- Это не очень интересная история, месье. Николай сразу же уловил перемену в её настроении, и ему стало досадно, что она не захотела пустить его к себе ближе. - Приношу Вам свои извинения по поводу моего поведения в гостиной, - так же официально сказал он. – Я немного… забылся. Натали ещё ниже опустила голову, не зная, что ответить. - Почему Вы молчите? – настаивал Полынский. – Не желаете со мной говорить? - Что Вы хотите услышать, месье? – ровным голосом спросила она, и Николай не выдержал. Он резко шагнул вперёд, так что она вынуждена была отступить назад, в комнату, и захлопнул за собой дверь. - Что я хочу услышать, мадемуазель? Хочу услышать, что Вы не считаете меня последним негодяем, несмотря на моё скотское поведение! Хочу понять, какой бес в меня вселяется всякий раз, когда я Вас вижу! Я никогда так не вёл себя ни с одной женщиной. - Возможно, никогда женщина не была в столь зависимом от Вас положении? – с вызовом ответила Натали. - Что?! – взревел Полынский. – Вы думаете, я решил воспользоваться… Да я в жизни ни одну крепостную девку не прижал, ни к одной женщине не притронулся в захваченных селениях… И вообще, почему я перед Вами оправдываюсь?! - Действительно, почему? – усмехнулась Натали, маскируя свой испуг. – Вам бы лучше покинуть эту комнату, не то слуги начнут судачить и испортят Ваш образ страдающего ангела. Полынский осёкся и несколько секунд смотрел на неё, ловя ртом воздух. - Скорпион, а не женщина, - выдохнул он наконец и вышел, громко хлопнув дверью. Когда его стремительные шаги стихли, Натали села на кровать и уронила голову на ладони. - Господи, помоги мне, устало прошептала она. – Дай мне сил сопротивляться и ему, и себе… Глава 8 Григорий выздоравливал медленно: больше двух недель понадобилось ему, чтобы впервые подняться с кровати. Николай сам поддерживал дядьку под руки, пока тот шёл несколько шагов до окна. Солнце уже светило совсем по-весеннему, голый куст сирени под окном облепили гомонящие воробьи. Протоптанные зимой дорожки превратились в чёрные полосы жидкой грязи, и двор стал похож на лист серой бумаги, на котором черкнули карандашом чёрные линии в разных направлениях. Натали наблюдала, с какой теплотой обращается граф со своим старым дядькой. Он по несколько раз в день заходил в комнату Григория, справлялся о его здоровье, сидел с ним, развлекая армейскими байками. Иногда они вместе вспоминали истории из детства Николая. А вспомнить было что: маленький барчук спокойным нравом не отличался. Катерина сравнивала своего любимца с молодым бычком. «Может ладошку помусолить, а может и рожком боднуть», - поясняла она. Всё это время Натали и Николай старательно избегали друг друга. Оба понимали, что бесконечно так продолжаться не может. Николай надеялся, что сможет изгнать из мыслей свою строптивую гостью-работницу, как только вернётся в полк. Натали, в свою очередь, обратилась к Генриху Францевичу с просьбой помочь ей найти место в каком-нибудь приличном доме. Она сознавала, что без компаньонки не сможет жить, не подвергаясь домогательствам со стороны мужчин, да и свой небольшой капитал не хотелось тратить, ведь это был единственный шанс со временем более или менее прилично выйти замуж. Без приданого такая возможность была бы чудом. При мысли о том, что ей придётся связать свою судьбу с каким-нибудь мужчиной, девушка тяжело вздыхала, снова и снова вспоминая те ощущения, когда в полутёмной гостиной граф обнял её горячими ладонями за плечи и наклонился, чтобы поцеловать. Стоило ей тогда промедлить лишь мгновение, и это бы произошло, но она сама отвлекла его сообщением о болезни Григория. «Струсила, - признавалась она себе. – А ведь могла бы теперь не гадать, а вспоминать об этом длинными, одинокими вечерами». Но тут же ей в голову приходила мысль о том, что тогда было бы ещё тяжелее. Подошёл очередной четверг, и Натали с Капитоном снова отправились в трактир к Катерине за городскими товарами. Погрузив всё в сани, Капитон уселся, приготовившись править, но хозяйка сама пригласила кучера угоститься в её трактире, пока она обсудит новый заказ с кухаркой. - Долго рассиживаться недосуг, - предупредил он Натали, - не то дорогу отпустит, не доедем в санях. Капитон наслаждался самоваром, а Катерина и Натали, соскучившись за неделю, делились новостями. От Катерины не укрылось, что девушка избегает говорить о молодом барине, тогда как её саму больше всего интересовал как раз он, её любимец Николушка. - Не обижает тебя Николай Иваныч, а, Наташа? – спросила она без обиняков. - Нет, что Вы! Даже настоял, чтобы мне платить жалование. - Не грубит тебе? Не досаждает? - Нет-нет, мы почти и не видимся, - и не удержалась, вздохнула, тихо и грустно. Катерина понимающе улыбнулась и взяла её за руку: - Он добрый мальчик, благородный. Только потерялся немного – столько на него несчастий напало. - Я же говорю: он меня не обижает, - прошептала Натали, но мудрую женщину не так