Среди молодого осинника на пригорке было сухо. Густая трава позволяла передвигаться почти бесшумно. Шелестов вытащил пистолет, снял его с предохранителя и двинулся вперед. Часто останавливаясь, он приседал на одно колено и осматривался. Услышать диверсантов он не надеялся, потому что шум, с которым по другому берегу шли бойцы истребительного батальона, был довольно сильный. «Молодцы, ребята, – мысленно похвалил Максим. – Вас и мертвый услышит. И неподозрительно, ведь не армейское подразделение движется, а всего лишь рабочие с местных заводов, которые толком-то и оружия в руках до этого не держали, и в настоящей операции не участвовали. Шумите, шумите, а я посмотрю, кого вы тут вспугнете». И тут Шелестов увидел их. Четверо мужчин настороженно прятались в кустарнике и смотрели на другой берег, где, развернувшись цепью, шли вооруженные люди. То и дело заметно мелькала фуражка Маринина с синим верхом. Шелестов разглядел неподалеку, в небольшом овражке, сваленные в кучу парашюты и два мягких десантных контейнера. Вот тебе и двое, вот тебе и летчики со сбитого самолета! Маринин со своими бойцами вспугнул диверсантов в тот момент, когда они собрались в одном месте. Те двое, что так плохо спрятали парашюты, просто очень торопились. Теперь они собрали оставшиеся парашюты и контейнеры со снаряжением. Двое одеты по-простому: брюки заправлены в сапоги, старенькие пиджаки, рубахи домашнего покроя. Двое других уже переоделись в городские костюмы – опрятные, чистые, не слишком новые. А еще Шелестов увидел на траве четыре немецких «шмайссера». Черт, как неосторожно. Забросили в тыл со своим… Но приглядевшись, Шелестов понял, что это другое оружие. Это новый отечественный автомат Судаева, который летом проходил испытания в войсках, и теперь начиналось его серийное производство[5]. Быстро, однако! Значит, успели получить первые образцы и фашисты. Оставалось придумать, как поступить в этой ситуации. Если это умелые бойцы и хорошие стрелки, они четырьмя автоматами быстро справятся с десятком бойцов истребительного батальона. Решение нужно было принимать незамедлительно. Шелестов находился так близко к диверсантам, что, оглянись они по сторонам, быстро бы обнаружили постороннего. Скорее всего, так и случится. Нужно опередить врага! – Прости, Глеб Захарович, – еле слышно прошептал Шелестов, поднимая руку с пистолетом на уровень глаз. Расчет был простой. Если нельзя взять всех четверых, то надо определить, кто главный, а кого можно и уничтожить. Ясно, что двое, переодевшиеся в костюмы, – командиры. Им ответственное задание – идти в город, устанавливать связь со своей агентурой, выходить на объект диверсии. Двое в «кирзачах» – помощники, рядовые исполнители, боевое прикрытие. Один за другим ударили пистолетные выстрелы. Первая пуля угодила диверсанту в голову, второй схватился за плечо и повалился в траву. Реакция остальных была удивительно быстрой: в прыжке с перекатом они бросились к оружию. «Так их учили, – понял Максим. – Не новички». Внутри все похолодело. Теперь Шелестов потерял преимущество, которое ему давал фактор неожиданности. Сейчас он попадет под автоматный огонь с близкого расстояния. Стиснув зубы, Шелестов продолжал водить стволом пистолета следом за силуэтами диверсантов. Выстрел! Еще один, еще! Пуля угодила в ногу высокому с холеным лицом, тот со стоном опустился на колено и вскинул автомат. Последняя пуля угодила другому диверсанту в бок. Тот схватился рукой за рану и стал отползать в сторону. «Только бы я его не убил», – подумал с ожесточением Шелестов и отпрыгнул в сторону. Сделал это в самый последний миг. Сухо ударила автоматная очередь, листья и ветки с соседнего деревца посыпались на голову Шелестова. Он сделал еще один прыжок, чтобы оказаться в укрытии. Выставив пистолет, не целясь, он разрядил остатки магазина в сторону врагов, надеясь, однако, что никого не убьет. Сейчас надо было просто держать их на расстоянии, заставить, если повезет, побежать. Одного беглеца поймать легче, чем четверых. А раненые далеко не уползут. Мысленно ругаясь самыми последними словами, Шелестов, лежа на спине, вытащил из пистолета пустой магазин, но вставить новый не успел. Не хватило буквально секунды. Именно в этот момент он услышал топот. Черт, диверсант не бросился бежать вдоль реки, он ринулся к человеку, который расстрелял его группу. Неужели понял, что тот один на этом берегу? Тогда логично убить его и скрыться, пока