К счастью, у Комптона здесь имелась родня, что вовсе не удивительно, поскольку он отсюда родом. Кровники его обитали на соседнем острове Шайток, который чужеземцы именуют Чуенпи. Мы наняли лодку, и вскоре нас тепло встретили родные печатника. Уже поздно вечером дети хозяев повели нас на долгую прогулку. Остров утопает в пышной зелени, над которой высятся два островерхих холма. Но здешние красоты обманчивы: подобно Хумэню, Чуенпи ощетинился пушками. У самой воды обустроена большая огневая позиция, развернутая к мысу Тайкок, что возле Тигриной пасти, а еще одна мощная батарея расположилась на другом берегу. Небольшой форт сооружен и на вершине наиболее высокого холма, откуда открывается широкий обзор окрестностей. Пейзаж потрясающий – как будто любуешься картиной-свитком. На востоке речное устье превращается в широкий раструб, на одной стороне которого Гонконг, а на другой Макао; на западе Жемчужная река петляет по зеленой долине, неся к Гуанчжоу свои ярко-голубые, кое-где изрезанные лесистыми островами воды. На дальнем берегу виднеются зубчатые горные вершины в дымке облаков. Комптон захватил с собою подзорную трубу, и мы по очереди рассмотрели корабли внизу. Китайская флотилия, собравшаяся у Тайкока, состояла из шестнадцати боевых джонок с бойницами по всей длине корпуса. На мачтах, унизанных флажками и стягами, взметнулись, точно крылья мотылька, плетеные косые паруса, нос каждого судна был украшен двумя большими нарисованными глазами. Корабли эти, производившие впечатление своим ярким обликом, были невелики – не больше сотни футов в длину, то есть примерно как “Ибис”, а то и меньше. В размерах они уступали обычным торговым джонкам, а что до европейских судов, то английские боевые корабли даже шестого класса гораздо больше и мощнее. Меж боевых джонок сгрудилась дюжина лодчонок и плотов с черными флагами. Комптон пояснил, что это “зажигалки”, предназначенные для уничтожения кораблей противника. Среди них были и “вонючки”, начиненные отравляющими веществами. Британские корабли стояли в паре миль к востоку, там, где устье принимало вид раструба. Английский отряд насчитывал всего два бота и два небольших корабля отнюдь не грозного вида: корвет и малый фрегат. Табель о рангах королевского флота относит их, по-моему, к четвертому-пятому классу боевых кораблей. “Роял Саксон”, бросивший якорь возле острова, смахивал на жирную рыбину, которую караулят два разномастных хищника. В подзорную трубу я разглядел на палубе много голов в тюрбанах. Ласкары! Интересно, а как себя чувствовал бы я, окажись меж китайскими и британскими охотниками? На обратном пути Комптон сказал, что англичане, скорее всего, уклонятся от столкновения. Как двум судам противостоять шестнадцати боевым единицам? Я счел за лучшее промолчать. Утром мы отправились в таможню, но оказалось, что нужда в нас отпала: пропуск уже выдан, известили чиновники, “Роял Саксон” вскоре возьмет курс на Вампоа. Других дел у нас не было, и мы решили вернуться на Чуенпи за вещами. На подходе к деревне мы заметили хозяйских ребятишек, бегом взбиравшихся на холм, кинулись следом и быстро нагнали племяшей Комптона. Дальше поднимались все вместе и потом с вершины холма увидели, что “Роял Саксон” направился к таможне Хумэня, а британские корабли, на всех парусах пустившиеся вдогонку, уступают ему всего полмили. Все это произошло так быстро, что застало врасплох китайскую флотилию: заякоренные джонки и лодки еще даже не тронулись с места. Вскоре английские корабли приблизились к “Роял Саксон”. На фрегате сигнальщик просемафорил флажками. Затем пыхнул дым, бухнуло, и над носом торгового судна просвистело ядро. Комптон не поверил своим глазам: – Англичане атакуют английский корабль? Нет, сказал я, пока только предупреждают: не вздумайте нарушить запрет на посещение Кантона. “Роял Саксон” внял уведомлению и начал менять курс, круто взяв право на борт. Меж тем китайские суда пришли в движение – развернулись и под водительством флагмана стали подходить к британцам. Английские корабли чуть сбросили ход и, уяснив, что китайцы идут им наперерез, встали в боевой порядок, корвет позади фрегата. Джонки держались кучно и, сократив расстояние между собой и англичанами, пустили навстречу фрегату горящую “зажигалку”, но та плыла слишком медленно и не могла причинить никакого вреда. Не меняя курса, английские корабли сблизились с китайской флотилией на сотню футов, изготовились к атаке, и, по сигналу с фрегата, каждый дал бортовой залп. Над фальшбортами обоих судов расцвели белые облачка, но звук выстрелов, запоздало пронесшийся над водой, достиг наших ушей, когда китайская флотилия уже скрылась в плотном дыму. Мгновенье спустя донеслись иные звуки – тошнотворный треск и хруст, перемежавшиеся дикими воплями. Когда дым рассеялся, глазам предстала