– Взгляните, вы знаете этого человека? – Да, – Храпов ответил сразу. – Это связной из второй группы, с которым я встречался трижды. Его имя, другие данные мне неизвестны. – Как назначаются встречи? По чьей инициативе? – Я ежедневно должен быть в одном из шести мест в городе. И в определенное время. В случае необходимости связной сам подойдет ко мне и передаст приказ командира группы. – Были случаи, что вы не являлись в условленное время в условное место? – Нет, – нахмурился Храпов. – Я понимаю, что такое дисциплина. Нравится мне или нет, но приказ должен выполняться. – Конвой, – позвал Маринин. – Уведите арестованного. Оба оперативника подумали об одном и том же. Храпов будет сидеть в камере и давать показания, а связной, не увидев его в назначенное время в назначенном месте, передаст командиру сигнал тревоги. И связь оборвется. Обычно после таких сигналов все диверсионные группы меняют пароли и явки и переходят на запасные варианты связи. Для розыска это равносильно катастрофе. Возможно, связник не каждый день проверяет, явился ли Храпов? Может быть, на место приходит и убеждается другой человек, простой наблюдатель. Пришел, зафиксировал, ушел, доложил своему командиру… Коган понял, что мальчишки здесь ныряли не зря. Они плавали почти весь день на двух лодках. Видимо, глубина в этом месте была не больше четырех метров. Но когда Борис увидел, что на берегу в песок воткнули якорь, он понял все. Небольшой якорь, которым пользуются рыбаки. От него в воду уходил довольно толстый канат. Вернулись они, как и ожидал Коган, около полуночи. Мальчишки притащили самодельный ворот, и ночная тишина наполнилась тихим заунывным скрипом. Осторожно, метр за метром они вытягивали из воды свою находку. «Вот отчаянные», – Коган покачал головой. Часа через два скрип прекратился. А когда совсем рассвело, на берегу уже не было никакого ворота, только следы на истоптанном песке. Мальчишки появились около десяти часов утра – обычные пацаны из рыбацких поселков в залатанных штанах, босиком, в майках не по росту. Один – наверняка вожак – в тельняшке с засученными по локоть рукавами. Коган вышел на берег, и все шестеро сразу обернулись на него. Парень в тельняшке вышел вперед, держа руки в карманах штанов. Смотрел он вызывающе. Русый вьющийся чуб спадал на глаза, веснушки и светлые серые глаза, смотрящие с уверенностью правого человека. Да, такого сложно будет убедить. Поэтому он у них и вожак, что есть в нем характер. Коган подошел вплотную к парню, так же держа руки в карманах брюк, ощущая босыми ногами горячий прибрежный песок. – Ну что, командир, поговорим? – предложил Коган. – Отойдем в сторонку? – А у меня от моей ватаги секретов нет, – ответил паренек. Но ответил тихо, так, чтобы ватага не слышала. «Ватага, – мысленно повторил Коган. – Значит, в разбойников играем. В Стеньку Разина или Емельку Пугачева. Где-то выше по Волге, кажется, есть утес Стеньки Разина. Романтики хреновы, шалуны великовозрастные. Только шалости у вас не безобидные, а смертельные. Матери поседеют, если узнают, что вы делаете, какими заработками промышляете». – Нет секретов, это хорошо, – сказал Коган. – Но о чем мы будем говорить, им лучше не знать. Решай за своих бойцов, ты тут командир. – А вы кто такой? – Граф Монте Кристо, – усмехнулся Коган. – Граф? – удивился парень. – Из бывших, что ли? Или это кличка такая? – Не важно. Так и называй меня. А что вы с бомбой делать собираетесь? Знаю-знаю, не таращи на меня глаза. Видел, как вы вчера ныряли тут, канат заводили под стабилизаторы. А ночью воротом вытягивали. Убрали ворот-то? Молодцы. – В милицию доносить побежишь? – недобро прищурился парень и демонстративно огляделся по сторонам, как бы давая понять, что место здесь тихое, безлюдное. – Мне милиция сейчас не нужна даже больше, чем тебе, – отрезал Коган. Теперь он говорил резкими фразами, почти командовал. – Сами вы эту игрушку разрядить не сможете. Кто