- Село горит, - сдавленным голосом сообщил очевидное кто-то из мужиков. В ответ в темноте заголосила баба, но тут же прекратила, остановленная окриком барина: - Молчать! – и уже спокойным голосом он добавил. – Тушить надо, а не голосить. Мгновенно всё вокруг пришло в движение, как будто все только и ждали этой команды. Конюхи запрягали лошадей в подводы, выкатывались бочки, извлекались отовсюду вёдра и лопаты. Генрих Францевич с мужиками верхами поскакали в село, за ними потянулись девки и бабы, которых по пути собирал на телегу Капитон. Уже через пять минут усадьба опустела, в ней осталось четыре человека: графиня, Ирэн с горничной, которую она не отпустила от себя, и Григорий, по причине старости оставленный охранять гостей. Когда Полынский, Берг и мужики прибыли на место пожара, горели уже три хаты. Староста бросился к барину, объясняя, что огонь идёт от середины улицы к северной околице, вдоль реки. Николай сразу же оценил преимущества южного ветра для этого момента: если бы ветер дул от реки, то огонь распространялся бы к центру села, отрезав подходы к воде. А так можно доставлять воду через огороды из речки и из двух ближайших колодцев. Спасать уже занявшиеся строения было поздно: деревянные мазанки под соломенными и камышовыми крышами вспыхивали одна за другой, снопы горящего сухого камыша переносило ветром на соседние крыши. Занялась четвёртая хата, отчаянно завопила её хозяйка, вслед за матерью заревели четверо детишек, один одного меньше. - Уводите детей! – крикнул Николай застывшей в оцепенении старухе, указав на молодую бабу, пытавшуюся оторвать от себя повисших на её юбке двух девочек лет четырёх, чтобы помочь носить воду. Герр Берг с лопатой в руке отбежал от пылающей хаты, почувствовав, что одежда на нём нагрелась до такой степени, что начинает тлеть прямо на теле. Глаза разъедал дым, и он видел только силуэты бегающих вокруг него людей. Столкнувшись с какой-то женщиной, торопившейся от колодца с двумя вёдрами в руках, он знаком показал ей вылить воду ему на голову. Вода чуть не зашипела на нём и сразу начала испаряться, тогда женщина опрокинула на него второе ведро. Тут только остывший немец разглядел, что перед ним стоит его жена. - Что Вы здесь делаете?! – взревел обычно невозмутимый Генрих Францевич. - Воду ношу, mein lieber Heinrich, - ответила ему Анна Михайловна таким тоном, будто он интересовался узором на её вышивке, и не более. - Я приказал Вам смотреть за сыном, чтобы он не вздумал явиться на пожар! – кричал Герр Берг, больше удивлённый, чем рассерженный тем, что жена впервые за пятнадцать лет супружеской жизни не подчинилась его указаниям. Анна Михайловна прищурилась и перевела взгляд куда-то за спину мужа, Генрих Францевич проследил его, обернувшись, и увидал Адама, вместе с четверыми мужиками подталкивающего вверх от реки бочку с водой, которую тянула на низкой платформе ломовая лошадь. Адам словно почувствовал взгляд отца, и на его лице появилось такое же упрямое выражение, как только что у матери. Берг растерянно обернулся обратно к жене, но она уже подходила с пустыми вёдрами к колодцу. Он с трудом узнавал в этой женщине, обутой в башмаки на босую ногу, с наскоро собранными волосами, выбивающимися из-под платка, с раскрасневшимся лицом, свою хрупкую жену, которая воспитывалась, как аристократка, которая только через полгода оправилась после единственных родов. И сейчас она показалась ему ещё прекраснее, чем в день свадьбы, когда его сердце замирало, отказываясь верить в долгожданное счастье… - Сколько хат до проулка? – спросил Николай у старосты, видя, что огонь перекинулся уже на пятую крышу. Мужик прикинул в уме и ответил: - Ещё девять, барин. - Много… Люди все живы? - Где уж тут разберёшь, батюшка?! - Чья следующая хата? - Бабка Хнычиха живёт. - А где она? – огляделся Николай, думая увидеть старуху где-то поблизости. Не обнаружив, побежал к хате. Хнычиха сидела на крылечке и что-то шептала, глядя перед собой. - Уходить надо! – крикнул ей Николай, соревнуясь с шумом пожара. Но старуха никак не отреагировала. «Глухая что ли?» - подумал Николай и тронул её за плечо. Снова ничего. Казалось, что она ничего не видит и не слышит вокруг себя, что ад, творящийся в селе, её не касается. «А может, она нарочно сгореть хочет?» - подумал Николай, вспомнив рассказы