Не тратя времени на любезности, в знак приветствия и приглашения войти миссис Бернэм лишь качнула револьвером, но, заметив, что визитер не сводит с него испуганного взгляда, позволила себе улыбнуться и насмешливо проговорила: – Я надеюсь, эта штуковинка не обеспокоила вас, мистер Рейд. Я сочла благоразумным удостовериться, что в столь поздний час ко мне пожаловали именно вы, а не какой-нибудь незваный гость, вознамерившийся проникнуть в мой будуар. Что ж, в том я убедилась и могу разоружиться. Она положила револьвер на столик между креслами, однако Захарий подметил, что оружие осталось в пределах досягаемости, и расслышал предупреждение в следующих словах хозяйки, произнесенных небрежно: – Между прочим, стрелок я отменный. Знаете, мой отец, бригадный генерал туземной пехоты, любил повторять, что целкость – залог чести дамы. – Да, мэм. Захарий похвалил себя, что догадался обернуть “Трактат” парусиной: страшно подумать, какая взбучка ему грозила, если б книга промокла. Он сделал шаг вперед и протянул сверток хозяйке: – Вот книга, мадам, она, слава богу, ничуть не пострадала от дождя. – Благодарю вас. – Миссис Бернэм благосклонно кивнула, указав на второе кресло: – Прошу, располагайтесь, мистер Рейд. – Спасибо. – Захарий отметил на столике графин и два стакана. Перехватив его взгляд, хозяйка сказала: – Я подумала, что в такую ненастную ночь капелька бренди не помешает. Сделайте милость, угощайтесь и мне налейте. Захарий наполнил стаканы и подал один миссис Бернэм, однако руки ее уже были заняты блокнотом и карандашом. – Время поджимает, и, дабы использовать его с толком, я заранее составила список вопросов, которые необходимо задать, – сказала она. – Ну что, начнем? Захарий предпринял робкую попытку оттянуть допрос: – Я даже не знаю… – Конечно, не знаете, – раздраженно перебила миссис Бернэм. – Что вы можете знать, если я еще ни о чем не спросила? Вы должны понять, мистер Рейд, что зловредность вашего недуга сильно зависит от времени его начала и прочих ранних опытов. Чрезвычайно важно воссоздать точную историю болезни. Значит, прежде всего надо определить, когда вы пали ее жертвой. Вы помните, сколько вам было лет, когда проявились первые симптомы? Захарий вспыхнул и опустил взгляд. – Вы хотите знать, когда я начал… – Именно. Необходимо установить источник этой заразы. Симптомы возникли сами по себе? Или, так сказать, от общения с другой жертвой? Негодующий возглас сорвался с губ Захария: – Боже мой! Неужто вы ждете подобных откровений? Взгляд миссис Бернэм стал жестким. – Бесспорно, мистер Рейд. – Тогда должен вас огорчить, мадам: это не ваше дело, и черта с два я вам отвечу. Сей бунт не возымел никакого действия, тон миссис Бернэм был неумолимо стальным. – Позвольте напомнить, мистер Рейд, что вопросы эти и возможные на них ответы мне гораздо неприятнее, чем вам. Не стоит забывать, что не по своей вине я оказалась в печальной ситуации, вынуждающей меня проводить опрос. Я впрямь не понимаю, с какой стати вы тут изображаете скромника, коли на моих глазах сами же явили внезапную выходку вашего… ваших симптомов. Причем дважды. – То были случайности, мадам, и они не дают вам права подвергать меня подобному допросу. – Поверьте, мистер Рейд, я задаю вопросы не ради вмешательства в вашу интимную сферу. – В тоне мадам слышалась явная угроза. – Это сбор необходимых данных, которые понадобятся доктору Олгуду для лечения вашего заболевания. Краска сбежала с лица Захария, он вдруг осип. – Но вы же ему ничего не скажете? – Поживем – увидим, – отрезала миссис Бернэм. – Только имейте в виду, что на моем месте доктор Олгуд не обошелся бы одними вопросами. – В смысле? – Захарий испуганно сжался в кресле. – Что еще ему нужно? – Он бы счел необходимым обследовать… пораженное недугом место. – Что? – ужаснулся Захарий. – То есть… – Да, мистер Рейд, – кивнула мадам. – Доктор Олгуд считает, что обследование – первоочередная задача в подобных случаях. Не убоюсь сообщить, что его дневники содержат подробные измерения и зарисовки известного элемента мужской анатомии. – Она фыркнула и поправила тюрбан. – Вероятно, и вам пришлось бы позировать для портрета, если вы меня понимаете. – Пропади я пропадом! – задохнулся Захарий. – У него что, совсем нет стыда? – Полно, мистер Рейд. Вы же не думаете, что врач приступит к лечению, не изучив очаг болезни? И если