вам достает взрывчатку? Сколько вы получаете за нее? Хорошо платят? – Ты, Граф, одет, смотрю, из дорого магазина. Не столичный? – Парень насупился. – Твоя семья с голода пухнет? Что-то не похоже. А мы зарабатываем, как можем. На одной рыбе долго не протянешь. Тут ее все сами ловят, продавать некому. – Мой костюм – по моим доходам, – подыграл собеседнику Коган. – У меня свои заработки. Сведешь меня с покупателем? – Ладно, сведу, но договариваться будешь сам. Я тут тебе не помощник, я тебя, Граф, не знаю. – Сами пробовали разряжать бомбу? Понятно, не пробовали, – с удовлетворением кивнул Коган. – И не лезьте, разнесет так, что хоронить будет нечего. – Мы не сами, – наконец проговорился паренек. – У нас тут минер есть, Стакан Степаныч. Фронтовик без ноги. Он их с закрытыми глазами разряжает. Один живет, ему на водку надо и на пожрать. – Ладно, ему и правда жрать что-то надо, раз инвалид и один живет, – согласился Коган, подумав, что надо будет местным органам сказать, чтобы не бросали фронтовика, инвалида, да еще с золотыми руками. – Тебя как покупатель знает? Как зовет? – Сергеем, Серым зовет. А что? – Давай так, Сергей, ты мне его просто покажешь издалека, а я сам буду разговаривать. На тебя сошлюсь, а дальше как получится. Будет со мной дела иметь – отблагодарю, ну а если он меня пошлет «вдоль по Питерской», значит, не сложилось. Как его зовут? – Его все Знахарем зовут. Этим же вечером всех ребят и фронтовика Стакан Степаныча, который оказался по документам Степан Степанычем Захаровым, тихо взяли на берегу во время разминирования. Маринин собрал пацанов в своем кабинете и провел с ними беседу. Было понятно, что это не блатные, не уголовники, просто дети военного времени, готовые на все ради подвига и пропитания. Их просто надо понять: они оказались один на один с военным временем, когда привычный мир рухнул и на их плечи навалилась ответственность за малых братьев и сестер. А кто-то и похоронку уже успел получить. – Так что буду с вами откровенным, как советский человек с советскими людьми, – подвел итог Маринин. – Война – она для всех война. Всей стране тяжело, и я вас понимаю. Но теперь вы знаете, что обманным путем враг вас втянул в это дело, враг покупал у вас взрывчатку, а не геологи. Они вас обманывали. Я не буду привлекать вас к ответственности, потому что знаю, что вы парни честные, что для вас слово «Родина» не пустой звук. Поможем вам и семьям вашим. Дайте мне несколько дней, и вас пристрою на работу. Будете вместе со взрослыми ковать победу в тылу. А про неразорвавшиеся бомбы, что вы из воды вытаскивали и за городом разыскивали после бомбежек, мы с вами забудем. Но вам носа совать на улицу – ни-ни! Пока мы врага не накрыли, вас нет. Взорвались вы вместе с бомбой! – А Стаканыч? – спросил Сергей, чувствуя себя главным и в делах, и в ответственности. Не зря Граф назвал его командиром. Хотя ясно, что не граф он никакой, а сотрудник органов. – И за Стаканыча вашего, за Захарова, не переживайте. Звонили мы военкому, он обещал его на завод устроить, комнату там ему дадут в общежитии. Вот только пить ему надо бросать. Но ничего, там рабочий коллектив ему поможет, поддержат фронтовика! Ну, договорились? Поздно вечером на берегу прозвучал громкий взрыв. На место с сиренами приехала милиция и пожарные. С Волги прибыли военные катера. Часть берега оцепили и никого не подпускали три дня. По рыбачьему поселку стали ходить слухи один страшнее другого. – Здорово, Знахарь! – Коган без разрешения подсел за столик к невысокому коренастому человеку лет сорока пяти с большой лысиной и густыми бровями. – И тебе не кашлять, – отозвался мужчина, не поднимая глаз и продолжая методично хлебать щи. – Че хотел? Борис понимал, что сразу доверие не возникнет и Знахарь просто так не кинется делать дела с незнакомым человеком. Такие дельцы на слово не верят. Собственно, Коган от этого контакта многого и не ждал. Сейчас главное