Макс помог одеться Венин, усадил ее за стол. Она казалась совсем растерявшейся. Но лепешку взяла и стала есть так жадно, что его снова кольнуло жалостью – и удовлетворением. Все же хорошо, что не оставил ее там, в гниющей столице. Через час он лежал на горячей соломе ванрана, расправив крылья и чувствуя, как расслабляется измученное тело и затягивается рана, и лениво наблюдал, как ожившая рабыня ожесточенно стирает с себя грязь, и Далин помогает ей, вздыхая: какая же худая! Бедная, бедная! Потом они обе, раскрасневшиеся, обнаженные, усердно мыли его, уже о чем-то переговариваясь, осторожно находя точки соприкосновения и даже тихонько посмеиваясь. Говорила, конечно, в основном Далин, а Венин отвечала односложно и спрашивала так же, сипя и четко выговаривая слова. Удивительная стойкость у местных женщин. Хотя как иначе? Они привычные ко всему. И дальше, когда дети опять заснули на печке, а они все, чистые, распаренные, уставшие, кое-как уместились на одной кровати, и две женщины приникли к нему с обеих сторон, засыпающий профессор, чувствуя осторожные прикосновения мягких рук, думал не только о том, что услышал и увидел в храме и как предупредить Туру об опасности. Он все никак не мог понять, как же его угораздило. Как его, Макса Тротта, угораздило завести себе почти гарем. И что у него за рок спасать увечных и несчастных. Мартин умер бы от смеха. Глава 13 21–22 января, суббота-воскресенье, Эмираты Марина – И давно ты обзавелся пастью и хвостом? – спросила я, жмурясь от брызг и утреннего солнца. Волна с шуршанием отхлынула, оставляя на теле песок. – С неделю назад. – Люк протянул руку и снял с моего живота кусочек ракушки. – Хочешь еще посмотреть? – Не сейчас, – я с содроганием передернула плечами. – Мне надо выпить по крайней мере бутылку. А потом, глядишь, я еще и покатать меня попрошу. – Соскользнешь, – произнес он со смешком. – Мы, змеи, очевидно, не приспособлены для того, чтобы носить женщин на шее, Марина. Держаться не за что. – А я-то только понадеялась тобой помыкать, – ехидно проговорила я и брызнула в него смесью песка и воды. – Ну хоть как летаешь, покажешь? – Я лучше тебе кое-что другое покажу, – проникновенно пообещал Люк и погладил меня по обнаженной груди и животу. – И посмотрю. – Безумный эстет, – проворчала я, и он понимающе хмыкнул. Вчера, после явления большого змея и бурной любви, которая продолжилась и в душе, где мы смывали с себя песок, Кембритч отнес меня на постель – слабую, как котенок, с растекшейся в крови негой, смешанной с вином, с тянущим все тело удовольствием. – Спать? – спросила я, потирая глаза. Люк усмехнулся, покачал головой. Положил меня на простыни, отстраненно погладил грудь и потянулся к увесистому мешочку, который лежал на столике. – Я уже давно хочу посмотреть, как они будут выглядеть на тебе, – произнес он задумчиво, развязывая тесемки. – Не двигайся, Марина. – Что это? – лениво поинтересовалась я, закидывая руку за голову и едва удерживаясь, чтобы не сомкнуть глаза. – Камни. Он зачерпнул из мешка горсть крупных драгоценных камней, протянул руку – и медленно стал осыпать ими мое тело. Черные опалы, яркие гранаты, бриллианты, изумруды. Самоцветы скользили по мне, вызывая дрожь, оставались на животе и груди драгоценной россыпью, и сияние свечей преломлялось на гранях, плясало разноцветными отсветами на моей коже. Диковато это смотрелось и роскошно. Я перевела насмешливый и ласковый взгляд на Кембритча: как хорош он был в этой своей странной мании! А он выругался восхищенно и продолжил сыпать на меня