бойцы прочесывают другой берег. Не оставалось времени вставить магазин, спустить с задержки затвор и загнать патрон в патронник. Не было времени вообще ни на что, потому что ноги диверсанта в одно мгновение оказались рядом с головой Шелестова. Одного взгляда было достаточно, чтобы ощутить смертельную опасность. Спасти в такой ситуации может только чудо, находчивость, случайность, непредсказуемость для врага твоих действий, просто хорошая реакция. А она у Максима Шелестова была! В тот момент, когда диверсант был готов нажать на спуск, Шелестов резко выбросил ноги вперед и ударил врага под коленки. Тот мгновенно потерял равновесие и рухнул в траву. Но на спуск нажать все-таки успел – короткая очередь прорезала воздух, ударив горячей струей в лицо Шелестова. Две пули взрыли землю совсем близко от его головы. Но успех такого приема уже окрылил Максима, заставил поверить в свои силы. Чтобы схватить противника, он должен не дать ему сделать следующий выстрел. Но диверсант крепко держал оружие в руках, Шелестову никак не успеть вскочить на ноги. Еще лежа на земле, он что есть силы швырнул бесполезный пистолет противнику в лицо. Оружие попало в переносицу и бровь, брызнула кровь, мужчина громко вскрикнул от боли. Этого мига замешательства хватило Максиму, чтобы нанести удар по рукам диверсанта и выбить автомат. И только потом он вскочил на ноги и бросился на врага всем телом. Заламывая диверсанту руку за спину и переворачивая его на живот, Шелестов окинул взглядом поле боя. Один из противников лежал на спине. Возле виска темнело пулевое отверстие, наполнившееся кровью, которая стекала по щеке на траву. Еще один стонал, зажимая рану на плече. Кажется, она была серьезной. Третий, одетый в костюм, хватаясь за стволы деревьев, падая и снова вставая, пытался уйти подальше в лес. «Не уйдет, – усмехнулся Шелестов. – Догнать бы и перевязать, а то до госпиталя не доживет». – Ты как? Цел? – раздался на весь лес голос Маринина. – Елки-палки! Живые-то хоть есть? – Есть, – простонал Максим, указывая на диверсанта с разбитым лицом, и вдруг почувствовал, что сильно потянул, а может, и порвал связку на ноге. Усмехнулся сквозь боль: – Я, например, живой! Сосновский посмотрел на забинтованную ногу Шелестова и ехидно улыбнулся: – Боевое мастерство, помноженное на тактический успех. Я думаю, что руководство отнесется с одобрением. Максим нахмурился, поправляя ногу на заднем сиденье машины. Маринин молча курил, прохаживаясь по траве и разглядывая свои грязные сапоги. Ночь была еще та! Но ни поспать, ни привести себя в порядок времени не было. Двое суток оперативники прочесывали вместе с местными активистами лес в районе выброски парашютистов. Только после этого появилась уверенность, что их действительно было четверо. Лицо Сосновского стало серьезным: – Болит? Зря ты сюда приехал. Мог бы полежать. Мы и сами справимся. Потом бы придумали, как встретиться. Обсудили бы. – Не смертельно, – ответил Шелестов. – Не надо нам без необходимости в городе вместе мелькать. Береженого бог бережет. – Вообще-то ваш командир молодец, хотя мне это и стоило нервов, – отбросив окурок, сказал Маринин. – Отправь я с ним половину своих бойцов, там такая стрельба поднялась бы, да и потери были бы серьезные. И диверсантов бы живыми не взяли, и своих положили бы. У Максима Андреевича интересное и своеобразное мышление. Нестандартное. Он выбирает из всех возможных вариантов самый экстравагантный. Правда, чаще всего он и самый верный. – Ладно, закроем эту тему, – поморщился Шелестов. – Начал хвалить, как девицу красную. Что удалось узнать? – Шли они к газовому месторождению. Это вне всяких сомнений. Это и по картам можно определить, и по снаряжению. Взрывчатка слабенькая, но с высоким температурным эффектом. Типа зажигательных бомб. Газоанализаторы опять же в контейнерах нашлись. Один из раненых начал давать показания – жизнь себе выторговывает. А тот, которому ты нос сломал, пытался с собой покончить. Ну, теперь мы приглядываться будем. Пороемся в его биографии. Сдается мне, темное у него прошлое, много чего он скверного совершил против советской власти. – Где их готовили? – На Украине, под Конотопом. Там на базе лагеря военнопленных открыли абверовскую школу. Фильтрационный лагерь, но в нем не только военнопленные. Там много и гражданских, кого арестовали по подозрению в связи с партизанами и подпольщиками, просто неблагонадежные, кто были