Сержант растерянно развел руками, не зная, что ответить. Подобные вопросы не входили в его служебные обязанности. Сегодня он был помощником начальника караула, и к этому инженеру его приставили как провожатого, чтобы тот мог оценить состояние полотна и прочего инженерного оборудования. Этот молодой человек даже не задумывался о том, что подобные проверки проводят с помощью измерительных инструментов и соответствующего оборудования, а не на глаз. А Коган уверенно молол откровенную чепуху, внимательно посматривая по сторонам и оценивая систему охраны. По полотну на мост не пройти – охрана задержит любого. Прожектора на месте, эта часть освещена хорошо, вчера сам наблюдал ночью. Забраться под мост с берега по насыпи не получится – за двести метров берег перегорожен проволокой. Можно на лодке, но местность открытая, и все приготовления будут как на виду. По реке не пройти – там военные катера. Тогда какие варианты у диверсантов? Каким образом посторонние могут пробраться на мост и установить взрывчатку? Снять часового и добежать до опор моста с ящиками тола? Во-первых, чтобы снять часового, к нему нужно еще подойти по освещенным путям. Нереально. Тем более нереально протащить тяжелые ящики. А чтобы завалить такую махину и уронить в реку хотя бы один пролет, нужно килограммов сто взрывчатки. Частями доставлять и закладывать? Тут и один-то раз пробраться сложно, а несколько раз уж точно не получится. «А если не разрушать опору, – прикидывал Борис, продолжая оценивать состояние полотна. – Если разрушить пути на мосту? Насыпь перед мостом взрывать бесполезно – восстановят за несколько часов. А вот если взорвать с эшелоном прямо на мосту? Затор, груда искореженного металла, все горит! Чепуха, – остановил собственную фантазию Коган. – Подгонят снизу пожарные суда, из реки будут качать воду и под давлением ударят по мосту, собьют огонь, смоют в реку горящий бензин. Да, загрязнение воды, но это не идет в сравнение с нарушением сроков поставки стратегических грузов на фронт. Подгонят пожарный поезд, все быстро потушат. Затор на путях тоже разобрать несложно: срезать часть боковых ограждений, которые не несут нагрузку, и краном свалить все в реку, не трогая фарватер. И маневровыми паровозами вытянуть с моста можно все быстро. А затем те же несколько часов – и пути восстановлены. Ну, сутки – не больше. Война научила работать с напряжением всех сил, не щадя себя. Да и начальство, которое будет руководить восстановлением, свою голову не подставит. Все сделают быстро. «Это мы проходили», – вспомнил свою работу следователем особого отдела НКВД Коган. И самое главное, что после такой попытки взорвать мост охрана и местные органы получат такую взбучку, что тут уже в дальнейшем и муха не пролетит. Общежитие областного бюро ЦК профсоюзов было настоящим проходным двором. Приезжали и уезжали работники Наркомпроса, специалисты в области сельского хозяйства и механизации труда. Многочисленные снабженцы, представители по обмену опытом. Крутились, курили, спорили о своих делах и проблемах, устраивали профессиональные дебаты и, что греха таить, устало пили по вечерам. Но пили за победу, за восстановление народного хозяйства и за товарища Сталина. Группа Шелестова затерялась в этом улье, расселенная по нескольким общежитиям и этажам. Встречались в условленное время в заранее оговоренных местах. Но иногда приходилось и таиться, когда серьезный вопрос требовал обдумывания и детального обсуждения, а не просто информирования руководителя о ходе дел. Четверо соседей по комнате Шелестова уехали сегодня еще днем на поля Заволжья. Коган, в майке и с полотенцем на шее, постучал в дверь. – Можно к вам, товарищ? – Да, заходите! – Максим спустил ноги с кровати, на которой лежал с газетой в руках. – У вас спичек не найдется? – оглядываясь на пустой коридор, спросил Борис. – А то я сегодня попал под дождь. Мои промокли. – Найдется, – пообещал Шелестов, кивая головой. Дверь закрылась, Коган прошелся по комнате, вытирая мокрые волосы. – Душ здесь, надо сказать, вполне приличный, – сообщил он. – А вот белье отдает хлоркой. – Это неизбежно, – ответил Шелестов. – Дезинфекция в массовых масштабах. Ты же не хочешь подцепить вшей или спать с клопами. Что скажешь про мост? Был там сегодня со своей «проверкой»? – Да. – Коган уселся за стол в центре комнаты, закинул ногу на ногу. – Два дня присматривался. И со стороны Энгельса, и с этой тоже. Охрана простая, но надежная. Освещение, колючая проволока, отнесенная от охранной зоны больше чем на сто метров, ограничен проход