драгоценности. – Казалось бы, – пробормотал он, – какие-то камни. А на твоем теле смотрятся так, что я бы за любой из них убить мог. – Люк склонился, коснулся меня губами. Снова потянулся к мешку. – Раздвинь ноги. Рехнуться можно, Марина, как они смотрятся. И самоцветный камнепад посыпался по татуировке внизу живота, по бедрам, останавливаясь между ними. Кембритч мотнул головой, следя за камнями горящим взглядом, и попросил хрипло: – Повернись на живот, Марина. Я уткнулась лицом в подушку, чувствуя, как впиваются драгоценности, усыпавшие почти всю постель, в кожу. Это было немного больно и будоражаще – как и ладонь Люка на огненном цветке, и тихий шорох падающих камней, и его горячие губы, и его тело, навалившееся сверху, когда мешок опустел, а дыхание Кембритча стало прерывистым и тяжелым. После мы так и уснули на ложе из самоцветов – так утомила нас любовь, что уже ничто не могло помешать. А сегодня с утра я удивительно рано проснулась, полюбовалась на спящего Люка, лизнула его спину, ягодицу и встала. Отряхнулась от драгоценностей – на теле моем остались красные следы от них. Посетила ванную, доковыляла до окна – сказывалась, ой сказывалась ненасытность его светлости, – увидела искрящееся, свеженькое, умывающееся солнцем море и бегом побежала купаться. Люк появился позже. Выспавшийся, до невозможности довольный, с сигаретой во рту, в одном из халатов, что висели вместе с пляжной одеждой в шкафах, – похоже, за такие деньги предусмотрено было все. Скинул его на шезлонг, затушил сигарету и, войдя в воду, поплыл ко мне. – Ну, доброе утро, большой змей, – прошептала я нежно, обвивая его руками и ногами. Запах табака и моря смешался, дразня обоняние. – Поцелуешь женщину, которая дала тебе выспаться? – Ту самую, что я не обнаружил рядом, когда проснулся? – уточнил он хрипловато – карие глаза стали еще темнее, руки гладили и сжимали мои ягодицы. – А то с утра очень хотелось продолжить вчерашнее, знаешь ли… Я со смешком потерлась о его тело – хотелось, по всей видимости, до сих пор, – и потянулась поцеловать. Потеребила волосы, пока он царапал щетиной мою шею, погладила ухо. – А моя серьга? – спросила я недовольно. Люк как раз пытался приподнять меня, и я закрыла ему рот ладонью, задрала небритый подбородок, прижалась лбом ко лбу, строго глядя в глаза. – Снял? Столько камней привез – а мою серьгу снял? – Змей сожрал, – проворчал он сквозь мою ладонь и коснулся ее губами. – Когда оборачиваюсь, исчезает одежда и все, что на мне. Часы, украшения. Отдашь мне вторую? – Естественно, – высокомерно заявила я. – Разве я могу позволить, чтобы ты где-то там ходил без моей метки? – Брачные браслеты решают этот вопрос раз и навсегда, – проговорил Люк вкрадчиво, и я хмыкнула, хотя от хрипотцы в его голосе возбуждение опять тонкими вибрирующими нитями побежало по коже. – Весь мир будет знать, что я твой. – Хороший аргумент, – согласилась я, прикусывая ему ухо – в отместку за отсутствие моего подарка. – Я вспомню о нем, когда буду решать, выходить за тебя или нет. – Есть еще аргументы за? – поинтересовался Кембритч, чуть приподнимая меня и опуская. Я скользнула по нему, прижалась сильнее, с любопытством наблюдая, как опять расширяются его зрачки и сжимаются губы. – Я с ума схожу от твоего голоса, – со смехом призналась я. Люк приподнял бровь, снова склонился к моей шее. – И мне нравится твой запах. Ты шикарно водишь машину, а я обожаю скорость. У тебя красивые руки. И еще… – я запрокинула голову. – Да?.. – глухо поторопил он меня, захватывая губами сосок. – И