просто было провести. - Присохла к нему? – догадалась Катерина. - Присохла… - ещё тише призналась девушка. – Слово-то какое… русское… - Ох, как я тебя, девонька, понимаю, - посочувствовала Катерина, - сама весь свой век по его папеньке сохла. Да и теперь ни на кого глядеть не могу. Как же ты так быстро-то? - Вот так, - пожала плечами Натали, - сразу, как увидела… Даже не знала ещё, то это он. Тотчас после отъезда Натали и Капитона к Катерине заглянул Полынский. Два самовара ушло на их беседу, в продолжение которой Николая не покидало ощущение, что Катерина как-то по-особому присматривается к нему, будто хочет что-то в нём понять. Провожая до коновязи, она с чувством перекрестила молодого человека и горячо проговорила: -Ты, Николушка, теперь хозяин всему: и добру, и людям. Тяжкая это ноша, не каждый выдюжит. А ты терпи, голубёнок мой, тебе Господь много даёт и испытаний, и силы. Главное, живи по совести, людей не обижай. Не давай, чтоб богатство и знатность тебе глаза застили. Люди – они всегда люди, знатные ли, нет ли… Николай растерялся от такой пылкой речи и обнял Катерину: - Ну, что ты?! Что вдруг разгорячилась? - Ничего-ничего, - взволнованно повторяла Катерина. – Ты поезжай, Николушка, помни только, что я тебе сказала, сынок: не обижай людей, живи по совести. Николай уехал в раздумье, а Катерина, как обычно, долго провожала его взглядом, пока он не скрылся из виду. «Что это с ней? – размышлял Николай. – Как будто предчувствовала что. Как перед смертью благословляла». Но вскоре внимание его было отвлечено тёмным пятном на дороге, которое оказалось при ближайшем рассмотрении застрявшими по весенней распутице санями, в которых сидели замёрзшие Капитон и Натали. Полынский приблизился и, оценив обстановку, спросил: - Не успели? - Сам виноват, старый дурак! – запричитал кучер. – Соблазнился на самовар у Катерины, вот дорогу и отпустило. - Давно стоите? - Второй час уж поди, - Капитон кивнул на притихшую девушку. – Наташа вон озябла вся: ветер-то в марте студёный, не гляди, что солнышко светит. Николай объехал вокруг саней и спрыгнул с седла: - Мадемуазель Натали, у Вас ноги сухие? Ответа он не получил, а кучер снова запричитал: - Какое там сухие! Помогала мне из полыньи сани вытягивать, сухой нитки на ней нету. Поперва хоть зубами стучала, а теперь и вовсе задремала. Ох, я, дурень старый, угробил девку! Николай понял, что главное сейчас – доставить домой полуживую от холода девушку. Он попытался растормошить её, но Натали смотрела на него невидящим взглядом и продолжала молчать. Он быстро расстегнул её мокрый тулупчик и ощупал одежду: сухим на ней был только платок. Николай снял его с головы девушки , а взамен надел на неё свою шапку. Тулуп он заменил своим полушубком, натянул ей на посиневшие руки свои перчатки, потом занялся обувью. В валенках хлюпала вода – он стянул их вместе с мокрыми чулками и обмотал босые ноги тёплой шалью. - Капитон, ещё минут сорок продержишься? – спросил он старика. - Да что мне, барин, станется?! Мы-то к холоду привычные. Досижу до подмоги. А коли что, так побегаю, погреюсь. - Водка или вино есть? – спросил Николай, откидывая полог, которым были прикрыты покупки. Там оказался ящик французского вина, которое Натали заказала на случай, если к графу явятся гости. Полынский протянул одну бутылку кучеру: - Грейся! – а другую откупорил хлопком по донышку и приложил к губам Натали. - Пейте… пожалуйста… - но она не могла пошевелить губами. – Пожалуйста, Натали, милая, сделайте глоток! Он начал растирать руками её щёки, подбородок, губы, затем наклонился, согревая их своим дыханием, и стал целовать их жадно, с отчаянием, пока они не согрелись и не стали робко отвечать ему. - Ну, вот, моя хорошая, - улыбнулся Николай, снова поднёс к её рту бутылку и заставил сделать несколько глотков. Потом приложился сам, вспомнив, что ему придётся ехать версты четыре в сюртуке и без шапки, затем опять дал выпить девушке, которая начинала прихоить в себя. Он запрыгнул в седло, Капитон, поняв без слов, поднял Натали на руки и подал барину, который прижал её к себе и сразу пустил Перуна в галоп. Во двор усадьбы они влетели, перепугав дворню. Граф ещё в седле начал раздавать распоряжения: - Гаврила, Яков, возьмите двух ломовых и поезжайте за Капитоном, он у ручья возле осиновой рощи. Прихватите ему сухую одежду и сапоги. И верёвок побольше. Конюхи бросились выполнять приказание. На крыльцо выскочила Пелагея, за ней – Настасья. - Скажи Мишке, чтоб баню топил, быстро, - приказал он горничной.- А ты, Пелагея, в баню готовься. И Татьяну позови. Полынский спрыгнул с седла, снял Натали и понёс её в дом. - Что стряслось-то, барин? – испуганно спросила Пелагея, глядя, как граф раскутывает ноги девушки, которую он усадил в глубокое кресло. - В полынью на ручье попали, - коротко объяснил Николай. – Ты её попарь с каким-нибудь своим снадобьем, а то она еле живая. Баня ей сейчас – то, что надо.