Глава 14 Июнь, как всегда в этих местах, радовал теплом, свежей зеленью, цветами. Время ласковых летних ночей, когда на рассвете так захватывающе-приятно ступить босыми ногами на мягкую росистую траву, когда, выбираясь в сад, на луг или к реке, дышишь – и не можешь надышаться. Все эти прелести сельской жизни Натали открыла для себя, поселившись в усадьбе южной окраины средней полосы России. Природа здесь немного напоминала ей загородные Тулузские пейзажи, по которым она так скучала, когда после смерти матери вынуждена была жить у деда в Париже. Она плохо помнила лицо отца, помнила только его руки и то ощущение праздника, которое поселялось в их домике, когда он приезжал. На вопрос маленькой Натали, почему папа не живёт с ними, мать отвечала, что ему не позволяет служба. Годам к пятнадцати, когда стала понимать больше, девочка стала подозревать, что её мать и погибший отец вообще не были женаты. В ответ мать достала небольшую шкатулку, в которой хранила несколько украшений, ценности которых Натали не могла определить, и показала дочери лежавшие здесь же документы о венчании, датированные 1818 годом. Успокоившись по поводу законности своего происхождения, Натали продолжила расспросы и по некоторым разрозненным фактам предположила, что, скорее всего, отец был русским агентом в посленаполеоновской Франции, а потом получил новое задание в Англии, и там с ним произошло что-то, о чём матери не могли сообщить. Было лишь письмо его друга Константина П. (мать не знала его фамилии), в котором он сообщал, что Пётр Краевский погиб при переправе через Ла-Манш. Всё это Натали рассказала Николаю во время их доверительных бесед, когда болела. Шкатулку с документами и украшениями она отдала на хранение герру Бергу, который, лишь бегло взглянув, сразу определил, что в ней среди дешёвых есть и несколько очень дорогих драгоценностей, в том числе и старинных. Натали знала, что их дарил отец матери, но украшений было немного, поэтому она считала, что нечто дорогое он не мог себе позволить. В ту же шкатулку девушка уложила деньги, которые оставил ей дед, а также своё жалование. Полынский настоял на его выплате, а тратить здесь было не на что. Большая часть сбережений месье Дюпре ушла на путешествие из Парижа в Россию, потом они несколько недель прожили в Петербурге, где дед постоянно куда-то отлучался. Однажды он вернулся расстроенный и заявил внучке, что здесь им больше нечего делать и придётся ехать в деревню к одному хорошему человеку. Дед уклонился от ответа, откуда ему этот человек известен и почему он думает, что им будут рады, но оказалось именно так: старый граф Полынский встретил их радушно и пригласил жить столько, сколько им захочется или понадобится. С месье Дюпре они вскоре подружились, а к Натали граф относился, как к дочери, и она тоже к нему привязалась, особенно после неожиданной смерти деда, когда осталась совсем одна в чужой стране. И вот теперь Россия станет её второй Родиной. Теперь, когда она выйдет замуж за Николая Полынского. Обо всём этом размышляла Натали, сидя рядом с Капитоном и направляясь к почтовой станции за письмами и журналами, которые теперь регулярно доставлялись в поместье; затем они должны будут заехать в трактир к Катерине за своим еженедельным заказом. Летом, когда река не была покрыта льдом, ехать было немного дальше, так как приходилось пользоваться мостом за излучиной реки. Ближе был брод, но Капитон не хотел мокнуть сам, мочить Натали, да и в телеге чаще всего находилось что-либо, не любящее лишней влаги. Поэтому он предпочитал проехать лишнюю версту: всё равно спешить было некуда. Когда они приближались к мосту, с него как раз съезжал всадник, который, завидев приближающуюся телегу, свернул с дороги в прибрежные кусты. Фигура его показалась Натали знакомой, но разглядеть человека она не успела. Всё время, пока они ехали по мосту и потом взбирались на поросший чабрецом бугор, девушка ощущала на себе посторонний взгляд, но не поворачивала головы, чтобы вдруг с ним не встретиться. Пока Капитон забирал почту и беседовал со смотрителем, Натали направилась прямиком к Катерине. Но та сейчас была занята с другими посыльными, приехавшими за заказами, и девушка присела за столик в углу, тот самый, за которым впервые увидала хозяина дома, в котором жила. Натали задумалась, вспоминая время, проведённое с Николаем, их долгие разговоры, его взгляды, которые она иногда случайно ловила на себе и от которых сердце начинало биться часто-часто где-то не в груди, а в горле. Размышления её прервал благообразный старичок в городском дорогом, но вышедшем из моды несколько лет назад сюртуке. -Мадемуазель, прошу покорнейше простить мою дерзость и позволить мне представиться, - старичок поклонился, демонстрируя самые изысканные манеры, какие только можно ожидать у престарелого русского помещика. – Семён Проклыч Захарьин. Ваш