Глава 12 Через несколько дней Натали разрешили вставать и даже выходить на улицу. Голова у неё иногда кружилась и болела, но необходимости оставаться в постели больше не было. Доктор сказал, что теперь ей нужно просто окрепнуть и не переутомляться. Но этого было достаточно для того, чтобы Полынский запретил Натали даже приближаться к кухне. - Чем же мне целый день заниматься? – заспорила девушка. - Вы дочь друга моего отца, и в моём доме Вы будете гостить, а не работать,- возразил граф. - Очень жаль, - опечалилась она. - Отчего же? - Как работница я могла оставаться здесь сколько угодно, а гостить долго неудобно, - объяснила Натали. - Дом большой, и Вы никого не стесняете. - Вы не понимаете, - терпеливо объяснила Натали. – Вы мужчина, и для Вас другие законы. Достаточно пожить неделю-другую гостьей одинокого мужчины, и меня не возьмут на службу ни в один приличный дом. Полынский задумался и заходил по гостиной, понимая, что она права. - Скоро заканчивается мой отпуск, и к этому времени я должен прибыть в полк. Искать Вам компаньонку на несколько дней не имеет смысла, поэтому я на оставшиеся дни попрошу приюта у Бергов. - Николай… Иванович, - запнулась Натали, потому что про себя уже давно называла графа по имени, - я никогда не прощу себе, если выживу Вас из собственного дома! Позвольте мне работать: на служанку никто не обратит внимания. В противном случае я принуждена буду покинуть Ваш дом, а мне, признаться, идти некуда. Да и страшно… - Хорошо, - сдался Полынский. – вы меня убедили. Как только доктор даст разрешение, можете возвращаться к своим обязанностям. Натали присела в реверансе, почувствовав, что одержала маленькую победу. Но вернувшись в комнату, не смогла удержать тяжёлого вздоха при мысли о его скором отъезде. «Десять дней, - думала она, - осталось всего десять дней!» Как же спокойно ей жилось, когда она его не знала! Работала, ухаживала за больным Иваном Николаевичем, оплакивала мать и деда, молилась за душу погибшего на чужбине отца. И вот явился он, тот, кого она давно знала по рассказам старого барина, кого представляла печальным, страдающим юношей. А он оказался, несмотря на молодость, человеком волевым, решительным, властным. Война и горе быстро делают нежных юношей мужчинами. И капитан Полынский выглядел старше своих двадцати четырёх лет, особенно вначале, когда только приехал. Теперь же в его глазах всё чаще загорался озорной огонёк, и Николай становился похож на Адама, дурачась и веселясь, как мальчишка. А когда он смотрел на неё, Натали, в них появлялось ещё что-то, чему названия девушка дать пока не могла, но от чего вдруг загорались щёки и уши, в ногах появлялась слабость, а дыхание сбивалось с привычного ритма. Если бы не его скорый отъезд, она бежала бы без оглядки из этого дома, бежала бы от него, от себя. Только бы не жить несбыточными мечтами, как Татьяна из дочитанного ею романа, не обрекать себя на любовь, возможно, безответную. Но теперь, когда на горизонте показался последний день его пребывания в поместье, Натали поняла, что не сможет жить здесь так же безмятежно, как раньше. Как можно спокойно спать, есть, заниматься делами, когда любимый каждую минуту рискует жизнью! Любимый… Вот она и призналась себе в том, о чём старательно избегала думать с того самого дня, когда впервые увидала молодого драгуна за столиком в трактире. ⃰ ⃰ ⃰ Десять дней пролетели как один, назавтра Полынский должен будет уехать из поместья, чтобы успеть в расположение своего полка к концу отведённого ему двухмесячного срока. Впервые за пять лет службы он не пылал нетерпением туда отправиться. Николаю не нравилась война. Он поступил в военную службу от отчаяния, в надежде, что это продлится недолго и скоро с его жизнью покончит горская пуля или сабля. В короткие приезды домой он тяготился обстановкой, напоминающей о трагедии, которая здесь произошла, и спешил поскорее покинуть родную усадьбу. Сегодня же он искал повод задержаться. Николай видел в глазах Натали печаль, которую она тщательно старалась скрывать, распоряжаясь сборами графа в дорогу. К обеду всё было уложено. Завтра на рассвете он уедет в армию. На Кавказ. Туда, где война не прекращается круглый год. Туда, где любой день может стать последним. После обеда Полынский попрощался с Бергами, съездил к Катерине, сходил на кладбище. С Григорием прощаться не стал, зная, что дядька обязательно выйдет провожать своего питомца завтра утром. Николай долго вышагивал по гостиной из угла