было – наладить этот контакт, установить человека. Остальное – дело техники. Разработка связей, установление каналов, характер сделок. – Вопрос маленький нарисовался, Знахарь. Пока все шло гладко, я тебя не нервировал. Серый с тобой работал. Мое дело было – организовать пацанов по берегу да из пригородов. Ты у меня не один, Знахарь, на всех рук не хватает. – Загадками говоришь, – отодвигая пустую тарелку и вытирая рот несвежим платком, пробормотал Знахарь. – Сдается мне, ты меня с кем-то путаешь. Может, политуры вчера хватанул, глаза видят плохо? Так бывает. Сам грешен. – Политуру пусть Стакан Степаныч пьет, у него руки и без того дело знают… только вот не пить ему больше. И мальцов нет. Короче, Знахарь, как и обещано, через два дня будет пятьдесят кило. Как обещано! А через неделю подгоню сотню. Потянешь? Или мне другого искать? Учти, в том числе есть и шашки в заводском оформлении. Знахарь откинулся на спинку стула, мельком пробежал взглядом по залу ресторана, не заполненного по причине раннего времени. Смотрел он на собеседника лениво, без выражения. Серые глаза были сонными, невыразительными, но Борис Коган за годы работы следователем особого отдела встречал и не таких упрямцев. Сейчас не договоренности важны, сейчас важнее всего заинтересовать этого Знахаря, не спугнуть его. – Казачьи, что ли, шашки? – поднося к губам стакан в подстаканнике, спросил Знахарь и шумно отхлебнул чай. – Конечно, – засмеялся Коган. – В ножнах! И к ним шпоры с колесиками! Ты, Знахарь, не тужься, я с тебя ответа не требую. Думай, решай. А если что надумаешь, так послезавтра по утрянке свидимся на Сенном возле трамвайной остановки. Часиков в девять. Я там семечки у бабок покупать буду. А то мне не резон товар держать долго. Есть спрос, надо пользоваться. Подмигнув Знахарю, Коган поднялся из-за стола и неторопливо пошел по залу к выходу, демонстративно разглядывая женщин за столиками. Слишком развязно себя вести не стоило, все-таки не тот типаж. Коган понимал, что не тянет на блатного, на личность с судимостью, хотя жаргоном владел неплохо. Ему подходил образ дельца, который умеет общаться с разными категориями партнеров – от шпаны до мастеров московского уровня. И переигрывать не стоило. Эти люди – хорошие психологи от природы. Иначе бы у них дела не пошли. Они видят каждого буквально насквозь, ориентируются в характерах и наклонностях по малейшим, незаметным для других признакам. Глава 9 С Любой было просто и легко. Сосновский прекрасно знал, как следует задавать вопросы женщине о другом мужчине, если она имеет виды на тебя самого. Она обязательно будет искать в ваших интонациях признаки ревности и обязательно откажется под любым предлогом отвечать, она опустится до святой, по ее мнению, лжи, чтобы сберечь ваше спокойствие. Единственный вывод – спрашивать так, чтобы в ваших вопросах звучало сочувствие, понимание и снисхождение. Вы должны выглядеть в глазах женщины рыцарем, а не нытиком, не ревнивым занудой. Почувствовав у Любы подходящее настроение, Михаил стал расспрашивать ее о взаимоотношениях с мужчинами и о том человеке, который ухаживал за ней до него. Они шли по вечерней улице под редкими фонарями. Рука Любы доверчиво лежала на руке Сосновского. Она щебетала, изливала душу, восхищалась ночью и замечательным коллективом на заводе. И руководство-то хорошее, и женщины в отделе такие милые. А ухажеры – так они всегда были. И до войны тоже. Ну, мужчины таковы, что не пропускают понравившуюся женщину, пытаются познакомиться, вступить в отношения. Конечно, есть такие, которым нужно от женщины только одно. – Вы понимаете меня, Михаил? – Конечно, понимаю. – Сосновский положил ладонь на ее пальчики. – И женщины бывают разные, и мужчины. Мир в этом смысле не меняется. Всегда есть мужчины, которым важна женщина, то, чем она живет и дышит. Которым важны интересы женщины, комфорт на работе, ее досуг. Вот скажите, много ли было у