еще, – уже задыхаясь, прошептала я, – вы очень хороши в любви, лорд Дармоншир. Когда мы вернулись на берег, я улеглась спиной на мокрый песок у самой кромки воды. Море начало чуть штормить, и меня то и дело щекотало и массировало набегающей пеной. Люк лег рядом на живот, положив подбородок на руки, и я то и дело бросала взгляды на то, как вода вскипает у его ягодиц и поднимается выше, добегая до лопаток. Глаз не могла оторвать, так меня это завораживало. Мы то начинали лениво болтать, то снова замолкали, наслаждаясь теплом и солнцем. И сейчас как раз молчали, периодически касаясь друг друга. – А какие аргументы против? – спросил Кембритч вдруг, повернув голову ко мне. – Помимо того, что это покушение на твою свободу и что нужно выждать несколько месяцев после свадьбы твоей сестры? Я, захваченная необыкновенно эротичным зрелищем, даже не сообразила сразу, о чем он. А поняв, задумалась. – У меня есть сомнения в твоей верности, – решила все-таки ответить честно. И, чтобы смягчить, перекатилась ближе к нему, коснулась губами спины – как раз нахлынула очередная волна, и вкус кожи смешался с горечью соли. – Если вспомнить твое прошлое, они неизбежны. – Основания, конечно, весомые, – не стал спорить Люк и, сощурившись, взглянул на меня через плечо. – Но любой человек имеет право на защиту. Дашь мне испытательный срок, детка? Я насторожилась. Он усмехнулся, приподнялся, навис надо мной. – Три месяца, например, – продолжил медленно и хрипло. – И если пройду – объявим о помолвке. С шорохом набежала волна, окатив нас брызгами, но я даже не моргнула, почти оцепенев от восторга. Фигура Люка, освещаемая солнцем, казалось, заслоняла весь мир. Темные волосы падали ему на глаза, и он ждал ответа. – Кто-то загоняет меня в угол, да? – нервно прошептала я. – Разве это не справедливо? – снижая голос, поинтересовался он, глядя мне на губы. И я облизнулась под этим взглядом. – А если не выдержишь? Я жутко ревнива, Люк. Если вдруг что – боюсь, сломанной ногой ты не отделаешься. – Если вдруг что, – жестко сказал Кембритч, склоняясь, – можешь смело убить меня, Марина. Согласна? Не слышу. – Да, – выдохнула я и снова забыла обо всем на свете. Два этих выходных дня слились для меня в бесконечный праздник любви, приправленный солнечными искрами на лазурной воде и яркими звездами, утопающими в сияющем ночном море. И безуминкой Люка – когда он владел мной, когда мы отдыхали в перерывах между горячими схватками, когда он любовался мной. Сумасшедший эстет в нем проявлялся все сильнее. Днем мы спасались от жары в доме. Дремали, обедали, разговаривали. – Я бы сфотографировал твою спину, – проговорил он, легко намазывая меня кремом перед тем, как снова отправиться на пляж; я сидела на полу, скрестив ноги, он расположился сзади, – и повесил фото у себя в спальне. И смотрел бы на нее бесконечно. Пока тебя нет рядом. – Да вы романтик, ваша светлость, – чуть насмешливо ответила я, прислушиваясь к движениям его рук. Мне было очень интересно: сколько, как много раз я должна принадлежать ему, чтобы меня перестало пробирать дрожью от одного прикосновения или звука его голоса? Пока желание только росло, несмотря на то что меня ноги иногда после его страсти не держали. – Ничего романтичного, – хрипло ответил Кембритч, – только когда я вспоминаю о ней, – он обвел татуировку пальцами, – или о ней, – ладонь легла на его имя внизу моего живота, – хочу тебя так, что думать больше ни о чем не могу. – А как же вы управляете герцогством? – с удовольствием поинтересовалась я. Он усмехнулся.