по берегу, акватория охраняется судами Волжской флотилии. Контакт у командования полка НКВД с водниками – тесный. Сам видел, как они совместно осматривали конструкции моста с воды. – И какие выводы? – Шелестов сложил газету и швырнул ее на кровать. – У диверсантов шансов нет? – Как тебе сказать, Максим Андреевич. – Коган пожал плечами. – С точки зрения тайного проникновения и закладки взрывчатки, думаю, тайком проносить десятки килограммов динамита – дело, заранее обреченное на провал. Ну, один раз, может, и удастся перехитрить охрану, но несколько раз, каждую ночь… Нет, там ребята надежные стоят, свое дело знают, натасканные как раз на такие вылазки врага. – Какие варианты? – нетерпливо спросил Шелестов. – Прорыв через охрану? С боем? Для этого нужны смертники, убежденные фанатики, кто готов пожертвовать собой. В диверсионных школах таких нет. Там предатели, перебежавшие ради награды или из злобы на советскую власть. Идти на верную смерть такие не способны. Ты слышал когда-нибудь, чтобы фашисты с гранатами под наши танки бросались или летчики люфтваффе шли на таран? – Согласен, – усмехнулся Коган. – Есть еще вариант с дрезиной, нагруженной взрывчаткой, или установка мощного заряда на проходящем через мост составе. – Это уже серьезнее, – согласился Максим. – Хорошо подготовленная группа диверсантов сможет организовать такую операцию, но… – …но им нужны контакты здесь, – добавил Коган. – Нужны информаторы из местных. Вольные или невольные. Нужны пособники и предатели, которые в нужный момент смогут стрелку перевести на путях или сообщить о прохождении и литере очередного эшелона. Им база нужна здесь, агентура. – Ты прав, Борис, – вздохнул Шелестов. – Думай, прорабатывай все возможные варианты. В том числе и из какой категории работников и служащих они могут подобрать себе агентов. Кто-то должен быть вхож на мост, кто-то должен быть близко к системе охраны. Не факт, что так и будет, но мы должны отработать все варианты. Зенитки били не переставая откуда-то со стороны Соколовой горы. Аэростаты были уже в воздухе. Шелестов сидел на корточках в земляной щели, вырытой для защиты от авиационных налетов недалеко от въезда не нефтебазу. Сегодня днем сюда прорвались вражеские самолеты. Максим смотрел, как слаженно работают девичьи расчеты зенитных автоматических пушек. Несколько раз самолеты прорывались к Волге, но прицельно бросать бомбы им не давали, заставляя держаться на большой высоте. Шелестов видел, как работают дымоустановщики: сплошная пелена дыма растягивалась ветром по реке, закрывая и мост, и берега, и ориентиры для вражеской авиации. Две бомбы с ужасающим свистом понеслись к земле. Шелестов втянул голову в плечи и снова посмотрел на девчонок. Никто не прятался, все работали, как один организм. Бомба упала метрах в четырехстах за спиной. Земля содрогнулась, как от боли, на голову полетели мелкие камешки. Маринин спрыгнул в щель, снял фуражку, вытер потный лоб, отряхнул колени и покачал головой: – А ни хрена у них не выйдет, Максим Андреевич. – Оперативник ткнул пальцем в сторону зенитчиц: – Вот и из-за таких девчонок не выйдет! – Эх, им бы в школьных платьицах по паркам гулять, мороженое кушать, – согласился Шелестов. – Ничего, придет время – со всех спросим. – А давай-ка я тебя спрошу, Максим Андреевич. – Маринин натянул на голову фуражку и строго посмотрел в глаза Шелестову: – Тебе своей головы не жалко, так ты бы о других подумал, что ли! Что за цирк ты устроил по тем адресам, которые были у тебя в списке? – Так, небольшая проверка, – улыбнулся Шелестов. – А если бы тебя милиционеры подстрелили, а если бы на наших оперативников нарвался? Ты мне объясни, как бы мы оправдывались перед твоим начальством? – Ладно тебе, Глеб Захарович, – похлопал Маринина по руке Шелестов. – Все обошлось, риск был минимальным. Зато я получил сведения из первых рук, а не читал чужие отчеты, аналитические справки и декадные сводки. – Партизанщина! – недовольно бросил Маринин. – Не скажи, – усмехнулся Шелестов и стал загибать пальцы. – Сколько бы я времени потерял, читая ваши сводки и справки, изучая дела пособников и подозреваемых? Это все чужой взгляд на ситуацию, чужое мнение, а решение принимать придется мне, сейчас и здесь. Вот и смотри! Я походил по базарам, по очередям, я вдыхал тот же воздух, смотрел в глаза людям, слушал, что они там говорят. А в трудные минуты люди не врут и красивую мину не делают. И я понимал не столько слова, сколько саму атмосферу. Эти люди в клочья разорвут врага, потому что любой представитель