– Вы имели дела со Знахарем. У нас есть свидетели, которые могут подтвердить, что вы встречались с Леонидом Бруно по деловым вопросам. Обсуждали сделки и поставки. Это нас мало интересует. Этим будет заниматься милиция. Меня интересуют ваши контакт с немецкими диверсантами. – Маринин обернулся и крикнул в сторону коридора: – Васютин! Готовы понятые? Начинайте. Переверните здесь все! Через час, отодвинув небольшую тумбочку с коробками сухого киселя, оперативники, проводившие обыск, обнаружили в кирпичной стене нишу. Подозвав понятых, они откинули слой упаковочной бумаги. В большой нише, у самой стены, лежало несколько брусочков темного цвета, накрытых старыми газетами. Еще несколько брусков было в упаковке. – Товарищи понятые, – объявил следователь. – Вы видите? Сейчас мы их достанем. Васютин, давай. Оперативник нагнулся и достал несколько брусков в упаковке. В свете лампы на бумажной упаковке хорошо читалась фабричная надпись: «Тол, 250 гр». – Прошу внимания, товарищи понятые. При вас мы извлекаем из ниши двенадцать килограммов тола в фабричной упаковке и восемь килограммов вещества без упаковки, внешне похожего на выплавленный и расфасованный тротил. Данные будут занесены в протокол, а вещество отправлено на исследование в лабораторию. – Ну так что, Синельников? – Маринин подошел к задержанному и поглядел на него в упор. – Двадцать килограммов взрывчатки на вещевом складе. Ниша большая, судя по всему, тут было больше. Для чего вы ее храните? Кто вам ее поставляет? Синельников молчал, опустив голову. Маринин стал объяснять ему про очные ставки и перекрестные допросы. Улик и найденной взрывчатки вполне хватает на 58-ю статью. Или, как ее называли в блатных кругах, – «сто шестнадцать пополам». – Чего вы боитесь, Синельников? – Вы не найдете Знахаря, эти убьют мою жену, и этим все закончится. Вы их не найдете. В результате пострадаю я один. – Знахаря мы арестовали вчера. Часть немецкой диверсионной группы уже арестована, показания свидетелей есть в деле. Синельников, время идет. Решайте сейчас: или мы сможем обезвредить врага здесь, на Волге, или вы молчите дальше, и тогда я вам гарантирую «вышку» по всей строгости военного времени. Но диверсантов мы все равно возьмем. – Я не знаю, куда и зачем они ее увозят, – тихо заявил Синельников. – Я просто собираю ее здесь, и все. Мне угрожали. Я простой авантюрист и торговец. Я не так много и заработал. Я буду говорить. – Сколько забрали и когда? – Позавчера. Двести восемьдесят килограммов. И пять дней назад еще двести. А это то, что привезли вчера ночью. Буторин и Коган переглянулись. Около пятисот килограммов взрывчатки. Для чего? Оба молча двинулись к машине. Надо срочно доложить Шелестову. Пуля угодила Герхарду Пройссу прямо в живот. Немец согнулся и со стоном повалился на бок. – Догони… Надо догнать… Я не сумел… Сосновский выстрелил вслед убегавшему Вильгельму. – Лежи, я сейчас! Вон уже бегут люди. Тебе помогут. Он поднялся и кинулся вслед за Вильгельмом. Перепрыгнув через одно тело, потом через второе, Михаил с удовлетворением отметил, что боевых навыков он еще не растерял. Успеть почти за секунду двумя выстрелами свалить двух человек, которые находились на расстоянии десятка метров друг от друга, да еще с нацеленными в тебя автоматами, – это мастерство. «Я их убил, а от мертвых сведений не получить». Это огорчало. Но уж главного-то надо взять живым. И только живым. Сосновский бежал между разрушенными стенами старых цехов. Вильгельм мог оказаться за каждым поворотом, за каждой стеной, за кучей строительного мусора или в любом оконном проеме. Но сейчас Михаила не столько страшило то, что он может получить пулю, сколько то, что можно упустить немца. Но Вильгельм явно не был настроен на поединок в развалинах. Сосновский услышал хруст щебня, потом где-то впереди осыпалась часть стены и мелькнула длинная фигура. Михаил прибавил ходу. Он бежал, как его учили бегать по пересеченной местности: размеренно, чередуя длину каждого шага, никаких рывков, ни растягивания шага, ни его сокращения. Это все сбивает дыхание. Если хочешь бежать долго, беги ровно. Пуля ударилась в стену сантиметрах в двадцати от головы Сосновского. Он ругнулся и отпрыгнул в строну. И тут же снова рывок вперед. Ни секунды передышки диверсанту. Пусть паникует, пусть защищается. Напрочь отобрать у него инициативу. И гнать, гнать. Следующего выстрела он Вильгельму сделать не дал, выстрелил первым. Было видно, как пуля ударилась в штукатурку возле головы диверсанта, засыпав его лицо мелкой строительной пылью. Вильгельм