь на склон и перекройте дорогу к Волге и направление на соседнее село. Если он еще здесь, вы его не пустите, если он проскочил, то мы все равно не знаем, в каком направлении. Все, а мои ребята бегом наверх! Буторин первым стал подниматься по склону, скользя ногами по осыпям мелких камней, по влажной от росы траве. Хватаясь рукой за ветки кустарника и молодых деревьев, растущих на склоне, он поднялся наверх быстрее всех. Тяжело дыша, подождал остальных и приказал: – Двое – вон к тем кустам, двое – вдоль склона. Максимум осторожности. Громко шуметь, окликать друг друга – всячески показывать, что вас много. Спугните его, если он здесь. Вперед! Второй диверсант был рядом. Он поднялся на склон всего за несколько минут до того, как к ольховому лесу подъехали машины. Спрятавшись в кустах, он лежал и прислушивался, надеясь, что преследователи будут прочесывать лес и берег Волги. Но когда они поднялись на склон, нервы диверсанта не выдержали, и он бросился бежать. Задумка была простая: найти, где поудобнее, и спуститься в лес. Там темно, будет возможность скрыться. Ведь две машины могли привезти не больше тридцати человек. Буторин первым заметил мелькнувшую фигуру и крикнул что было сил: – Стой, стрелять буду! Бросай оружие! Ты окружен! Человек обернулся на бегу и выстрелил на голос. Пуля прошла рядом с Буториным. Он выругался и еще быстрее побежал за незнакомцем. Кричал громко, надеясь, что вторая группа, которая должна подняться и перекрыть диверсанту путь, услышит его и сориентируется по голосу. Покажет, что их там много, что туда бежать бессмысленно и надо сдаваться. Побольше шуму! Внутри сладко засосало под ложечкой. Неужели удастся хотя бы на этот раз взять шпиона живым? Хоть одного!