фашистов, любой пособник для них – причина всех бед, в нем заложено зло, которое обрушилось на нашу землю. Мне важно было самому понять, что здесь диверсанты поддержки не найдут. А единичные предатели из недобитых кулаков и тех, кто не успел сбежать за границу после Гражданской войны, – эти не в счет. Они погоды не делают. Вот и смотри, какие выводы за четыре дня. Хочешь в свои оперативные отчеты вставить мое мнение, я рапорт напишу! – Иди ты со своими рапортами, – недовольно ответил Маринин. – У меня по твоей милости седых волос прибавилось. – Ладно тебе! – Шелестов снова похлопал оперативника по руке. – Обещаю больше таких колен не выделывать. Давай-ка лучше поговорим об охране моста, где там слабые места? Говорить из-за грохота зенитных орудий и разрывов бомб было трудно. Но приходилось использовать для дела каждую минуту. Тем более что встречаться и разговаривать открыто не стоило. Мало ли кто приглядывается к Маринину, к людям, которые с ним общаются. Старший лейтенант госбезопасности – лицо официальное. Не успели они ничего толком обсудить, как послышались быстрые шаги, на спину посыпалась рыхлая земля, а следом в щель спрыгнул парень из истребительного батальона с красной повязкой дежурного на руке. – Глеб Захарович! Парашютисты! – выпалил посыльный. – Поднимать батальон? – Тихо, тихо, торопыга! – осадил его Маринин. – Где? Сколько? Точные сведения? – После налета в районе поселка Красный Октябрь видели два парашюта. Может, и больше, но два точно. Звонил сторож с бахчей. Как увидел, прыгнул на телегу и – в правление колхоза. Сбитых самолетов не зафиксировали. – Не факт, – Шелестов посмотрел на небо. – Низкая облачность. Могли прыгать и летчики со сбитого самолета, а он ушел на бреющем, пока не упал в нескольких километрах. Но с таким же успехом можно было в такую погоду не разглядеть и других диверсантов, если это они. – Вот и я к тому же, – согласился Маринин. – Передай Васькову, пусть поднимает батальон. Пусть заводят две полуторки. Я на своей подъеду через минуту. До поселка Красный Октябрь было не более пятидесяти километров. Полуторки тряслись и прыгали сзади, Маринин гнал свою легковушку, умело виляя на ухабах, объезжая рытвины. Два десятка бойцов истребительного батальона – невесть какая боевая сила, но задержать или уничтожить пару парашютистов на своей территории вполне могут. Но задача как раз и состояла в том, чтобы ни в коем случае не уничтожать, а брать парашютистов живьем. И старший лейтенант Маринин нес за это персональную ответственность. Он руководил операцией, он обязан был принять все возможные и невозможные меры к поимке диверсантов. Никого из начальства не будет волновать, что бойцы батальона не обучены, что парашютисты упорно отстреливались. Думай, учи, бери сам, лично, но органам нужны живые диверсанты, а не трупы. – Сколько взяли живыми за последний месяц? – спросил Шелестов, держась за приборную панель и стараясь на кочках не удариться головой о низкий потолок машины. – Под Сызранью двоих, двое убиты в перестрелке. В Турках одного в результате оперативной разработки. В Камышине троих, в Петровске двоих. Большая часть взята через несколько дней после заброски. Сразу, чтобы с парашютами, – пока только двое за полгода. – У многих был целью мост? – Таких пока не было. Работаем, конечно, с ними, но в основном те, кого взяли, были нацелены на органы местного самоуправления, на уничтожение руководителей высшего звена, на саратовские заводы и коммуникации. Таких, чтобы именно на железнодорожный мост, – не выявлено. Это-то и пугает! – Понимаю, – согласился Шелестов, клацнув зубами, когда машина подскочила на очень большой кочке. – Не может быть, чтобы абвер оставил без внимания такой стратегический объект всего в трехстах верстах от Сталинграда. Возникает мысль, что диверсанты для уничтожения моста готовятся в другом месте. Либо фашистское руководство все еще надеется уничтожить мост авиацией. Есть еще и третий вариант ответа, но ты со мной не согласишься. – Какой? – недовольно проворчал Маринин. – Что мы не смогли расколоть арестованных диверсантов, и они нам пихают дезу. Понимаю твои сомнения, но поверь, Максим Андреевич, это очень маловероятно. К правлению колхоза колонна истребительного батальона подошла около двух часов дня. Маринин побежал допрашивать сторожа, а Шелестов, не выходя из машины, принялся изучать крупномасштабную карту этого района. Овраги, лесочки, изрезанная пойма реки Курдюм. Прошло больше часа. За это время подготовленный человек может отмахать пешком километров десять или