– Мечтаете о покое? – Немец вскинул брови. – О доме, куда я мог бы возвращаться после работы к своей семье, которая бы ни в чем не нуждалась. Я понимаю, что бывшими разведчики не бывают. Я понимаю, что, дав согласие на сотрудничество, я буду работать на вас еще очень долго. – С вами приятно иметь дело, Михаил, – ответил Вильгельм, не продемонстрировав никаких эмоций. – Именно такое будущее вас и ждет. Будущее хорошо обеспеченного профессионального разведчика. Но я не намерен раздавать авансы просто так. Ваше первое задание: вы должны достать копии документов, касающихся разработки нового самолета «Як», который в документах завода проходит под рабочим названием «Як-1М». Вам знакома эта разработка? – Разумеется, – кивнул Сосновский. – Но это еще пока только бумажный вариант на уровне технического задания. Михаил обсуждал с Шелестовым и руководством завода возможный интерес немцев к новому самолету. Было решено, что можно говорить, а о чем лучше умолчать. Важнее было понять, что знают немцы о разрабатываемой модификации самолета «Як-1». Поняв, что они знают, легче будет определить, откуда произошла утечка. Если она, конечно, была. – Нас интересует двигатель ВК-105 ПФ, – подсказал Вильгельм, глядя Сосновскому прямо в глаза. – Он пока только в проекте. По техническому заданию новый двигатель должен обеспечить большой запас энерговооруженности и огневой мощи. В работе сейчас только несколько узлов: система охлаждения и смазки, варианты переноса масляного фильтра и насоса, размещение и калибр пушечного вооружения. Мощность двигателя пока не рассчитывалась, поскольку не отработана обтекаемость фюзеляжа и площадь воздушной опоры крыльев. Возможно, самолет получит укороченное крыло и более мощный двигатель. – У вас есть доступ к этой документации? – Вильгельм наконец проявил нетерпение. – Я смогу до нее добраться, но мне нужен фотоаппарат для микросъемки. Вы же понимаете, что копировать чертежи вручную я не могу – нет столько времени. Использовать копировальную технику тоже нельзя, потому что на оригиналах останутся следы красителя. А на этой стадии проектирования копирование вообще запрещено. И выкрасть документы нельзя, хотя это бы я сделать смог. Пропажа хоть одного документа перечеркнет всю работу. – Вы получите фотоаппарат. Герхард передаст вам его сегодня ночью. Надеюсь, вы обучены пользоваться такого рода аппаратурой? Вечером, когда стемнело, Герхард Пройсс явился на конспиративную квартиру. Одет он был во все черное, на голове берет, воротник куртки поднят. – Я всегда не любил маленькие города, – улыбнулся немец. – Тихо, безлюдно. Нужно иметь большой талант, чтобы уйти от наблюдения в таком месте и в такое время. И чтобы наблюдатели не заподозрили твоего желания скрыться. – Но в этом есть и преимущество. – Шелестов подошел и протянул руку. – Заметно, следят за тобой или нет. Максим. – Герхард, – крепко пожимая руку, представился немец. – Ну, рассказывайте, товарищ Пройсс, как прошла встреча с точки зрения вашего шефа? – Мой шеф – человек немногословный. Мне приходится только догадываться о его мыслях. Об этом больше всего говорят поступки, – он похлопал Сосновского по плечу. – А вы, Михаил, молодец! Сыграли точно. Настоящего имени своего шефа я не знаю. Как и вы – только по псевдониму Вильгельм. Но кое-что слышал, когда нас готовили в Польше к заброске сюда. В разведке Вильгельм давно. Он еще в Испании работал против республиканцев. Еще я догадываюсь, что он не из абвера. Скорее всего, он офицер СД. Хорошо владеет русским. Видимо, работал и в Советском Союзе. Это не кабинетный, не книжный язык. Это хороший разговорный, как следствие богатого опыта общения с носителем языка. И вашу страну он наверняка знает достаточно хорошо. Вот и