жуткая картина – казалось, пролив воспламенила молния, ударившая с небес. Вдребезги разнесенные мачты попадали в воду и на палубы, убив или искалечив стоявших под ними людей. Две джонки получили пробоины и, задрав носы, погружались в воду. От “зажигалки” остались только горящие деревяшки. Вода вокруг побоища бурлила – уйма молотящих рук и голов, то скрывающихся в волнах, то выныривающих на поверхность. Я не выдержал и зажмурился. Когда нашлись силы вновь открыть глаза, я увидел, что флагманская джонка пришла в движение – похоже, из всей китайской флотилии уцелела она одна. Корабль, лишившийся двух мачт, медленно развернулся и дал залп. Бесполезно: англичане уже отошли и теперь маневрировали, готовясь к новой атаке. Флагманом командует адмирал Гуань, сказал Комптон, передав мне подзорную трубу. Я приник глазом к окуляру и разглядел старика, отчаянно пытавшегося сплотить свою окровавленную, оглушенную команду. Тем временем английские корабли, закончив маневр, изготовились ко второму залпу. Адмирал встал к ним лицом, словно бросая безнадежный вызов. Вновь над английскими бортами взвились облачка, вновь джонки скрылись в дыму. На сей раз залп увенчался невообразимым грохотом, от которого дрогнула земля под нашими ногами, и языками пламени, взвившимися в воздух вместе с обломками. Огненный столб, вознесшийся над водой, известил, что ядра угодили в пороховой погреб. Вот дымная пелена истончилась, и мы увидели джонку, расколотую, как орех. Взрывная волна разбросала ее обломки, одарив соседние корабли пробоинами. А британские суда безмятежно отходили к месту своей стоянки. Они ничуть не пострадали, если не считать пару-тройку дыр, прожженных в парусах. На холме зрители плакали, не стыдясь. – Все кончено! – рыдал племянник Комптона. Печатник обнял его за плечи. – Да нет, – сказал он. – Все только начинается. Для Ширин супружеская неверность и предательство были терра инкогнита. Пересуды о чужих изменах – скажем, какой-нибудь дальней родственницы, которую в неблаговидной позе застали с зятем, – ее больше озадачивали, нежели ошеломляли. Как вообще подобное возможно? В каких словах делают предложение любовной связи? И как любовники скрываются от глаз служанок, горничных и прочей челяди? Она искренне не могла понять, зачем создавать себе такие сложности. Не проще ли жить обычной жизнью? Что, кстати, гораздо приятнее. Мысль, что на протяжении тридцати лет муж ее, не вызывая даже крохи подозрения, вел двойную жизнь, оглушила точно обухом по голове. Человек, успешно совмещавший две столь несхожие реальности, казался абсолютным незнакомцем. Больше всего тревожило, что уже из могилы Бахрам потянул ее в свой призрачный мир, это странное измерение, где все лукавство и обман. Мало того, Ширин ему ничуть не противилась и по своей воле устроила новую встречу с Задиг-беем наедине, причем не только ради извинений, но, главным образом, затем, чтоб больше узнать о сыне Бахрама. Неизвестно, обернется ли это добром, но коль уж окошко открылось, захлопнуть его не было сил. Изгнать из дум ребенка Бахрама было так же невозможно, как забыть собственных дочерей. День поездки в Васай приближался, и Ширин вся извелась от мыслей о возможных мелких каверзах. Грумам, которые утром отвезут ее на причал, наверняка велят сопроводить хозяйку на борт судна и убедиться, что ей обеспечены все удобства. А по возвращении слугам устроят допрос. И что они доложат ее братьям с их женами? Вдруг углядят Задиг-бея и догадаются, что встреча-то условленная? По дороге к пристани опасения Ширин достигли такой степени, что она сломала и без того уже изгрызенный ноготь. Но все ее тревоги оказались напрасны: Вико, само благоразумие, прекрасно знал, что делать, и предусмотрел всякие случайности. Судно, двухмачтовое батело с командой из шести матросов и зашторенным павильоном в центре палубы, не вызвало никаких нареканий. Задиг-бея не было, зато пассажирку встретила благовоспитанная дуэнья по имени Роза, одежда и манеры которой выдавали в ней монахиню: строгое черное платье с длинным рукавом и воротничком под горло, из украшений только золотой крест. Она оказалась кузиной Вико – дочерью его тетушки. Год назад муж Розы, гоанец, умер, оставив ее тридцатилетней вдовой. Вдовство мгновенно сроднило двух женщин. Они взялись за руки, и Роза поведала о своем детстве в Гоа, о том, как вышла замуж за оружейного мастера и перебралась с ним в Макао, где он возьми и умри. Одинокая, бездетная, она вернулась в Индию, чтобы передать кое-какие вещи покойного его родне. Задиг-бей появился лишь после того, как судно, подняв паруса, вышло в гавань, и сделал это деликатно: Вико о нем предуведомил, дав Ширин достаточно времени, чтобы краем сари прикрыть лицо. Потом вчетвером пили чай с лепешками кхакра. Задиг рассказывал о ремесле часовщика, атмосфера