пятнадцать. А если не пешком? Если они завладели автотранспортом или умудрились сесть на товарный поезд? Хотя так быстро это место им не покинуть. Надо собраться вместе, спрятать парашюты, снаряжение. А если это и правда летчики, а не диверсанты? Маринин выбежал из здания правления и начал энергично отдавать приказы. Полуторки рванули с места и, громыхая расшатанными бортами, понеслись по пыльной улице центральной усадьбы. Старший лейтенант забрался в машину и взял из рук Шелестова карту. – Смотри, парашютисты опустились где-то вот в этом районе, между поселками Красный Октябрь и Курдюм. Участковые милиционеры уже подняли актив и начали прочесывать местность. Дороги в южном направлении и на Саратов перекрыты. Я послал одну машину в Песчаный Умет, а вторую в район Курдюма и Светлого. – Все правильно, – одобрил Шелестов. – Они или пойдут прятаться в лесах, или бросятся в людные места, чтобы раствориться, имея на руках надежные документы. Ты видел у диверсантов, которых забрасывают в Поволжье, документы хорошие? – В основном, липа третьего сорта, – убирая карту в планшет, заявил Маринин. – Иногда очень хорошая вклейка чужих фотографий в настоящие паспорта, но это редкость. Значит, лес! Ты идешь с нами? – Конечно, иду. – Шелестов отвернул полу пиджака, вытащил из-за ремня пистолет и загнал патрон в патронник. – Мне самому до зарезу нужен живой диверсант! Маринин и Шелестов шли впереди цепи бойцов истребительного батальона. Проинструктировали их очень просто. Когда настигнем диверсантов, побольше шума и криков. Не стрелять в их сторону ни в коем случае. Только живьем! Группа вышла к лесному массиву, развернулась в цепь шириной метров сто и двинулась в ту сторону, где сторож видел опускающихся парашютистов. Максим шел пружинисто, шаря глазами по кустам, стараясь не пропустить ни одного, самого слабого движения – птица ли сорвется с куста, ветром ли колыхнет ветку. Но больше всего он старался не пропустить признаков присутствия человека: запах курева, свежий след на рыхлой влажной земле, сломанная ветка, примятая трава. Первый парашют нашел Маринин. Его засыпали прошлогодней листвой и забросали ветками, но недостаточно искусно – остались следы в тех местах, где сгребали листья. Это бросилось в глаза. Когда бойцы осмотрели кусты вокруг, нашлись и другие следы – в виде окурков, а также место, где диверсанты справляли нужду. Второй парашют пытались утопить в реке, но не получилось. Ткань всплыла большим пузырем и теперь белела на мелководье, цепляясь за камыши. Маринин подошел к Шелестову: – Ну, что скажешь о подготовке этих людей? Готовили для операции по взрыву моста? – Я думаю, что это часть потока, который фашисты именуют тотальной заброской в наш тыл. Иной цели нет, кроме массовости, создания паники и отвлечения внимания от серьезной агентуры. Слушай, Глеб, мне кажется, они пошли вдоль реки на северо-восток. – Почему ты так думаешь? – А потому, что здесь лежит сухое дерево, по которому можно перебраться на тот берег, не замочив ног. Потому, что русло речушки – хороший ориентир, а у них нет времени плутать и изучать азимуты. Да и не владеют они так хорошо компасом. И направление на северо-восток удобное. Оно выведет их севернее Саратова, к пригородам и как раз к поселку Елшанка. А там первое в Советском Союзе газохранилище и Елшанское месторождение газа. Если я прав, туда их точно нельзя пускать. – Ты прав, иного выхода у нас нет, – согласился Маринин. – Возьми с собой пятерых бойцов… – Нет, Глеб, разворачивай своих ребят обратно в цепь и гони гостей с шумом вдоль реки, а я по-тихому тем берегом пойду, засеку их на вашем берегу и дам тебе знать. Они вас услышат и будут торопиться. А мне это на руку. Короче, буду действовать по обстоятельствам. Маринин кивнул и отправился к своим бойцам. Шелестов примерился и стал перебираться по высохшему стволу старого дуба на другой берег. Ветки были сухие и ломкие. Пару раз Максим чуть не упал в воду. Больше всего его беспокоил шум, который он создавал. В конце концов ему удалось перебраться на другой берег, отдышаться и осмотреться. Две сломанные ветки он видел на стволе. На мягкой влажной земле на берегу нашелся след кирзового сапога с характерным стоптанным на внутреннюю сторону каблуком. Отойдя подальше от низкого берега, Шелестов укрылся среди молодого осинника. «Вдоль берега они не пойдут, – решил Максим. – Издалека видно топкие места, придется обходить много препятствий. Они также лесочком пойдут. Вот здесь я их и нагоню. Лишь бы бойцы Маринина шумели на том берегу посильнее».