Григория о том, как убивалась старуха, когда прошлой осенью её единственный сын, придурковатый, но огромный и сильный, как медведь, пятидесятилетний мужик Демьян утонул, запутавшись в собственной рыболовной сети. Он схватил бабку за руку, намереваясь силой увести из опасного места, но встретил такой взгляд из-под надвинутого на лоб платка, что невольно отпрянул, почувствовав мурашки на спине и шее. - Уходить надо, - повторил он каким-то новым для себя просительным тоном. Но старуха отвела взгляд и застыла в прежней позе. Только сморщенные губы продолжали шевелиться, произнося не то молитвы, не то заклинания. Николай прислушался и заметил, что колокол уже молчит. Да и некого уже звать: все жители села и усадьбы здесь. Со стороны церкви показалась небольшая процессия: отец Никодим возглавлял крестный ход, состоявший из десятка старух, двух стариков и дьякона. Николай бросился к ним. - Отец Никодим, - подбежал он к священнику, - там бабка Авдотья из хаты уходить не хочет, а ветер такой, что до проулка точно всё выгорит. Отец Никодим деловито кивнул и быстрым шагом заторопился к указанному месту, Николай – за ним. Косясь на огонь, бушевавший на подступах к соседней хате, батюшка подошёл к низкому крыльцу. Хнычиха будто и не заметила его. Тогда отец Никодим, осенив себя знамением, поднёс большой серебряный крест к глазам старухи. Несколько мгновений Хнычиха смотрела на него невидящим взглядом, затем спросила: - Зачем, батюшка, пожаловал? - Пожар, Авдотья, уходить надо из хаты, не то сгоришь, - терпеливо объяснил священник. - Господь даст, не сгорю, - ответила старуха. - Ветер сильный, матушка, - уговаривал отец Никодим. - Господь даст, и ветер стихнет, - невозмутимо отвечала она снова. – Ты, батюшка, скажи мужикам, пускай с Прокловой хаты камыш поскидают да амбар его водой поболе поливают. Услышав эти слова, Николай, стоявший возле крыльца, со словами «Вот бабка!» бросился исполнять её совет. Отдав распоряжение обильно поливать амбар, он схватил привешенную под застрехой хаты лестницу и, приставив её к стене, вскарабкался на крышу. Мужики, поняв его замысел, подали ему вилы, кто-то забрался тоже и стал вместе с барином скидывать вязанки камыша с уже занявшегося угла, стараясь бросать подальше в направлении пылавшей соседней хаты, с которой продолжали лететь в их сторону «галки» - чёрные хлопья тлеющего камыша. Но теперь уже они не могли причинить столько вреда, как раньше, ведь запалить мазанку они были не в состоянии, а самый горючий материал – сухой камыш – был с крыши убран. На раскрытой хате остались два мужика, чтобы гасить попадающие сюда искры. Николай, спустившись вниз, продолжал руководить тушением пожара. Тут только он обратил внимание на то, что ветер стих. «Вот бабка!» - весело повторил он, теперь уже уверенный, что с огнём удалось совладать. Рассвет встречали всем селом, разгребая завалы сгоревших хат, поливая водой тлеющие угли, подводя итоги разгула ночной стихии. Услышав доклад старосты о том, что погибших нет, Николай с облегчением выдохнул. Сгорело четыре хаты, пятая стояла обезглавленная, закопчённая, но целая. Хозяин её, Прокл, не мог поверить в такую удачу, потому как собственными глазами видел, как она загорелась. Оставшиеся без крова семьи нашли приют у родственников и соседей. Детей уложили спать, мужики хмуро разглядывали пепелища, бабы уже устали голосить и только надрывно всхлипывали и утирали продолжавшие невольно катиться слёзы. Николай что-то тихо обсуждал с Генрихом Францевичем, закончив, подошёл к угрюмым мужикам. Те были настолько поглощены своим горем, что ни один не вспомнил, что надо поклониться. - Где семьи разместили? – спросил он сразу у всех. - Добрые люди приютили, спасибо, барин,- хриплым голосом ответил один. – Слава Богу, все живые хоть. - Правильно, Иван, - одобрил Полынский. – Вы, мужики, сильно-то не убивайтесь. Отдохните малость, а потом расчищайте гарь. Лес, что сушили на новую конюшню, герр Берг вам выдаст – отстроитесь. И на обзаведенье денег дам, не пропадёте. - Спаси Вас Господь, кормилец Вы наш, - нестройным хором ответили обрадованные мужики, низко кланяясь барину. Вернувшись в усадьбу, Николай принял ванну и переоделся. Тётушка ждала его в гостиной, Ирэн, напуганная пожаром, не спала всю ночь, а теперь задремала в своей спальне. -Николай, всё