за столом потеплела, и Ширин уже казалось глупым сидеть под накидкой, тем более что Роза, гораздо моложе ее, и не думала прятать лицо. Позволив краю сари соскользнуть с головы, Ширин о нем больше не вспоминала. Когда она совсем освоилась, Вико и Роза нашли предлог, чтобы оставить ее наедине с Задигом. Тот, слава богу, продолжил рассказ о хронометрах, неловкого молчания не возникло. Трогательная тактичность собеседника придала сил, и Ширин смогла выговорить заготовленные слова: – Я должна просить прощенья, Задиг-бей. – За что? – За сказанное мною в церкви. Я очень и очень сожалею, что не поверила вам. – Пустяки, биби-джи. Сказать по правде, ваша преданность мужу меня покорила. – Хоть он того не заслуживает? – Поверьте, он очень любил вас и дочерей. Все, что он делал, было ради вас. Глаза Ширин увлажнились, но она не хотела тратить время на слезы. – Пожалуйста, расскажите о сыне Бахрама. Какой он? – Ну что вам сказать… Жизнь Фредди была нелегкой. Бахрам делал для него все, что в его силах, однако не смог исполнить его главное желание. – Какое? Задиг улыбнулся. – Увидеть вас, биби-джи. Фредди хотел с вами познакомиться, войти в вашу семью. Понимаете, он рос в кантонском плавучем городе, но не был безоговорочно своим даже для “лодочного народа”, который у китайцев считается этаким изгоем. Фредди знал, что богатый отец его женат на женщине из видной семьи, и страстно желал хоть крохи признания. Он упрашивал отца отвезти его в Бомбей, но Бахрам-бхай понимал, что ни ваша семья, ни община парсов не примут ублюдка и все станет только хуже. У Ширин перехватило горло, она откашлялась. – Возразить нечем, Задиг-бей, муж, наверное, был прав. Возник бы страшный скандал, братья мои и на порог не пустили бы парня. Скорее всего, и я бы отказалась свидеться с ним. Однако со смертью Бахрама все переменилось. Теперь, когда я знаю о существовании этого юноши, я не успокоюсь, покуда его не увижу. Как по-вашему, он все еще желает встречи со мной? Задиг решительно кивнул: – Конечно, биби-джи. Фредди осиротел, он брошен на произвол судьбы. В целом свете у него никого, кроме сводной сестры. Сейчас он еще больше нуждается в вас. – Но как нам все это устроить? Часовщик задумчиво сложил пальцы домиком. – Я проведал, что нынче он в Сингапуре. Если б вы, биби-джи, поехали в Китай, у вас была бы остановка на этом острове. А там свидеться нетрудно. – Думаете, вы сумеете его разыскать? – Сумею, биби-джи, наверняка. Если решите пуститься в путь, вы его точно увидите. Все зависит от вас. Готовясь к ночному свиданию с миссис Бернэм, Захарий не единожды обошел вокруг имения, рассматривая угодья и прикидывая свой маршрут. Деревья, росшие между речным берегом и особняком, служили хорошим прикрытием. Единственным осложнением могла стать гравийная дорожка, огибавшая дом, по ней предстояло ступать осторожно, чтоб не выдать себя хрустом камешков. Однако все расчеты перечеркнула погода – незадолго до означенного часа на город обрушилась гроза. За несколько минут до одиннадцати Захарий натянул шапку, укрыл плечи старой клеенкой, сунул под мышку обернутый парусиной “Трактат” и, осторожно спустившись по скользким от дождя сходням, припустил к имению. Вспышки молний помогли ему быстро отыскать дерево перед будуаром миссис Бернэм. Дом был темен, но сквозь шторы на окне спальни просачивался свет. Убедившись, что вокруг никого, Захарий метнулся к особняку и одним махом одолел гравийную дорожку. Дверь черного хода открылась послушно, и он проскользнул в дом, не забыв замкнуть щеколду. Как и было обещано, на первой ступеньке узкой лестницы стояла зажженная свеча. Захарий скинул облепленные грязью башмаки, насквозь промокшую шапку и клеенку. Цапнул свечу и взлетел на площадку. Впереди из-за двустворчатой двери пробивался свет. Захарий двинулся к ней, осторожно минуя стульчак, умывальник и полки уборной. Будуар представлял собою большую, богато обставленную комнату, освещенную лампами, язычки пламени в которых чуть подрагивали из-за гулявших по дому сквозняков. Посредине стояла огромная кровать с балдахином, затянутая прозрачной москитной сеткой. Рядом с изголовьем расположились два кресла, в одном из которых сидела миссис Бернэм. При появлении Захария она встала, ее высокая фигура с пышными формами выглядела грозно. До сих пор Захарий тешил себя надеждой, что необычность встречи несколько смягчит несгибаемую мадам. Однако надежда эта моментально растаяла, ибо нынче облик хозяйки Вефиля был устрашающ как никогда – в руке ее посверкивал тупорылый револьвер, да и само облачение выглядело воинственно: бархатный тюрбан и этакий кокон от горла до пят, мерцавший, точно латы. Лишь приглядевшись, Захарий понял, что это платье “баньян” – балахон из плотного шелка, густо украшенный вышивкой и в поясе перехваченный шнуром с кистями.