сосед. Моя деревня в четырнадцати верстах от вашей Полыновки. Натали встала из-за столика и, сделав реверанс, произнесла: -Натали. Служу в поместье Полынских. Николай советовал Натали впредь представляться по-русски, с отчеством, но она предпочитала, чтобы её считали служанкой, так как не хотела привлекать к себе внимания местного дворянства. С Захарьиным она никогда не встречалась раньше и не понимала, откуда он знает, где она живёт. Словно в ответ на её мысли, Семён Проклович пояснил: -Я имел честь несколько раз видеть Вас на почтовой станции с кучером графа Полынского, узнал, что Вы его… м-м… гостья. Всё это время не переставал восхищаться Вашей красотой и манерами. Что-то в этом «м-м» не понравилось Натали, но она отнесла своё недопонимание на счёт несовершенства знания языка. В словах же его не было ничего двусмысленного. Да и возраст собеседника не наводил на какие-либо непристойные мысли. Между тем Захарьин продолжал самым любезным тоном. -Насколько я понимаю, Вы прибыли из Франции? -Да, месье, я жила в Тулузе, затем в Париже. -Замечательный город, - мечтательно произнёс Захарьин. – Я бывал там. Давно, ещё до революции. Надеюсь, Париж не слишком изменился за годы политических потрясений? -Мне трудно об этом судить, месье: я родилась гораздо позже. -Ах, да! Вы ведь ещё совсем дитя, - спохватился он. – Прекрасное юное создание… Натали было всё более непонятно, зачем этот человек завёл разговор с незнакомой девушкой, с какой целью представился ей и почему продолжил светскую беседу, даже узнав о том, что она служанка. Но мужчина вскоре озвучил своё предложение: -Мне стало известно, что Вы унаследовали талант Вашего деда и прекрасно готовите. Признаться, я большой поклонник французской кухни. Молодой граф не живёт в поместье, так, возможно, Вы, мадемуазель Натали, согласитесь перейти на службу ко мне, разумеется, с повышением жалования. -Благодарю, месье, но я вынуждена отказаться от такой чести. -Отчего же? -За это время я успела привязаться к людям в поместье. -К людям? – усмехнулся Семён Проклович. – Не хотите же Вы сказать, что граф поселил вольную женщину в людской? -Нет, - неуверенно ответила Натали, не понимая, к чему тот клонит. – У меня отдельная комната. -Разумеется, - Захарьин прищурился. – Но ведь старый граф умер, а молодой, судя по всему, оставлять службу не намерен. -Мне об этом ничего не известно, месье, - ответила Натали. -И Вы собираетесь похоронить свою молодость и красоту в деревне, ожидая, когда Вы ему наскучите, или когда он женится и выставит Вас из поместья? – сочувственно покачал головой Семён Проклович. -Простите, месье, - вспыхнула Натали, - я должна идти. Но Захарьин взял её за руку и, наклонившись через стол, горячо зашептал: -Подумайте, Натали. У меня Вы будете иметь всё: драгоценности, наряды, кареты. Я отвезу Вас в Петербург. Балы, театры… -Как Вам не совестно, месье! – встала девушка, отняв свою руку. – В Вашем возрасте… -Шестьдесят один год, милая барышня, не возраст для мужчины, который заботится о своём здоровье. А на что Вы рассчитывали? Что на Вас женится молодой красавец, после того как Вы были на содержании у престарелого графа? Натали задохнулась от возмущения и унижения, хотела было что-то сказать, но подумав, промолчала и, резко повернувшись, направилась к кухне, где сейчас находилась Катерина. -Подумайте! – крикнул ей вслед Захарьин и с довольным видом вернулся за свой столик. Он был удовлетворён сегодняшним разговором, так как и не думал, что девушка быстро согласится. Но до следующего года, когда молодой Полынский снова приедет в отпуск, было ещё достаточно времени. А может, он теперь вообще несколько лет не появится. Так что господин Захарьин считал, что шансы его довольно велики. «Какой стыд! – думала Натали, прислонившись к двери на кухне. – А на первый взгляд такой уважаемый человек. Неужели все в округе считают меня содержанкой графа, а теперь и его сына?» Весь обратный путь до поместья Натали в задумчивости молчала, размышляя о том, стоит ли ей дожидаться возвращения Николая или лучше написать ему письмо с отказом и уехать, пока он не явился и не услышал, какие сплетни ходят о его невесте. Она не смотрела больше по сторонам, не любовалась пейзажем, который так вдохновлял её утром, поэтому не заметила, как они добрались до дома. Только во дворе усадьбы она очнулась, когда Капитон, остановив лошадь, сказал с досадой: -Вот заботы тебе привалило, Наталья! Лидия Львовна пожаловали. -Кто? – переспросила Натали. -Тётушка молодого барина. Вдова ихнего дяди Владимира Николаича. Давненько не были, говорят, всё по заграницам. -А откуда ты знаешь, что это она? -Кучер её на козлах, Степан, роднёй мне доводится. Да и кто ж ещё без предупреждения может явиться? Мода у них такая. -Чемоданов-то и сундуков сколько! – удивилась Натали. – Надолго, наверное. -Ох, держитесь теперь все. Такой