закончилось благополучно? – с тревогой спросила Лидия Львовна. - С Божьей помощью, - подтвердил Полынский. – Четыре хаты сгорели, но люди живы все. Могло быть и хуже. - Ты выглядишь усталым, у тебя красные глаза. - Это от дыма, пройдёт, - отмахнулся Николай. – Я бы сейчас чего-нибудь поел – и спать. Лидия Львовна позвонила, и через минуту послышались медленные шаги Григория. - Скажи кухарке, пусть соберёт завтрак для барина, и побыстрее. А мне чаю. Григорий удивлённо заморгал, глядя то на Полынского, то на графиню. - Так её, барыня… того… нету в доме. - Как это нет? – удивилась графиня. - Так я того… думал, она тоже на пожаре помогает. - Я её не видал, - припомнил Николай. – Думал, она в доме осталась. - Она со всеми бабами в село пошла, ведро из кухни прихватила. А после её никто не видал. Танюша одна хлопочет. Можа, она из села покамест не пришла? - Все пришли, - вскочил Николай. – Я уходил последним. - Что ты так разволновался, Николай? – недовольно повела плечами графиня. – Найдётся твоя кухарка. Спит, должно быть, после всего этого кошмара. - Возможно, - рассеянно ответил Николай, но на всякий случай приказал проверить все места, где могла бы быть Натали, опросить всех дворовых и деревенских. Через час с небольшим графу доложили, что последний раз видели кухарку, когда она спускалась к реке за водой вместе со всеми бабами. Для её роста вёдра были слишком большие, а вода нужна быстро, и её ждать не стали. Это было сразу, как только все из усадьбы явились на пожар, то есть около двух часов ночи. Больше Натали никто не видал. Глава 20 От села и на тридцать вёрст вниз по реке были обшарены все камышовые заросли, тихие плёсы и рукава. Ни о какой утопленнице не слышно было и дальше, как сообщил один из мужиков, посланных по нижним поселениям. В разгар сенокоса вся Полыновка искала пропавшую в ночь пожара Натали. Пошли третьи сутки, а никаких сведений о её местонахождении не появилось. Были извещены власти, но Полынский прекрасно понимал, что надеяться надо только на свои силы: кому нужна какая-то кухарка, да ещё француженка? Все в доме, людской и в деревне были опрошены по несколько раз, но безрезультатно. При упоминании о девушке бабы и мужики, вздыхая, крестились тайком от барина, не желавшего верить в очевидное. Николай с раннего утра и до сумерек не покидал седла, объезжая с мужиками округу. Вечером, едва поздоровавшись с тётушкой и Ирэн, без аппетита ужинал и отправлялся в свои покои, чтобы забыться тревожным сном на несколько часов, а с первыми петухами возобновить поиски. Графиня начала было пенять племяннику за излишнее участие в судьбе прислуги, но получила в ответ только мрачный взгляд; Ирэн, видя, как её предполагаемый жених убивается по кухарке, тихо ненавидела соперницу и желала ей покинуть графский дом навсегда. Справедливости ради надо признать, что смерти для Натали не желал никто. Гостьи забывали даже ругать обеды и ужины, несмотря на то, что они были теперь не такими изысканными. Все в усадьбе находились в удручённом настроении; Танюшка, глотая слёзы, хлопотала на кухне, Григорий по несколько раз на дню заходил в комнату Натали, садился у стола и перекладывал с места на место книги, журналы, исписанные листы бумаги, тяжело вздыхая и зажимая иногда между коленями дрожащие руки. Адам Берг помогал отцу, распределявшему помощь погорельцам. Сегодня он должен был выдавать мужикам гвозди, пока отец ездил в банк за деньгами. Все уже получили причитающийся им по доброте барина лес для строительства нового жилья на расчищенных пепелищах, только Прокла всё не было. Адам удивился этому обстоятельству (Прокл из тех мужиков, что не упустят даже малейшей выгоды) и пошёл в деревню узнать, в чём дело. Ещё издали юноша заметил небольшое собрание людей на месте, где три дня назад стояла Проклова хата. Подойдя ближе, Адам опешил: посреди расчищенного пепелища, низко склонившись к вытянутым по земле ногам, сидела бабка Хнычиха и что-то бормотала, разгребая обеими руками перемешанную с золой землю по обе стороны от себя. С десяток баб и мужиков, замерев, наблюдали за этим действом с испуганными лицами. Адам приблизился к крайнему мужику и тронул его за плечо: - Семён, что она делает? - Пепелище заговаривает, - шёпотом ответил Семён и пояснил, - чтобы опять пожара не приключилось.