– Я все же зайду к ректору, – пробасил Матвей. – А потом можно и в Тидусс. Около полудня он поднялся в башню ректора. Там, за секретарским столом, сидела привычная, как головная боль после пьянки, Наталья Максимовна Неуживчивая и со скоростью пулемета набирала что-то на клавиатуре. На студента она взглянула мельком, поправила очки – как передернула затвор – и продолжила свой нелегкий труд. Но Ситников не дрогнул: – Наталья Максимовна, ректор не появлялся? «Демон в юбке» снова подняла голову, осмотрела посетителя так, будто он подаяние пришел просить, и проговорила неприятным голосом: – Что-то вы зачастили, Ситников. Нет, его сегодня не будет. – А где он? – не отступал семикурсник. – А это не ваше дело, – отрезала Неуживчивая и снова начала печатать, показывая, что аудиенция закончена. – А вы не могли бы дать мне его телефон, Наталья Максимовна? – твердо продолжал Матвей. Секретарь хмыкнула. – А в кресле ректорском вам посидеть не дать? Нет, конечно, Ситников. – Ну, тогда, пожалуйста, сообщите ему, что мне очень нужно с ним поговорить. – Всем нужно, Ситников, – сообщила Неуживчивая едко. – Не отнимайте мое и его время. Матвей потоптался на месте, вздохнул, подошел к подоконнику, прислонился к нему бедрами и замер. Неуживчивая молчала и печатала, он стоял. Периодически нетерпеливо вздыхал и переминался затекшими ногами. Так прошло десять минут, пятнадцать. Двадцать. Секретарь периодически бросала на него ледяные взгляды и еще злее барабанила по клавиатуре. Наконец встала. – Важное дело? – проговорила она совсем другим тоном. – Важное, Наталья Максимовна, – вздохнул Матвей. Она наклонилась, написала что-то на бумажке. – Он сейчас у Алмаза Григорьевича, просил не отвлекать. Я оставлю ему записку. Если появится – увидит и свяжется с вами. – Спасибо, – обрадованно сказал Матвей в спину удаляющейся в дверь ректорского кабинета помощнице. – Идите и не маячьте мне тут, – буркнула она не поворачиваясь. Над ней оглушительно ухнул филин. – Весь ритм мне сбиваете своими вздохами. Ситников вышел на крыльцо корпуса, закурил и позвонил Алине. Улыбнулся, когда она обрадованно пискнула в трубку: – Матвей! Привет! – Привет, – с привычной неловкостью проговорил он. – Как ты? Кошмары не мучают? – Пока ничего не снилось больше, – так же радостно поделилась принцесса. – Хорошо. А то ни Свидерского, ни профессора Тротта поймать не удалось. – А может, и не надо? Я своим рассказала. Мне даже няньку приставили, представляешь? – И правильно, Алин. Что делаешь? На свадьбу собираешься? – Ага, конечно, – сказала она с грустью. – Сижу в платье, с прической и учу вопросы к экзамену. Пройду Тротта – и свобода! Каникулы! Главное – сдать ему. – Боишься? – понимающе спросил Матвей. – Боюсь как не знаю кого. Как Тротта! – захихикала она нервно и тоненько поинтересовалась: – Боги, неужели закончится этот ужас и он больше не будет у нас ничего вести? – Он же хороший преподаватель, малявочка, – справедливо, хоть и неохотно рассудил Матвей. – Сильно дает предмет. – Это да, – протянула она жалобно. – Я его и боюсь, и восхищаюсь им. Конечно восхищаюсь, Матвей. Как им можно не восхищаться? Но мне при нем так не по себе, понимаешь? Все внутри сжимается, и мурашки по коже. Я даже заикаюсь в два раза сильнее. Мне даже сейчас говорить о нем неприятно. Давай о хорошем, а? Поедем на каникулах куда-нибудь? Меня с тобой отпустят. Охранники, конечно, будут сопровождать, но это не страшно. Можно и Димку с собой взять… Они уже попрощались, телефон молчал, а Ситников все смотрел на него, курил и невесело качал головой. 25 января, среда Марина С утра я позвонила Эльсену, чтобы поинтересоваться, не нужна ли я ему. Лучше уж работать, чем бродить по покоям и нервничать, как там дела у Люка. Кембритч не звонил – я ежеминутно поглядывала на телефон и в конце концов, обозлившись, сунула его в сумку. Если занят своими делами, то не буду и дергать. Хотя мог бы и успокоить, как-никак я с ума схожу тут и не понимаю, то ли радоваться мне, то ли трусливо бежать подальше. Второй день мне представлялись укоризненные лица старших сестер, неизбежные упреки и обвинения, и тошно мне было от этого и горько. Но что делать? Видимо, мне всегда суждено быть Мариной-которая-все-делает-не-так-как-надо. «Как будто ты можешь отказать ему в помощи». «Не могу. Но надеюсь, что он справится и без меня». Эльсен в ответ на мой звонок проворчал, что крайне рекомендует отгулять взятые выходные до конца недели и не беспокоить его. Потому что после празднования Вершины года и первого дня весны к нам потоком пойдут ломаные-перебитые, и работать придется не поднимая головы. Несмотря на дополнительно выделенные госпиталю врачебные бригады. Я помаялась еще немного, погуляла с псом, понадоедала