отпрянул, стал плеваться и тереть глаза. Сосновский снова выстрелил, теперь уже противнику под ноги. Вильгельм опомнился и снова бросился бежать, не целясь, дважды выстрелил назад в сторону преследователя. – Стой, Вильгельм! – закричал Сосновский. – Тебе не уйти. Если не сдашься, тебя пристрелят по законам военного времени. Стой! Все, дальше его отпускать нельзя. Еще немного, и он уйдет в лес. Сосновский побежал быстрее, чувствуя, что дыхание он себе все же сбил. «У меня пять патронов в магазине, у Вильгельма всего три. Надо его калечить или заставить опустошить обойму до конца. И тогда – на прямой контакт и брать его голыми руками. Без вариантов. В лесу мы его не найдем, потому что собак привезут только через несколько часов. А тут железнодорожные ветки и шоссе. Он в любую сторону уедет уже через двадцать минут, и мы не будем знать, в каком именно направлении». Перемахнув через разрушенную стену, Михаил ловко срезал часть пути. Немец бежал по большой дуге, не зная, что здесь есть пролом. «Вот тут ты мне и попадешься, – злорадно подумал Сосновский. Он спрыгнул вниз и побежал по ровной траве, как на стадионе. – Вон до того угла – и все». Вильгельм оказался хорошим бегуном. Он выскочил из-за угла неожиданно и гораздо раньше Сосновского. Возможно, он даже специально побежал по такой длинной дуге, чтобы его преследователь поверил, что опередит противника. У немца это получилось. Он выстрелил на полсекунды раньше, когда Михаил не успевал увернуться, броситься на землю или за камни. Тупая резкая боль ударила в плечо, и Сосновский понял, что промазал. Он пробежал еще несколько шагов и почувствовал наваливающуюся слабость. Михаил остановился и поднял руку с пистолетом. Мушка плясала перед глазами и никак не хотела совмещаться с фигурой убегающего человека. В этот миг что-то резко навалилось на Вильгельма, сбило его с ног. Два мужских тела покатились по битым камням. Сосновский, зажимая кровоточащее плечо, опустился на плиту и прижался к стене. Он смотрел, как Шелестов, матерясь, выдергивает из брюк Вильгельма ремень и стягивает им руки немца. Потом поднял его на ноги. Около Сосновского он свалил стонущего диверсанта на камни и присел возле Михаила: – Допижонился? – Да ладно тебе, – вяло улыбнулся Сосновский. – Мы же его все равно взяли! – Мы? – изумился Шелестов. – Ладно, мы с тобой его взяли. Правда, ты подставился под пулю. – Пустяки. Навылет и кость не задета. А мясо заживет. Вот Герхард плох – пулю в живот получил. Не выкарабкается наш антифашист. Жаль парня, он нам здорово помог. – Не каркай, все будет хорошо. Я видел, как его в машину грузили. Заштопают! Главное вот. – Максим кивнул на корчащегося немца. – Очухался? Маринин протянул Буторину листок бумаги. Тот стал бегло читать. Потом поднял глаза на Когана. – Что? – спросил Борис. – Бывший поручик Царской армии Викентий Павлович Горелов. Уходил с Врангелем из Крыма в 1920-м. Активный участник восстания на Орловщине, диверсии на КВЖД и в Польше против наших дипломатов. И он сейчас здесь, с таким-то багажом ненависти к советской власти? – Берите машину и за ним, – кивнул Маринин. Он высунулся в окно и крикнул кому-то: – Бочкин, поедешь с товарищами на железную дорогу! Они летели по грунтовой дороге напрямик. Машина прыгала так, что трудно было удержаться, чтобы не стукнуться головой о потолок. Буторин сидел на переднем сиденье и, не поворачивая головы, говорил: – Ты смотри, Боря, с каким опытом люди. У Вильгельма за спиной Испания, Греция, у Горелова – КВЖД, Польша, Чехия. Неспроста таких асов собрали. Думаю, что мы что-то упустили. Головы нам не сносить, если провороним серьезную диверсию. – Не успеют. Я слышал, как Шелестов звонил Маринину, что они взяли старшего. – Дай-то бог! – согласился Буторин и повернулся к водителю: – Прибавь, браток, еще. Вон туда сворачивай, налево и вдоль посадок, на стрелку. Главное, чтобы не сбежал этот кочегар раньше времени. А ведь может. У них должна быть резервная связь. Могли и сообщить о разгроме основной группы. Они пронеслись мимо выходной стрелки, к которой подходил маневровый паровоз. Старик железнодорожник с длинными седыми усами что-то кричал машинисту и махал рукой. Буторин сразу понял, что произошла беда. – Бегом давай, Боря! – крикнул он и выпрыгнул из машины, пока она еще не остановилась. Возле слесарной мастерской, за путями, столпились железнодорожники. Буторин подбежал и увидел тело человека в железнодорожной форме. На груди у него расплывалось большое темное пятно. Коган подоспел чуть позже: – Кто это? Что