в угол, набираясь решимости, наконец отправился в гостевое крыло и постучал в дверь Натали. Девушка открыла, и он замер, не в силах отвести от неё глаз. На ней было новое домашнее платье фисташкового цвета, которое он с трудом уговорил её принять в подарок взамен разорванного Яковом, старого и выцветшего. Платье она в конце концов взяла, но так ни разу и не надевала его. Теперь же Николай увидел, что Катерина, выбиравшая его по просьбе своего любимца, точно определила, какой цвет, фасон и размер подойдёт Натали. Собранные в простую причёску волосы были заколоты вверх и не скрывали тонкой, длинной шеи и изящного овала лица, а скромная нитка белого жемчуга ещё больше подчёркивала их. - Ни у одного аристократа в мире нет такой удивительно прекрасной кухарки, - нашёлся, наконец, граф. – Благодарю Вас, что надели платье. Натали смутилась, одёргивая рукава: - Я так давно не наряжалась… Сначала траур по maman, потом по деду. Затем умер Иван Николаевич. Теперь вот Вы уезжаете на войну… - Я не собираюсь умирать, - успокоил её Николай. – Больше не собираюсь. Не теперь. - А раньше? - Я пять лет бегал за смертью по горам и ущельям, а она не хотела со мной знаться. Вот я и решил уважить её и оставить в покое. - Что Вы хотите этим сказать? - Думаю, мне нужно подать прошение об отставке, - пояснил Полынский. – Став наследником своего отца, я получил и его обязанности. Отец в последние годы болел, и дела в подмосковных имениях идут не так хорошо, как здесь, у Генриха Францевича. Есть также обязательства перед Дворянским собранием и перед семьёй. У моего дяди две дочери, а я единственный сын своего отца. Значит, я обязан жениться и продолжить фамилию. Пока он говорил всё это каким-то отстранённым, назидательным тоном, глаза Натали погасли, щёки побледнели, а в груди появилась тяжесть, мешавшая дышать. - Как Вы находите мои планы, Наталья Петровна? – спросил Полынский. - Я рада, что Вы не будете больше воевать, - выдавила из себя Натали. Она не любила, когда он называл её по имени и отчеству, хотя и понимала, что он таким образом выражает на русский манер уважение к ней, как к равной. И всё же ей больше нравилось, когда он забывался и называл её просто Натали. Тогда он казался проще, ближе, понятней. - Вы ничего не сказали о моём намерении жениться, - напомнил Николай. - Вы заслуживаете счастья. Желаю Вам найти достойную невесту. - Я хочу жениться на Вас, Натали. Прошу Вас стать моей женой, графиней Полынской. Натали оторопела. Что это было? Вот так неожиданно сбылась мечта, которой она не позволяла даже оформиться в своём сознании? Значит, она должна быть счастлива. Почему же тогда она до сих пор не в обмороке от восторга?! Почему стоит и смотрит на него, будто видит этого человека в первый раз? Полынский тоже не ожидал такой реакции и смешался. - Я понимаю, что для Вас моё предложение неожиданно. Возможно, я тороплю события и сначала нужно получить приказ об отставке, но, Натали, Вы такая востребованная невеста, что я просто боюсь опоздать. - Да, я понимаю, - пролепетала девушка, ещё не вышедшая из ступора. - Мне не хотелось бы неволить Вас или торопить. Я просто прошу: пока я буду в отъезде, обещайте подумать над моим предложением. Нескольких месяцев Вам будет достаточно, чтобы принять решение? - Достаточно, - тем же тоном ответила девушка. - Благодарю Вас, - поклонился граф и поцеловал ей руку. – Пожелайте мне счастливого пути. - Храни Вас Господь, - автоматически проговорила Натали и перекрестила его спину, когда он уже уходил. Дверь за ним закрылась, а девушка так и стояла посреди комнаты, ошарашенная этим разговором. Достаточно ли ей нескольких месяцев на раздумья? Да ей и мгновения хватило бы, если бы он сказал одно-единственное слово! То самое слово, которое она от него так и не услышала. Глава 13 Граф уехал, когда только начало рассветать. Он приказал не будить никого, кроме кучера и конюха, но Григорий не мог отпустить его без прощального благословения и назидания. Вчера Натали попросила, чтобы Николай послал кого-нибудь разбудить её для проводов, но он не сделал этого. Возможно, пожалел её сладкого утреннего сна, а может быть, сам почувствовал неловкость своего вчерашнего предложения. Девушка наблюдала за его отъездом из окна, каждую секунду ожидая, что он повернётся к ней, кивнёт или махнёт рукой на прощание, но он обнял собиравшегося поклониться барину Григория и, не оглянувшись, исчез за дверью дорожного возка, на козлах которого уже сидел