вас таких мужчин, кого бы это интересовало, кто бы с заботой интересовался вашей жизнью? По вашим рассказам, этот Алексей много о чем вас расспрашивал? – Ой, ну совсем и не много, хотя, конечно, интересовался. Но, знаете, Михаил, он совсем не в моем вкусе, я думаю, что это все было неискренне. – Люба, милая, – Сосновский понизил голос до интимной интонации. – Поверьте, я не из ревности спрашиваю. Мы же с вами ведем чисто теоретическую беседу о типах мужчин и женщин. Правда? – Ну, если так, – Люба жеманно улыбнулась. – Ну да. Из всех мужчин, которые за мной ухаживали, Алексей, конечно, выглядел самым заботливым. Он помогал, когда было трудно с продуктами, участливо относился к тому, что я устаю на работе. Сколько приходится работать, потому что план и сроки жесткие, а еще постоянно приходят предложения из летных частей по изменению, модификации, исправлению каких-то дефектов. – А когда у вас особенно трудно было с продуктами? – В июле. Весной не так еще, а в июле этого года совсем туго было. А тут Алексей. Он в трамвае со мной попытался познакомиться. Потом как-то случайно, ну, в общем, это неинтересно. Давайте лучше о вас поговорим. Миша? «Конечно, неинтересно, – подумал Сосновский. – Главное-то я узнал. Если цель диверсантов – авиационный завод, то они стали искать контакты в прошлом месяце, то есть в июле. Значит, группа здесь не больше месяца. Это успокаивает. Теперь бы еще выяснить, бывала ли Люба у этого Алексея. Вопрос ее, конечно, взбесит. Такая беспардонность с моей стороны. Хотя можно и не задавать. Если он ее куда и приводил для интимных дел, то явно не на базу своей группы, а на снятую специально для этого квартиру или в гостиницу. Хотя у нас с этим строго. Ладно, это не особенно важно, хотя в гостинице остались бы данные его паспорта. Вот поэтому он, если они профессионалы, и не повел бы женщину в гостиницу». Проводив Любу до дома, Сосновский попрощался с ней под старым тополем во дворе. Он извинился, что не может зайти, ссылаясь на занятость, дескать, ему к утру надо подготовить кое-какие документы и вообще он валится с ног. Люба, конечно же, посетовала, что Мишенька очень много работает. И намекнула, что если бы он зашел к ней, то она бы его уложила спать, обеспечила покой и уют. И он бы выспался как младенец, а завтра принялся за дела с ясной головой. «Вот только о младенцах не надо», – весело подумал Михаил. Чмокнув Любу в щеку, он помахал ей рукой и двинулся к остановке трамвая, в надежде, что тот еще ходит. Мысли спокойно укладывались в голове, формулировались выводы. Надо строить план на новую встречу с Любой и нужно форсировать выход оперативников на этого Алексея. Что они там тянут? Неужели так сложно его отследить и взять? Когда человеческая фигура отделилась от темной стены и шагнула ему навстречу, когда он присмотрелся и понял, кто преградил ему дорогу, первая же мелькнувшая в голове мысль была: «Не поминай на ночь». – Ну, здорово, инженер, – прозвучал в тишине позднего вечера недобрый голос. Сосновский сразу определил едва уловимый акцент. Этот человек хорошо говорит по-русски, но русский язык ему не родной. – Вы кто? – Михаил сделал испуганное лицо и чуть подался назад. – Что вам нужно, гражданин? – Ты не бойся, инженер, мы московских не бьем, – усмехнулся Алексей. – Поговорить надо. Стоял он свободно, держал руки в карманах брюк. «Он меня совсем не боится, не принимает всерьез, – подумал Сосновский. – Я хорошо играю свою роль, раз меня не раскусили. И одет соответственно: не вызывающе и в то же время с блатным форсом. Сейчас это модно в глубинке: брюки заправлены в яловые сапоги, голенище отвернуто на три пальца, рубашка с отложным воротником и коричневая кожаная летная куртка, сильно потертая. Фраер, да и только!» – Вы меня знаете? – не столько спросил, сколько проявил надежду Михаил. – Если у вас ко мне дело, то приходите на завод. Там и поговорим, а сейчас, простите, я спешу.