стряслось? – Ножом он его, – с досадой в голосе сказал кто-то в толпе. – Машинист это с маневрового. – А сам паровоз где? – Буторин стал озираться. Именно здесь у слесарной мастерской несколько дней назад стоял маневровый паровоз. Сейчас он удалялся уже за выходной стрелкой. – Где Климов? Кто видел Климова? – Да тут был, – встревоженные люди стали озираться. – Вроде в кочегарку пошел, к себе. – На маневровый он садился, я видел, – подсказал молодой паренек. – Он по ступенькам забирался, а паровоз уже на парах стоял. А потом я не видел. Буторин и Коган переглянулись. Стрелка выводила паровоз на магистраль, а по ней двадцать минут до моста. Оба, не сговариваясь, бросились к машине. – Бочкин, видишь, паровоз удаляется? – Это который нам по дороге встретился? Вон тот? Догонять будем? Так нам по насыпи-то не догнать. Вокруг надо, через центральною усадьбу… – Ты что? – вдруг заорал Буторин, чувствуя, что теряет над собой контроль. – Там враг! К черту твою машину, но догнать его надо любой ценой. Понял? – Понял, – облизнул пересохшие губы водитель. – Садитесь. Они мчались на предельной скорости по дну канавы, по пологому склону насыпи, выскакивали на просеку и снова неслись вдоль полотна. Иногда казалось, что у старой «эмки» отлетят колеса. Но машина выдерживала. Она гремела и ревела двигателем, но послушно держала обороты. Догнать паровоз удалось на разветвлении путей, где он сбросил скорость. Знал или не знал кочегар Петр Климов, он же поручик Викентий Горелов, что за ним гонятся? Наверняка знал и даже видел. – Прижимайся к нему! – крикнул Коган и открыл на ходу дверцу. Машина поравнялась с задней площадкой паровоза. Борис выждал несколько секунд, потом прыгнул и вцепился руками в поручни. Нога едва не соскочила с подножки, он больно ударился коленом. Превозмогая боль, Коган поднялся наверх и увидел, что Буторин тоже прыгнул и теперь пробирается следом за ним. Машина подскочила на большой кочке и перевернулась, свалившись с насыпи в кювет. Буторин оглянулся, увидел, что Бочкин выбрался из машины, махнул рукой, отошел к сторону и сел на землю, держась за плечо. Живой! Выстрела они не слышали, пуля ударилась в поручень и отскочила. От неожиданности Коган чуть не сорвался. Быстро забравшись наверх, он выхватил пистолет и стал на переходе, прижавшись спиной к горячему металлу. Буторин, обхватив рукой поручень, стрелял вперед, по кабине машиниста, и что-то кричал. «Ясно: он прикрывает, мне надо вперед», – понял Коган и побежал. Дверь кабины открывалась наружу, ударом ноги ее не распахнуть. Первым, что увидел Коган через стекло, был ствол нагана, направленный ему прямо в лицо. Он машинально присел, стекло над его головой разлетелось вдребезги. Борис рванул дверь и тут же разрядил в кабину остатки магазина. Викентий Горелов упал на бок, зажимая правое плечо рукой. Наган отлетел в сторону, бывший поручик никак не мог до него дотянуться. Коган со злостью пнул ногой оружие так, что оно вылетело через распахнутую дверь наружу. В проеме появился Буторин. Быстро оценив ситуацию, он рванул рычаг тормоза. Со скрежетом паровоз начал тормозить, из-под колес полетели искры. Коган не удержался и упал на раненого диверсанта. Наконец паровоз встал, пыхтя клапанами, сбрасывая давление котла. «Все, – понял Буторин, – теперь его так просто не сдвинуть, надо поднимать давление, нужно бросать уголь». – Молодцы, – плюнув кровью, засмеялся Горелов. – Вовремя остановились. Всем ордена будут. Посмертно! Сейчас рванет, а рядом цистерны с бензином и хранилище горючего. Тут все сметет, и потечет огненная река в Волгу. Молодцы! Я благодарю вас, господа! Буторин посмотрел на Когана и начал бледнеть. Он понял, в чем дело. Озираясь по сторонам, он подошел к проходу в тендер с углем. Ругнувшись, полез, пачкая руки и колени, по углю, стал разгребать, отбрасывая черные куски в сторону. Рядом появился Коган и стал ему помогать. Брикеты тола они увидел одновременно. Рядом – провода с циферблатом. Часовой механизм! И он взведен… – Борька, уходи с поезда! – крикнул Буторин и полез в карман за складным ножом. – Ты не сможешь один, я с тобой, Витя, – горячо заговорил Коган и стал освобождать от угля место, где провода уходили к запалу. – Борька, ты спятил? Оба взлетим! – Смотри, надо разъединить цепь, – не обращал внимания на слова Буторина Коган. – Вот этот провод идет на питание, а этот на взрыватель. Или нет? – Стой, не суетись. – Буторин отвел руку Бориса в сторону. – Вот этот надо резать! – Десять секунд! Думай, вспоминай цепь! Как идут провода? Какая схема питания?