уткнувшейся в конспекты Алинке – ребенок неожиданно мрачно попросила меня уйти и дать ей подготовиться к расстрелу. Каролинка была в школе, Вася работала королевой, и я, озверев от неизвестности и безделья, вдруг вспомнила о Кате и чуть не сгорела от стыда. Номер мне отдал Тандаджи еще в понедельник с таким выражением лица, будто он кинжалы для самоубийства передает. Сухо и очень любезно напомнил, что просит брать с собой охрану, сообщил, что, по согласованию с Марианом к моим телохранителям добавлен еще и боевой маг, и удалился, не в силах выдержать мою широкую обожающую улыбку. Все-таки у меня слабость к сложным мужикам с дурным характером. «За одного из которых ты, возможно, завтра выйдешь замуж». Я передернула плечами, ощущая неприятный холодок, и потянулась за сигаретой. Вчерашняя церемония наполнила меня неподдельным ужасом. Я уже ощущала его, когда выходили замуж Вася, а потом моя несчастная Полли… на Васю, помнится, я страшно срывалась, потому что всегда считала сестер своими, а тут она ушла к какому-то, пусть даже и очень хорошему Мариану. А теперь и Ани. Она была такой красивой… и такой чужой. Другая семья, другая судьба. Мужчина, с которым придется считаться всю жизнь. Никакой свободы. Вечная зависимость. «Будто ты сейчас свободна». «Дай мне попугать себя, а?» – огрызнулась я на внутреннюю ехидну и вздохнула, вспомнив о Мартине. Нет, и ему звонить и советоваться не вариант. Он разумен и честен со мной, а я собиралась поступить неразумно. Я докурила, набрала номер и заулыбалась, услышав Катин голос. – Катюш, – сказала я с нежностью, – я так соскучилась. Мне наконец-то разрешили навещать тебя. Ты готова принять меня в свои объятья? Через пятнадцать минут мы пили чай на кухне ее скромного домика на храмовых землях, а охранники угрюмо маячили в гостиной. Приходилось склоняться друг к другу и шептаться, и это придавало нашим посиделкам сахарный шпионский привкус. Периодически на кухню забегали ее дочери, визжали, воровали со стола печеньки и создавали счастливый беспорядок. Я чужих детей все еще немного опасалась, как существ мне непостижимых, поэтому особенно активно старалась улыбаться и ворковать, когда младшая из девчонок забралась ко мне на колени и принялась дергать за многочисленные серьги в ушах. Катя смотрела на это со снисходительной лаской, я старалась не кривиться и осторожно отводить руки решительно настроенного дитяти, и кажется, ребенок понял, что я притворяюсь. Поэтому очень охотно ушел за няней, позвавшей детей гулять. Катя выглядела отдохнувшей. Никакой болезненности, никаких резких движений, которые я помнила с наших прошлых встреч. Аккуратно заплетенные черные волосы, огромные глаза, белая кожа, нежное платье – розы на белом. Я смотрела и налюбоваться не могла. Тихо рассказала ей, что произошло в доме темных, где нам дали встретиться, и потом, в долине. Она, немного тревожно поглядывая на меня, – о том, как ее шантажировали и похитили детей. – Надеюсь, они все сдохли, эти черные, – злобно прошипела я и сжала ладонь подруги. – Бедная ты моя! – Теперь все хорошо, – улыбнулась Катя и продолжила рассказ. Как начались отношения со Свидерским (тут я не выдержала, изумленно выдохнула: да ты что-о?!!! – и оглянулась на гостиную), как ее сорвало, и как летала она на черной змеептице, и как потом атаковала жилище похитителей, и о приключениях в подземельях. Я восторженно ахала. – Поверить не могу, что это все происходило с тобой, – сказала я тихо. – Да мне и самой сейчас не верится, Рудложка, – засмеялась она и кинула взгляд в окно, за занавески в мелкий цветочек – дети как раз вышли на прогулку и осыпали друг друга снегом. – Будто и не я была. Знаешь, я такого никогда в жизни не испытывала. Не знаю, как объяснить. Я творила ужасные вещи, я словно обезумела – но я жила, Марина. Жила! Голос ее повысился – и охрана беспокойно зашевелилась, заглянула в двери. Я недовольно обернулась, сощурилась, и маг понятливо скрылся. – А опиши еще раз этих… сомнарисов, – попросила я с доброй долей адреналиновой зависти. Хотя чего завидовать, Марина? На огненном духе и ты покаталась. Катя повторила свой рассказ. И, поколебавшись, добавила: – Знаешь, ведь они иногда приходят ко мне ночью. Царапаются в окно. – Я бы от страха умерла, – призналась я с восхищением. – Они милые, – возразила моя незнакомая подруга. – Просят немного крови. И приносят моим детям драгоценные камушки, представляешь? Складывают их у крыльца. Необработанные. Я когда первый раз увидела, даже не поняла, что это такое. Саша потом посмотрел и сказал, что это рудное гнездо с сапфирами. – Саша, – многозначительно протянула я. Катя покраснела. И куда делась та едкая и холодная, очень несчастная женщина, какой я ее увидела осенью?