капризной барыни я за всю свою жисть не видал. Глава 15 Назвав Лидию Львовну капризной барыней, Капитон сильно приуменьшил недостатки её характера. Будучи единственной дочерью и наследницей своих родителей, она была избалованна и высокомерна, считая себя важной особой, с которой все должны быть крайне почтительны, в том числе и её собственный муж. В молодости Владимир Полынский не оставлял надежды на рождение сына и терпел её выходки несколько лет, но после появления на свет второй дочери заявил отцу, что больше не способен на такие жертвы даже ради наследника и, предоставив жену самой себе, пустился во все тяжкие. Надо ли говорить, что от этого характер его супруги отнюдь не улучшился? После замужества дочерей и гибели мужа, случайно поймавшего пулю во время охоты, Лидия Львовна отправилась коротать свой траур в Европу, где и «скорбела» около трёх лет. Возвратившись в Россию, она возобновила прежние знакомства, стала выезжать в свет и на одном из приёмов узнала от хозяйки, что её сын служит на Кавказе в одном драгунском полку с племянником покойного супруга Лидии Львовны Николаем Полынским. В том же разговоре было упомянуто о его ранении и скорой отставке. - Кажется, Ваш племянник вдовец? – многозначительно поинтересовалась хозяйка приёма. – После отставки ему непременно нужно жениться. У графа есть дети? - Нет, - задумчиво ответила Лидия Львовна. – Его жена умерла в родах, ребёнок прожил лишь несколько дней. - Какая трагедия! – опечалилась её собеседница. – Но он же ещё достаточно молод, чтобы снова жениться? - Бог мой! Конечно! – оживилась Лидия Львовна. – Да ему всего должно быть около двадцати пяти лет. - Он так рано женился? - О! Он женился в восемнадцать по большой любви. И вот теперь он холостой, богатый и бездетный граф, – подытожила Лидия Львовна. – Но он так молод и неопытен в вопросах женщин, что, боюсь, без руководства мудрого близкого человека ему просто не обойтись. Вот такой разговор стал причиной внезапного визита тётушки в поместье новоиспечённого графа Полынского. Этим же объясняется и тот факт, что явилась она не одна, а в сопровождении своей протеже – очаровательной Ирэн – двадцатидвухлетней дочери её давней подруги Нины Павловны Муратовой, урождённой Краевской. ⃰ ⃰⃰ ⃰ Как только очаровательная Ирэн убедилась в том, что очаровывать в поместье некого, чары её тотчас же рассеялись без следа. По крайней мере, кроме графини Лидии Львовны, их никто не замечал. Началось всё с недовольства размещением: барышне не понравилось, что её поселили в гостевом крыле, тогда как графиня потребовала себе хозяйские покои, проведав о том, что Николай не перебрался ещё в спальню отца. Но когда она узнала, что соседями её будут крепостной дядька и кухарка, то возмущению её просто не было предела. Первой досталось ключнице Варваре, жене Капитона. В девичьей все только головами качали, слушая её рассказ о том, как гостья, раскрасневшись, визжала, что её поселили с холопами, и разбила о пол кувшин с водой для умывания. Барышня требовала переселить их в людскую, и только уверения Варвары, что барин «больно крут», и за нарушение его приказа может попросить гостей из дома, убедили её оставить всё, как есть. Потом гнев её переключился на молоденькую горничную Настю, которую Ирэн привезла с собой: та не достаточно быстро, на её взгляд, разбирала хозяйские вещи. Изгнанная из спальни, девушка пряталась в углу коридора и, глотая слёзы, старалась фартуком заглушить рыдания, когда на неё наткнулась горничная Полынских Настасья. Женщина тут же взяла под опеку девушку, которая привлекла её не только сходством их имён, но и выражением беспомощности и страха в глазах. Продолжение последовало за обедом, оказавшимся не столь изысканным, как привыкла юная аристократка. Все объяснения на тему «не ждали» оказались напрасными: гостья превзошла в язвительности даже свою компаньонку. Правда, Лидия Львовна отнюдь не сочла такое поведение неподобающим, ибо сама грешила тем же. Ни одну, ни другую, казалось, не смущало то обстоятельство, что хозяин дома даже не догадывается об их пребывании здесь: Ирэн было достаточно приглашения Лидии Львовны, графиня же в приглашении не нуждалась, считая, что может приезжать к племяннику на правах ближайшей родственницы в любое подходящее время. Разумеется, подходящее для неё. За столом прислуживал лакей Никифор, исполнявший при необходимости и обязанности дворецкого. И надо отметить, что делал это немного неловко по причине отсутствия опыта: старый граф много лет жил в деревне, где всё было намного проще, а в городском доме была своя прислуга. За время обеда Никифор получил десяток нареканий, а под конец – поручение передать кухарке, «чтобы ужин был достойнее обеда». Ирэн не преминула добавить от себя, что «если уж кухарка пользуется такими привилегиями, то должна, по меньшей мере, готовить что-нибудь, кроме щей да каши».