вас обескураживает перспектива быть измеренным и зарисованным в назидание потомкам, то знайте: это далеко не самый радикальный из медицинских методов. Захарий вздрогнул. – А что еще? – В случае необходимости врач прибегнет к хирургическому вмешательству, дабы пресечь рецидив припадков. – Не может быть! – Может, может. В наиболее тяжелых случаях крайнюю плоть пронзают шпилькой. Доктор Олгуд говорит, что подобным средством он излечил немало душевнобольных. – Мать честная! – Захарий согнулся и сплел ноги. – В нем ни капли жалости, что ли? Миссис Бернэм мрачно улыбнулась. – Вот видите, мистер Рейд, у вас веская причина быть благодарным, что опрос провожу я, а не доктор Олгуд. По-моему, все яснее ясного: для вас же лучше честно и откровенно ответить на мои вопросы. Категоричность, с какой это было сказано, раздула пламя бунта, тлевшего в душе Захария. Он вскочил на ноги и закричал: – Нет, мадам! Этот допрос абсолютно беззаконен, и я вам не подчинюсь! Желаю доброй ночи! Захарий шагнул к двери, но его догнал голос миссис Бернэм, в котором звенела угроза: – Попомните, мистер Рейд, что ваш отказ от лечения вынудит меня передать доктору Олгуду все имеющиеся сведения о вашей болезни. И я не сомневаюсь, что, узнав о происшествии на балу, он сочтет необходимым оповестить соответствующие органы. Захарий резко обернулся: – То есть вы обратитесь в полицию? – Да, если будет нужно. – Но это же просто чудовищно, мадам! – Отнюдь, это вовсе не столь чудовищно, как оскорбление моей стыдливости на балу и в комнате для рукоделия. Иль вы забыли, что в данной ситуации я – жертва? Я бы не исполнила свой долг перед женским полом, если б не приложила все силы к тому, чтоб более ни одна дама не пострадала от подобных оскорблений. Согласитесь, это вопрос общественной безопасности. Переминаясь с ноги на ногу, Захарий отер рукавом лицо в бисеринах пота. Заметив, что он колеблется, миссис Бернэм не преминула усилить натиск: – Разумнее пересмотреть ваше решение, мистер Рейд. Стоит секунду поразмышлять об имеющихся у вас вариантах, и станет очевидным, что лучший из них – мой опрос. И все это вам же во благо, не правда ли? Захарий сник, словно из него выпустили воздух. Волоча ноги, он вернулся к креслу и налил себе бренди. – Так что вы хотели узнать, миссис Бернэм? В тот день, когда полк закончил марш к месту своей постоянной дислокации в Рангпуре, Кесри не возглавлял походную колонну. Его роту нарядили в тыловое охранение, что означало необходимость дождаться окончания погрузки палаток и боеприпасов на телеги и мулов, а затем медленно двигаться вслед за повозками с больными и ранеными. Лазарет часто останавливался, дабы санитары обиходили своих подопечных, и тогда арьергардная рота выставляла посты охранения от бандитов и грабителей. Обычно переход старались закончить до наступления дневного зноя. Но лишь головные части колонны пользовались этим благом, а вот арьергард продолжал движение и в самое пекло. Из-за железных каркасов киверов, накалившихся под полуденным солнцем, сипаям казалось, будто им нахлобучили кипящие котелки. Кесри, старше всех в роте, переносил поход тяжелее своих солдат, которые были почти вдвое моложе его и не обременены таким множеством старых ран. Заботясь о себе, после обеда он объявил долгий привал, чтобы переждать жару. Разомлевшие на отдыхе сипаи двигались еле-еле, и марш возобновился уже на закате. Когда впереди замаячили огни военного городка в Рангпуре, был поздний вечер; тужурка Кесри вся пропиталась потом, толстый слой пыли, осевший на влажную ткань, напоминал штукатурку. До лагеря оставалось около мили, и тут вдруг из тьмы вынырнул Пагла-баба. – Поспеши! – крикнул он, цапая Кесри за руку. – Субедар ждет тебя прямо сейчас! – Зачем это? – Не ведаю, тебе приказано срочно явиться в его палатку. Там уж собралось начальство – джамадары, хавильдары, найки. – Много их? – Человек девять-десять. Кесри насторожился. Подобное собрание туземных командиров было событием необычным и в лагере, и в городке. Английские офицеры категорически запрещали этакие сборища, полагая, что они приводят к заговорам и мятежам. Собрания допускались только с одобрения адъютанта, но позволяли их крайне редко, и лишь для решения семейных и кастовых вопросов. И потому совещание в столь позднюю пору было чем-то неслыханным. Пагла-баба прямо-таки читал мысли Кесри.