советскими активистами. Старший группы – видимо, из бывших командиров Красной Армии. Или сволочь последняя, или купили его. – И в этом случае все равно сволочь, – хмыкнул Сосновский. – Сволочь продажная ничем не лучше сволочи по убеждению. – Что у тебя по заводам, Миша? – потирая ноющую ногу, спросил Шелестов. – Пока сложно сказать. Был в очередной раз на совещании в городском партактиве совместно с руководством оборонных заводов. Решали, какая помощь предприятиям нужна от города. – Тут нам без твоей подсказки не обойтись, Глеб Захарович, – убежденно заявил Шелестов. – Нет времени у нас пытаться понять, какой завод более уязвим для диверсантов, какому легче нанести больший ущерб. – Есть у меня, конечно, информаторы на заводах, – нехотя ответил Маринин. Официальный надзор – дело хорошее, но оперативные разработки все равно проводим, сведения собираем. До поры до времени они никуда не идут. Есть у меня такое право. Какой завод прикрыт меньше? Я бы обратил внимание на 292-й. Не знаю, насколько вы за такое короткое время сумеете получить ценную оперативную информацию. Я второй год пытаюсь. – Авиационный? А почему именно авиационный? – удивился Сосновский. – Не просто там все, товарищи. – Маринин задумчиво сдвинул фуражку на затылок, помолчал, будто прикидывая, стоит ли откровенничать. Но потом все же продолжил: – Наркомат авиационной промышленности вообще у нас на особом положении. Лишний раз туда лезть не рекомендовано. Тем более без согласования с руководством. В 1938-м ставят директором Малахова, потом в 1940-м его снимают и ставят Левина. Почему – непонятно. Я-то знаю, сколько сделал Малахов за эти два года. Почему Мирошниченко в 1938-м сняли с должности главного инженера, но оставили на заводе? Оставили главным технологом. Есть еще ряд вопросов, на которые я не могу найти ответа. А начальство всегда отвечает одно: «На 292-й не лезь». – Завод работает хорошо, нарекания к руководству, к выполнению плана есть? – спросил Шелестов. – Делали они и «Р-5» и «И-28». Потом «Як-1» пошел в серию, с 1940-го, когда там плотно село конструкторское бюро Яковлева. Техника нужна для фронта, многие мужчины на фронт ушли, за станками женщины и дети, но работает завод. В июне этого года завод получил переходящее Красное Знамя Государственного Комитета Обороны. А уже в июле завод наградили орденом Ленина. Кто же мне позволит вот так вот запросто проводить на территории такого завода оперативные мероприятия? Там только на уровне Москвы все решается. – Лакомый кусочек, правда, Максим Андреевич? – согласился Сосновский. – На таком заводе провести диверсию – сразу себя на всю жизнь обеспечишь. Для любого разведчика это конфетка. И фашистское руководство понимает, что таких заводов в Советском Союзе немного. – Вот и займись, Миша, – кивнул Шелестов. – У тебя документы представителя Главка. Не лезь глубоко в секретные чертежи, в вооружение и летные характеристики. Окапывайся на второстепенных вопросах – технология, снабжение, нормативы. Побольше бюрократизма, и тебя там не будут воспринимать всерьез. Важен, но не опасен. Да и директор завода тебя не будет считать птицей своего полета. Ты для него – мелкая сошка, хоть и из Наркомата. Он вопросы в Москве решает с первыми лицами. Ты ему никто. Вот этим и пользуйся. – Хорошо, – кивнул Сосновский. – Глеб Захарович, дадите подсказку, кто там у руля, кто приближенные первого лица, а кто так, рядовые исполнители? – Дам. Команда у руля там невелика, так что сами потом увидите, куда вам двери закроют, а где сможете ходить, сколько влезет. Когда группа собралась вместе, стащив в кучу парашюты и десантные контейнеры, было уже светло. Храпов отправил Кочеткова как самого молодого и сильного забраться на дерево и осмотреться. Место было тихое, безлюдное. Как по заказу. Если парашютистов и правда сбросили точно, то удивляться нечему, но если пилоты сбились с маршрута, если что-то напутал штурман, то это уже чистое везение. – Ну, что там? – крикнул снизу Храпов. – На востоке деревушка и пруд вытянутый, – отозвался Кочетков. – От деревушки дорога на север. Грузовичок ползет весь в пыли. Это не пруд, это запруда. Там плотина небольшая на речушке. – Ищи шоссе, железную дорогу! – приказал Храпов, прикидывая на карте, какой пруд и какую деревушку мог видеть Кочетков. – Есть «железка», командир, есть! – вдруг раздалось сверху. – Вижу: дымит паровоз, хорошо дымит. Тяжелый, видать, состав