Капитон. Возок тронулся и покатился, набирая скорость, провожаемый двумя парами любящих глаз: старика, для которого Николай стал семьёй, и женщины, чьё сердце он увозил с собой. До обеда Натали не выходила из своей комнаты, просто лежала, глядя в потолок и перебирая все дни, часы и минуты общения с Николаем, бережно лелея в ладошках своей памяти каждую, но особенно ту, когда она увидела его, всклокоченного и помятого, небритого, с красными от бессонницы глазами, глубокой ночью у своей постели. Вспоминала, как он читал ей книги, беседовал часами о её жизни во Франции, об отце, матери и деде, о впечатлениях от поездки по России. Много рассказывал Николай о своей службе, стараясь придать этим историям оттенок лёгкости и беззаботности. Если бы она не умела читать между строк, то подумала бы, будто война на Кавказе – это сплошное развлечение, и что единственный её недостаток – недостаток в гарнизоне женского общества. В такие минуты Натали была счастлива и готова слушать его часами. Это были моменты душевной близости, доверия. Иногда она ловила на себе его внимательный взгляд и замолкала, прерывая речь на полуслове, и тогда они сидели молча, без слов понимая, что каждый из них сейчас думает и чувствует. И тем больше поразило Натали то, как Николай сделал ей предложение. Это было сказано как-то официально, отстраненно и сухо, так что она смешалась и не знала, как себя вести. С другой стороны, возможно, у русских дворян принято именно так просить руки девушки, или их не спрашивают вовсе, решая подобные вопросы с родителями? Все эти мысли мелькали в голове у Натали, выстраиваясь в ряды вопросов и ответов. Наконец она решила, что нашла верное объяснение: всё дело в первом, трагичном браке графа. Ему неловко и тяжело было говорить о любви к другой женщине, наверное, он считал, что тем самым предаёт память своей покойной жены, которую он любил с детства. Она была уверена, что Николай испытывает к ней какие-то чувства, возможно, даже влюблён, но не смог произнести это вслух. Иначе зачем ему вообще предлагать ей стать его женой? Если бы речь шла только об обязанности продления рода, то граф Полынский, владелец трёх крупных поместий, десятка деревень и нескольких тысяч душ крепостных мог бы выбрать себе невесту из лучших аристократических семей России, а не чужестранку, плод мезальянса средней руки дворянина и дочери шеф-повара одного из лучших ресторанов Парижа, который приехал погостить к родителям в Тулузу. Николай и до смерти отца был единственным наследником фамилии мужского пола, но это не мешало ему ежедневно рисковать своей жизнью. А теперь он передумал, захотел снова жить и быть счастливым, заниматься своими поместьями, наконец, выйти в отставку и жить дома. И если он ещё не понял, что причина этому – любовь, то она сделает всё, чтобы это произошло. Она станет для него самой любящей, нежной и преданной женой, она родит ему детей и будет хозяйкой его дома, она окружит его заботой и любовью, подарит ему всю свою страсть. И однажды он поймёт… он всё поймёт. Примерно о том же размышлял Николай, верста за верстой удаляясь от дома, откуда он уезжал с облегчением в последние пять лет. А теперь его тянуло обратно, мысли о нём занимали всё его время в дороге. Как человек чести, он признавал, что причина столь внезапно вернувшейся тяги к дому находится за вторым от правого угла окном, из которого она наблюдала за его отъездом. Огромных усилий ему стоило сделать вид, что не замечает её обречённого взгляда, чтобы не дай Бог не встретиться с ним. Иначе он боялся не уехать. Чего стоило вчерашнее объяснение! Он вошёл в комнату Натали с намерением доверительно поговорить с ней, сказать о своих чувствах. А что получилось?! Он находил её обольстительной и в выцветшем тёмно-коричневом платье, и в крестьянском овчинном тулупе, но в этом… Жемчуг на тонкой шее притягивал взгляд и наводил на мысли о том, что она намеренно принарядилась и достала материнские украшения, чтобы понравиться ему. И ведь добилась своего! На протяжении всего разговора он мог думать только о том, как бы ему хотелось одну за другой извлечь шпильки из этого тугого узла на её затылке и дать свободу упругим кудрявым локонам медового цвета. Как хотелось бы вновь увидеть их рассыпавшимися по белоснежной кружевной подушке, обрамляющими её лицо, но не бледное, застывшее в бессознательной маске, а со сверкающими глазами, пылающее от страсти. Ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы сказать то, что собирался, а не сгрести её в объятия и не зацеловать до полуобморочного состояния. Он не мог забыть того единственного раза, когда он целовал её ледяные губы, пытаясь согреть их, но и того слабого и неуверенного отклика было достаточно, чтобы у него в жилах закипела кровь. Поэтому он и сдерживал себя, выбирал официальные фразы, стараясь не дать воли своей страсти. Так старался не сказать лишнего, что промолчал о самом главном. И сейчас, вспоминая её потухшие глаза, ищущий взгляд в окне, он проклинал себя за то, что не сказал ей, как любит её, с какой тоской уезжает от неё даже на короткое время, как ждёт - не дождётся того дня, когда сможет назвать её своей перед людьми и Богом. И только когда лошади, запряжённые в почтовую карету, ступили на Военно-Грузинскую дорогу, Полынский смог думать о предстоящей службе, встрече с однополчанами и о том, что по приезде нужно срочно составить прошение об отставке, чтобы как можно скорее вернуться домой, к Натали. ⃰ ⃰ ⃰ Николай уехал в первых числах апреля, но письмо от него пришло только в середине мая. Он писал Натали о том, как встретили его товарищи, о скуке гарнизонной жизни, о величественных Кавказских пейзажах. К письму прилагалось несколько листков со стихами, которые он списал у своего однополчанина – поэта Михаила Лермонтова. «Мишель видит поэзию в каждом листике на деревьях, в каждом камне на дороге, который другие пнут и забудут. При этом он весьма скептичен и язвителен в общении, но в душе – истинный поэт. Надеюсь, Вам понравятся его стихотворения. Да, ещё он пишет маслом Кавказские пейзажи. Если бы Вы с ним познакомились, обязательно нашли бы общие темы». Ещё Николай спрашивал о здоровье её и Григория, передавал поклон Катерине. Писал о том, как скучает по их беседам и прогулкам. Словом, писал всё то, что обыкновенно пишут невесте в разлуке. Послание не отличалось оригинальностью, но Натали прочла в нём те же нотки теплоты и доверия, которые возникали у них во всё время общения, начиная с её памятного купания в полынье. С той же почтой получил письмо и герр Берг. У Николая не было необходимости лгать своему учителю, и он написал обо всём, что с ним произошло на самом деле. По пути в крепость обоз, сопровождаемый небольшим отрядом солдат и офицеров, подвергся нападению горных татар. Обыкновенно они не связывались с обозами, предпочитая держаться подальше от вооружённых русских, но в этот раз им стало известно, что повезут сундук с жалованием двух гарнизонов за три месяца. Добыча предполагалась значительная, было ради чего рискнуть. Русские и не думали защищать деньги, но прекрасно понимали, что лучше отбиваться до последнего и погибнуть, чем попасть в плен к татарам. Об их ненависти к «урусам» ходили легенды: если кого и оставляли в живых, то только ради огромного выкупа, и обращались с пленными хуже, чем со скотиной. Поэтому все, кто был в обозе, взялись за оружие. Схватка была недолгой. Поняв, что легко захватить добычу не получится, татары отступили, оставив шестерых убитых и двоих раненых. У русских погибли четыре солдата, которые приняли на себя первый удар, и штабс-капитан, возглавлявший конвой. Раненых было больше десятка, как среди военных, так и среди штатских. Одним из них оказался капитан Полынский, который, как всегда, сражался в самой гуще схватки, так как был в момент нападения верхом на своём Перуне. «Первая пуля попала мне в ногу выше колена, - писал Николай. – Я увидел, что татарин снова целится мне прямо в грудь. Но в тот момент, когда он выстрелил, Перун встал на дыбы, приняв в себя вторую пулю. Я вылетел из седла, при падении ударился об угол телеги и окончания сражения уже не видал. Позже обнаружилось, что у меня сломана левая ключица. Теперь уже кости срослись, только левая нога пока плохо гнётся в колене. Доктор говорит, что мне повезло, что пуля не попала на дюйм ниже, в коленную чашечку. А так со временем она снова обретёт прежнюю гибкость, нужно только разрабатывать, но на это уйдёт несколько месяцев. Так что отставка моя – дело решённое, и случилась она раньше, чем я предполагал. В общем, для меня всё окончилось благополучно, и горюю я только по своему верному коняге, который спас меня от неминуемой гибели». Полынский просил Берга не говорить никому о его ранении и скором возвращении, поскольку не хотел никого обнадёживать раньше времени: вдруг придётся задержаться по каким-либо делам. А сейчас он находится в Кисловодске, куда его направили для лечения.