все, что я о нем знаю. – Скажите, Герхард, вторая группа из Полтавской школы единственная на связи у вашего шефа или таких групп несколько? – Одна. Несколько групп – это большой риск. Руководство знает, что НКВД бросило большие силы на поиски диверсантов в Поволжье. Задача нашей группы недолговременная, но я ее не знаю. Не знаю и какая основная цель Вильгельма. Вторая группа, вероятно, нужна для отвлечения советской контрразведки. Ее подставят под удар и сдадут, полагая, что обе группы занимаются одним объектом. – Уже сдали, – усмехнулся Сосновский. – А мы послушно всех до единого взяли. Но Вильгельм не дал ни одной ниточки, которая вела бы к нему и к цели основной группы. Мы поняли, что история с водоотводными подземными каналами под склоном берега у моста – это лишь видимость готовящейся диверсии. Значит, вас интересует не мост? А что на самом деле? Завод? – Пока я не могу ответить на ваш вопрос, – развел руками Пройсс. – У нас строгая иерархия, все поставлено так, что один член группы не знает, каким направлением занят другой. – Сколько человек в вашей группе? – Шестеро. Трое немцев, включая Вильгельма и меня, и трое русских. Кажется, есть члены Русского общевоинского союза, один родом из Прибалтики. Все хорошо владеют русским языком, у всех хорошая боевая и диверсионная подготовка. У меня есть основания полагать, что после выполнения основной задачи те, кто останутся в живых и на свободе, «залягут на дно», как говорят у вас. Вильгельм получил по радио адреса, пароли и явки глубоко законспирированной немецкой агентуры. Она понесла потери после выселения немцев из Поволжья, но кое-кто остался. Думаю, Вильгельму подбросят еще людей, и он будет выполнять новые задачи. Не исключено, что следует ждать прибытия резидента. Кто это будет, я не знаю. – Хорошо. Вы принесли фотоаппарат? – Да, принес. – Герхард поспешно полез в карман куртки и достал небольшой аппарат, размером с пачку сигарет. – В него вставлена новая пленка. Вот здесь, в пластмассовом контейнере, проявленная пленка. На ней вы найдете мои рисунки. Я всегда хорошо рисовал, мне прочили славу модного портретиста. Но сейчас мои таланты направлены на другое дело. – И что там на пленке? – Шелестов бережно взял в руки контейнер. – Первые десять снимков – портреты членов нашей группы. Имен я не знаю, только псевдонимы. Поэтому подписывать их бесполезно. Каждого я нарисовал в фас и свободный полупрофиль. Остальные рисунки – это люди, с которыми встречался Вильгельм. Их всего четыре человека. Может быть, вам это как-то поможет. Кстати, один из них, судя по тужурке и эмблемам в петлицах, железнодорожник. Фотографии распечатали и показали трещихинским ребятам. Они долго перебирали их, задумчиво кусали губы, пожимали плечами. Никого из этих людей они не узнали. Описать посредника, который познакомил их со Знахарем, они тоже не смогли. Просто как-то случайно познакомились на берегу вечером. Он приходил всего пару раз, а потом познакомил мальчишек со Знахарем. Больше его никто не видел. Люба Сазонова тоже долго рассматривала рисунки. Она сразу узнала Алексея, как ей представился ухажер, который носил продукты. Но других она не знала и никогда не видела. Показали портреты директору завода и главному инженеру. Оба только покачали головой. Делать выводы, что группа Вильгельма не нацелена на авиационный завод, было рано. Вполне возможно, что как раз попытка завербовать Сазонову и Сосновского была попыткой добраться до документации и других оборонных заводов. Коган пришел вечером к Горбуновой и сообщил, что через два дня девочек положат на обследование в госпиталь. Вытащив фотографии и разложив их на столе, он попросил: – Алла Геннадьевна, посмотрите внимательно. Знаете вы кого-нибудь из этих людей? Может быть, видели когда-то? Женщина, расставлявшая до этого чашки, чтобы угостить гостя чаем, вытерла фартуком руки и присела на стул. Отрицательно покачивая головой, она откладывала в сторону один и брала следующий рисунок. Никого из группы Вильгельма она не опознала, но, рассматривая фото тех, с кем встречались диверсанты, вдруг оживилась: – Вот этого видела! Мордатого! Похоже нарисовано. И глаза точно такие: жадные, наглые. – Где вы его видели и при каких обстоятельствах? – Со Знахарем ко мне приходил один раз. Шушукались по поводу тряпок каких-то. Целый баул у меня Леня как-то оставлял. Вроде как на сохранение, а потом забрал. Вот этого и приводил показывать. Часа два сидели, все перебирали. – А что было в том бауле? – Блузки, юбки, чулки. Все новое. Я думаю, ворованное или неучтенное с какой-то фабрики. Они что-то про накладные говорили. – Как вы думаете, кто он, этот мордатый? – Думаю, что он или директор какого-то магазина, или директор какой-нибудь товарной или продуктовой базы. Я же его потом еще раз видела. Вечером, когда полы в сельпо мыла, он приходил к директору. Но он меня там не видел. Они быстро поговорили, и он уехал. Когда Коган рассказал Шелестову о том, что Горбунова опознала один из контактов диверсантов, тот не сразу поверил, решив, что женщина ошиблась. Диверсионная группа, нацеленная на один из важных объектов, а возможно, и на длительную агентурную работу в тылу, и вдруг какой-то барыга. Выглядело это нелепо. Приказав понаблюдать за директором сельпо, он с Марининым поехал к начальнику участка железной дороги. Судя по рисунку, изображенный на нем человек не был железнодорожным начальником. И чтобы не лезть сразу к руководству крупных станций, Шелестов предложил начать с малого. И не ошибся. Грузный мужчина в кителе, на котором пуговицы были пришиты нитками разного цвета, испуганно посмотрел в удостоверение Маринина и замялся, не зная, что сказать. Пришлось прийти на помощь. – Где мы можем поговорить? – спросил Шелестов. – Так, чтобы нам не мешали. – Ну… у меня в кабинете, только там целый день проходной двор. Работа такая. Участок у нас небольшой, но оборудование старое, подвижной состав тоже, а работать надо. Вот и выкручиваемся, как можем. Ребята у меня – золотые руки: из металлолома могут собрать любой механизм, да так, что лучше нового работать будет. А уж починить что… – Хорошо, тогда пошли к нам в машину. Там поговорим. Шелестов даже не понял, что произошло. За все время после освобождения из-под стражи Платовым его самого и его товарищей, он отвык от напряжения, в котором часто бывают люди, когда сотрудники НКВД приглашают их сесть в машину. Это всегда означает арест. Начальник участка побледнел. – Нам нужна ваша помощь, – строго сказал Шелестов. – Мы просим вас помочь нам! После этих слов железнодорожника немного отпустило. Он закивал, даже попытался улыбнуться, но вовремя понял, что улыбка в таком серьезном разговоре неуместна, и поспешил с оперативниками к машине. – Вам знаком кто-то из этих людей? – спросил Шелестов, передавая в руки железнодорожника фотографии. – Нет, я никого здесь не знаю, – замотал тот головой, глядя на рисунки. – Нет, не знаю. Не видел. Нет. Максим специально фотографию железнодорожника положил последней. Когда начальник участка дошел до нее, сразу замер и удивленно посмотрел сначала на Шелестова, потом на Маринина. Смятение и сомнение промелькнули на лице этого человека. Он узнал лицо на фотографии, никаких сомнений. – Кто он? – резко спросил Маринин. – Это… кочегар… я так и знал, что нельзя делать доброе дело… – Кочегар? – не поверил своим ушам Шелестов. – Ну-ка, рассказывайте! Что за кочегар, откуда вы его знаете, что вы там говорили про добрые дела, которые нельзя делать? Мы слушаем! – Это… Это Петя Климов, – сбивчиво начал рассказывать начальник участка. – Он прибыл с эвакуированными из Смоленска. Документы у него сгорели во время бомбежки. Ну, обгорели сильно. А он железнодорожник. Я приютил его в котельной, так он мне отрегулировал горелку, помог Михалычу с аварийным дизелем. Работящий он мужик, много чего умеет. Я, конечно, мог бы его и машинистом посадить, но не имею права без документов. Человеку ведь жить как-то надо, он семьи лишился. Я похлопотал, характеристику написал ему. А что случилось? Что с ним? – Мы не знаем, – поспешно ответил Шелестов. – Надо все выяснить как следует, чтобы напраслину на человека не возводить. Вы понимаете, что нельзя решать просто так, по настроению. А может, он герой и его к награде представлять надо. Значит так, ни слова о нашем визите. Никому, тем более – Климову. В каком отделении милиции ему паспорт меняли? Когда они отъехали к лесу, Маринин сказал: – Найдем его документы, посмотрим, что от них осталось. Они хранятся в паспортной службе. Запрос я через начальство сделаю быстро. Посмотрим, что о нем есть в Смоленской области. А может, он и в других архивах числится. Буторин и Коган вместе с несколькими оперативниками подошли с разных сторон к забору базы Потребкооперации. В окнах одного из зданий горел свет. Замка на воротах не было, похоже, их закрыли на внутреннюю задвижку. Буторин махнул рукой, отдавая команду, несколько молодых людей быстро и почти беззвучно перемахнули через забор. Когда Буторин с Коганом вошли во двор, оперативники уже осматривали строения – большой склад под шиферной крышей и приземистое здание конторы под кровельным железом и с решетками на окнах. Внутри кто-то был, но за задвинутыми цветастыми занавесками не разглядеть. Только из форточки тянуло куревом и слышались бубнящие голоса. За дверью послышались шаги, Буторин велел всем ждать. Когда дверь открылась и свет из коридора осветил ступени, оперативники увидели двоих мужчин. Мордатого узнали сразу – это тот самый Синельников, который вместе со Знахарем приходил к Горбуновой домой. И которого она потом видела у директора своего сельпо. Второй мужчина держал в руках объемистый пакет из оберточной бумаги, туго перетянутый бечевкой. – Добрый вечер, Андрей Андреевич. – Буторин вышел на свет и широко улыбнулся. – А мы вот к вам решили зайти на огонек. Мужчина с пакетом мгновенно бросил свою ношу и ринулся к забору, но его тут же свалили и прижали к земле. Синельников побледнел и попятился, но Коган успел запрыгнуть на порог и ногой подпереть дверь. – Спокойно, Синельников! Не надо делать глупостей! Двое оперативников подошли к начальнику базы, быстро обыскали, достали из карманов бумажник, паспорт и два удостоверения: члена профсоюза и районного Осоавиахима. Синельникова завели обратно в помещение конторы и усадили на стул посреди комнаты. – Поговорим, Синельников. – Маринин неторопливо закурил и уселся напротив. – Вопросов несколько. От того, как вы будете отвечать, зависит ваша жизнь. Не пугайтесь, я не стану вас убивать. Есть разница между махинациями с продуктами и изменой Родине. В одном случае срок и лагерь, в другом – расстрел. Что вы выбираете? – Я ничего не знаю! – вспылил Синельников. – Это какие-то фантазии, гражданин начальник. – Вы полагаете, НКВД – это несерьезная организация, которая занимается фантазиями? Хорошо, я вам докажу. Вам знаком гражданин Бруно Леонид Оскарович по кличке Знахарь? – Я не знаю никаких знахарей, – начал было Синельников, но тут Маринин буквально взорвался. Он грохнул по столу кулаком с такой силой, что ваза с цветами подскочила и упала, разлив воду и рассыпав лепестки. Синельников от испуга едва не опрокинул стул, на котором сидел.