тащит. Направление… юго-запад – северо-восток. Отсюда километра три, а дальше, кажись, и шоссе есть. Отсюда километров пять. Гужевые повозки идут. Груженые. На юго-запад. Видать, к станции. – Ну что, – подвел итог Храпов. – Кажется, нас выбросили относительно точно. Его группа сидела на траве. Все выжидающе смотрели на командира. Даже обычно равнодушный ко всему Бурлаков и тот ждал хороших известий. Хотя уголовника по кличке Гиря интересовали, скорее всего, не успех операции и победа Великой Германии, ему не хотелось бить ноги и делать многокилометровые переходы по пересеченной местности. – Судя по имеющимся ориентирам, мы находимся между двумя населенными пунктами: Сердобск и Ртищево. Восточнее, видимо, село Байка и одноименная речушка. Наша задача: устроить тайник, спрятать парашюты и контейнеры с имуществом. Затем двигаться в сторону железнодорожного узла Ртищево. Там мы, воспользовавшись нашими документами, садимся на поезд и в разных вагонах прибываем в Саратов. С собой только продукты питания и личное оружие, на тот случай, если нас раскроют. – А как быть с имуществом? – неожиданно спросил Агафонов. – Потом искать транспорт и возвращаться за взрывчаткой? Сколько отсюда до Саратова? – До Саратова около двухсот километров. Но возвращаться за имуществом нам придется только в самом крайнем случае. Взрывчатки в контейнерах нет. Нам изменили задание. – Как это? – больше всех удивился Лыков. Он даже подскочил на месте. – Это когда же успели-то? И куда нам теперь? – Фраера дешевые, – проворчал Бурлаков. – Понты и никаких делов. Все норовят втемную сыграть и козырей не скидывать. – Не важно, когда, – отрезал Храпов. – Это к делу не относится. Новое задание получим на месте, когда легализуемся в городе. Все, собрать каждому вещмешок с запасным нижним бельем, запасом денег, продукты питания – из расчета на трое суток. Остальное укрыть. Сюда за контейнерами я могу послать любого из вас. Поэтому запоминайте ориентиры…  Глава 5 В расположение батальона Буторин добрался только к ночи. Собственно, он и не торопился попасть засветло, чтобы лишний раз не маячить в городе. Пока его задача – узкая, надо ограничивать свое передвижение. Три десятка бойцов истребительного батальона спали на железных солдатских кроватях в большой комнате. Закончились их смены на заводах, наступил черед дежурить здесь. И с оружием в руках подниматься по приказу, если где-то обнаружатся вражеские парашютисты или какой другой враг. Здесь были и совсем молодые ребята, имевшие на заводах бронь, и те, кого не призвали по состоянию здоровья. Были рабочие зрелого возраста, не годные к строевой службе или чей призыв еще не наступил. Кузьма Васьков, числившийся командиром роты, сидел за столом со стаканом чая и старательно выводил в журнале боевых действий батальона очередную запись. Во столько-то заступили на дежурство, больных нет. Оружие, боеприпасы принял по описи, материальная часть исправна. Дневальный тихо вздыхал у двери, то и дело постукивая прикладом винтовки о пол. Парень только с ночной смены, спать ему охота – сил нет. А нельзя. Такая служба. Тут многие не спали прошлую ночь. В коридоре послышались шаги. Дневальный сразу выпрямился и встал как положено. Дверь тихо отворилась, в комнату вошел коренастый мужчина средних лет с седым ежиком волос. – Здорово, здесь, что ли, истребительный батальон? – с ходу спросил гость и повернулся к дневальному. Молодой парень откашлялся, но не решился гаркнуть как положено. Только кивнул головой в сторону стола под зеленым абажуром. – Мне Васьков нужен, – сказал гость, подходя к столу и протягивая сложенный вчетверо лист направления с печатью городского Управления внутренних дел. – А, это ты бывший милиционер? – Васьков взял бумагу. – Ты садись, товарищ Буторин. Говорили мне про тебя. Я тут командир сейчас. Вот над этими всеми, что дрыхнут. Кузьма Иванович меня зовут. Ты с дороги или из дома? – Нет у меня дома. Все по общежитиям кантовался да по служебным квартирам. А как комиссовали, так и остался без угла. – Ну, раздевайся, я тебя чаем угощу и еще чем бог послал. Тут бутерброды остались. Или, может, тебе щей согреть? Одну порцию наскребу. – Горячего я бы похлебал, – кивнул Буторин, снимая пиджак и закатывая рукава рубашки. – Руки где помыть? Выхлебав с большим энтузиазмом тарелку щей, вымокав остатки куском черного хлеба, Буторин взял предложенный чай в стакане с подстаканником и благодарно кивнул Васькову: