- Не ко мне ли на свиданьице пожаловала? – услышала она голос из темноты. Сначала вздрогнула, но потом узнала: - Это ты, Яша? Напугал… - Не гуляла бы по ночам, так и бояться нечего, - усмехнулся конюх. - Твоя правда, - согласилась Натали и пояснила, - не спится что-то. - Давно тут стоишь? – заозирался Яков. – Ждёшь кого? - Я же сказала: подышать вышла. Натоплено… - Смелая ты девка, Наталья. Мне Капитон рассказывал, как ты вчерась… - Это я от испуга осмелела, - призналась Натали. – Жить-то хочется, да и лошадь жалко. - Вот я и говорю: смелая. И красивая, - Яков выжидающе смотрел на девушку, но она промолчала. - Что ж за меня пойти не захотела? Али барин неправду сказал? - Ты, Яша, меня и не спрашивал, сразу к Николаю Ивановичу пошёл, будто я скотина какая и меня от одного хозяина к другому на верёвке отвести можно. - А я, выходит, скотина, - обозлился Яков, - меня можно и продать, и купить. Только купчихе товар чтой-то не глянулся. Или деньжат пожалела, а? Девушка поёжилась под его тяжёлым взглядом. - Не надо так, Яша. Разве я виновата, что в России крепостное право? Не от меня зависит дать людям волю… - Волю?! – зашипел Яшка. – О какой ты воле говоришь, дура?! У нас тут господа одни совестливые заикнулись от неча делать о воле – лет двенадцать уже в каторге гниют, а других так вздёрнули. А ты – воля! - Я пойду, Яша, замёрзла, - прошептала Натали и шагнула к парадному, но Яков заступил ей дорогу. - А я вот счас погрею тебя, - громко зашептал он её прямо в ухо, прижимая к себе. - Пусти! – стала вырываться Натали. Но Яков всё пытался поднять её на плечо, одновременно зажимая рот. - Кобенишься ишшо, сучка французская! Не хотела по-хорошему – так я тя обратаю, сама будешь просить, чтоб замуж взял! Натали мычала и брыкалась, но вырваться из рук могучего конюха не могла. Он нёс её через весь двор к конюшне, и ни одна живая душа не видела этого в кромешной темноте. В дверях конюшни Натали воспользовалась тем, что Яков убрал руку с её рта, чтобы отодвинуть засов, и закричала. Через мгновение она ощутила тупую боль в затылке, и это было её последнее воспоминание. Натали ничего не чувствовала, когда Яков бросил её на охапку соломы в пустом деннике. Не слышала, как он выругался, задрав ей подол, как ворчал что-то про «французские тряпки, не то что у наших баб», возясь с кружевными панталончиками. Так и не разобравшись с одеждой, насильник просто рванул её руками, и тонкая ткань затрещала. Именно в это мгновение Яков почувствовал лёгкий укол в спину под левой лопаткой и застыл, гадая, кто бы это мог быть и как выкрутиться из щекотливой ситуации. - Вот она какая, твоя любовь-то, Яша… - грустно проговорила у него за спиной Маня, держа на весу вилы. - Маняша! – повернулся к ней Яков – Что ты тут делаешь, краса моя? - Молчи, Яков, не говори ничего, чтоб лгать не пришлось, - горячо заговорила Маня. – Уходи, пока я людей не кликнула. - Да ты что, Мань, не понимаешь? – начал уговаривать Яшка. – Ежели я на ней женюсь, её деньги моими станут. Я тогда и себя, и тебя из крепости выкуплю. А она же, глянь, какая тощая – через год-другой загнётся от мужицкой жизни, и всё тогда наше с тобой будет. - Не доводи до греха, Яков,- предупредила девушка. – Никто тебя, как я, не любил, и никто так ненавидеть не будет. - Неужто пырнёшь? – недоверчиво осклабился конюх. - Уходи, Яков, - повторила Маня. Но конюх надеялся на свою силу и, ловко увернувшись, схватился за черенок. Испуганная неожиданным натиском Маня дёрнула вилы на себя, потом вперёд и обмякла, почувствовав, как острые зубья с тихим хрустом проткнули красивое Яшкино тело. Кровь побежала по железу и дереву, быстро закапала на одежду лежавшей в забытьи Натали, струйкой натекла между пальцев на штанину конюха. Не ожидавший такого поворота Яшка в недоумении рассматривал кровавое пятно на левом бедре, которое стремительно расползалось по одежде. Маня быстро пришла в себя, сорвала с головы платок и бросила его Якову: - Рану заткни, я позову кого-нибудь, а то истечёшь совсем. Пока Маня будила Гаврилу, отыскав его на сеновале по могучему храпу, пока бегала в девичью за нитками и иглой, чтобы зашить рану Якова, конюх исчез. Долго искать его было некогда, потому как в деннике по-прежнему лежала без сознания Натали. Увидав растерзанную и окровавленную одежду на ней, Гаврила перекрестился, но Маня ощупала её, приложила ухо к груди и успокоила: - Живая. Надо в дом отнести и Пелагею позвать. Но кто-то уже услыхал шум и разбудил барина. Полынский влетел в конюшню в кое-как заправленной в бриджи рубашке и сапогах на босую ногу, но с двумя заряженными пистолетами в руках. За ним едва поспевал сторож с ружьём. Но стрелять было не в кого. У дальнего стойла застыл с остекленевшими глазами Гаврила, да лошади волновались и громко ржали, почуяв кровь. Николай подошёл поближе и заглянул внутрь, где сидела на соломе Маня, положив себе на колени голову женщины в истерзанной, окровавленной одежде. Мороз прошёл по спине и затылку Николая, когда он узнал в этой несчастной Натали. - Кто… - голос его сорвался, но Маня поняла вопрос. - Яков. - Убью… - Он сбежал, барин. Я его вилами пырнула. - Слыхал, Тихон? – обратился Николай к сторожу. – Поднимай мужиков. Гаврила, седлай всех лошадей, раздашь, кому надо. Раненый далеко не уйдёт. Мужики бросились исполнять приказание с таким рвением, что было видно, что они готовы сделать какую угодно работу, только бы не видеть больше страшную кровавую картину. Николай шагнул в стойло и опустился на колени, положив рядом с собой пистолеты. Рука его потянулась к лицу девушки, поправила медовый локон, слипшийся от крови, погладила по щеке. Он хотел и боялся задать главный вопрос, только с надеждой смотрел в глаза Мане, которая, поняв его, отрицательно покачала головой: - Она живая, барин. Он её только по голове стукнул, когда кричать начала. Это Яшкина кровь. Николай недоверчиво покосился на разорванную одежду, клоками которой Маня прикрыла тело Натали. - Он ссильничать хотел, - пояснила Маня. – Не успел. - Как думаешь, её шевелить можно? - Её бы в дом отнесть, барин, - Маня переложила голову Натали Николаю, помогла поднять девушку на руки и укрыла её своим полушубком. Потом она шла впереди, открывая перед ним двери, пока барин не положил Натали на кровать в её комнате. Тут же явилась Пелагея, деловито расспросила обо всём и начала осмотр раненой. Графа она без церемоний выставила за дверь. Николай ходил по коридору туда-сюда мимо комнаты и наблюдал, как в неё входила и выходила Маня, приносила и уносила горячую воду; прошмыгнула Танюшка, держа в вытянутых руках, как горячий, узелок с окровавленной одеждой. За дверью слышался шёпот, иногда – вздохи. Николай зажмурился, прислонившись к стене, и перед его взором встала точно такая же картина, но виденная им пять лет назад. Такое же отчаянное бессилие испытывал он тогда, когда его матушка вышла из комнаты и, еле сдерживая слёзы, произнесла: "Николенька, взгляни на своего сына и… попрощайся с женой…" Долгое время он не мог простить себе, что не был с ней в эти часы, когда она страдала от боли и неизвестности, что послушался женщин и не поддержал жену. Конечно, он ничем не мог помочь, она была уже в забытьи и не поняла бы, что он жив. Он мог бы только сидеть рядом и держать её за руку. Но ведь мог бы! И вот сейчас всё повторялось… Николай отлепился от стены и открыл дверь в спальню Натали. Пелагея коротко взглянула на его решительное лицо и всё поняла. Она убрала полотенце со стула у кровати и кивнула на него графу. Собирая свои снадобья, женщина дала ему короткий отчёт: - На затылке большая шишка, больше ничего, пустячные царапины и синяки. Помыли её, переодели, теперь надо ждать, когда очнётся. - Сколько? - Не знаю, барин. - Что надо делать, когда проснётся? - Дайте выпить вот это, - Пелагея указала на стакан с какой-то коричневатой жидкостью, - и посылайте за мной. Голова будет сильно болеть, дурнота может быть. - Спасибо, Пелагея, - усталым голосом поблагодарил Николай. – Иди к детям. ⃰ ⃰ ⃰ Утром Танюшка, принесшая барину завтрак, нашла его на том же стуле. Через час она унесла нетронутую еду. После обеда пришла Пелагея. Проходя через кухню, справилась у Танюшки о больной. - Не очнулась ещё, - ответила та. - А барин? - Сидит. Как гвоздями его к стулу приколотили, даже есть не стал. Пелагея отвернулась, скрыв удовлетворённую улыбку. В спальне её встретил тревожный взгляд покрасневших от бессонницы глаз Полынского. Женщина ощупала шишку на затылке больной, потрогала лоб, посчитала сердцебиение. - Ждать, - ответила она на немой вопрос графа. Он снова перевёл взгляд на лицо девушки и застыл в прежнем положении, не заметив, как Пелагея вышла. Поиски беглого конюха ничего не дали: Яков пропал, не оставив никаких следов. Мать его, узнав, что сотворил сын, впала в оцепенение от стыда и горя, отец участвовал в поисках вместе с другими мужиками. В деревне любили «французскую Наталью», ласковую и приветливую с детьми, уважительную со взрослыми. Несмотря на её положение кухарки, все понимали, что это не простая девка, а «барышня», оказавшаяся в бедности, и ещё больше ценили за простоту и обращение с крестьянами, как с равными. Тем сильнее было возмущение Яшкиным «душегубством». Не участвовала во всеобщем осуждении только Маня. В девичьей её встретили, как героиню, победившую Наполеона, бросали в её сторону одобрительные, а иногда и завистливые взгляды. Но она занималась своей работой белошвейки молча, не поднимая глаз от тканей и иголок. Несколько раз укололась, когда глаза заволокло слезами. Разве могла она подумать вчера, когда принаряжалась на свидание к милому Яше, что увидит его не ласковым сладкоречивым возлюбленным, а жестоким, расчётливым насильником и циничным обманщиком? Как у неё могла рука подняться на своего любимого и желанного? И где он теперь скрывается, душа заблудшая? Жив ли? Обогрет? Накормлен? И тут же корила себя за такие мысли, вспоминая его жестокие слова, хищную выжидающую улыбку, разорванную в клочья одежду на бездыханной Наталье. Когда же и как добродушный двадцатилетний Яша стал злодеем, способным на жестокость и подлость? И как быть с непокорным сердцем, которое продолжает его любить вопреки всему?!