— Гулял. — Один? — Один. — А серебристый «Опель» вам ни о чем не напоминает? — Нет, нет, нет! Зачем вы пришли? Я ничего не знаю! Комарова убили, а я тут при чем? Мне плохо! Голос Максимова постепенно приобретал визжащие нотки. Сосед по палате перевернулся на другой бок. — Уходите! А! Какого черта вам надо? Голос сорвался на крик. Я понял, что если сейчас не выйду, Максимов прыгнет на меня, что создаст лишние неудобства и привлечет внимание персонала. Поэтому, поднявшись с койки, я быстренько шмыгнул за двери, смешался с зомби и, пройдя сквозь их строй, кубарем выкатился из палаты. Хорошенькая беседа. Я действительно не специалист по психиатрии, но явное притворство от белой горячки как-нибудь отличить сумею. Вернее, даже не притворство. Испуг. Смертельный. Меня, что ли, он испугался? Я, вроде, не Квазимодо. ГЛАВА 4 Рассуждая о пугливости Максимова, я слегка заблудился в лабиринте переходов и палат, умудрился забрести в женское отделение, но все же, минут через двадцать мне удалось наконец выбраться на улицу. После темного помещения яркие снежные блики нестерпимо резали глаз. Я прищурился, прошел через проходную и направился к мостику. Но тут что-то заставило меня обернуться. Вот так всегда, в самый ненужный момент меня как будто черт дергает смотреть куда не надо. Как это говорят — спинно-мозговая реакция. Иногда она выручает, иногда — наоборот. Не знаю, как оценить ее воздействие на этот раз, потому что, обернувшись, я увидел в тридцати метрах от вахты серебристый «Опель». Хорошо это или плохо, я в тот момент как-то не сообразил. Но ноги автоматически понесли все остальное мое тело назад, к проходной. Неосновной инстинкт. Вопреки разуму и подсознательному желанию убраться подальше, сесть на трамвай, вернуться в кабинет и никуда не лезть. Сторож-вахтер все так же сидел и пил чай. — Батя, сейчас никто не проходил? — Двое прошли. Тоже из милиции. И кажется, Максимова спросили. Что за персона такая? Может, знаменитость? Я не дослушал, опрометью бросившись к зданию, откуда недавно вышел. Я давно понял, что горячка до добра не доводит. Не белая, обычная, которая в тот момент накрыла меня с головой, заставив, вместо того чтобы спокойно рассмотреть указующие стрелки на стенах, нестись наверх по первой попавшейся лестнице, в результате чего я, естественно, сразу заблудился. Домик был явно дореволюционной постройки, с множеством лестниц и переходов, и поэтому палату белогорчичников, или как там правильно, я снова нашел лишь минут через десять. Оказавшись у заветной двери, я что было сил принялся жать звонок, постукивая при этом ногой по косяку. — Иду, иду, кто там? — Да я, я, из милиции. — И что вы зачастили? Замок лязгнул, и я, довольно по-хамски оттолкнув с пути женщину в белом, влетел в зал. Уже не обращая никакого внимания на людей-призраков, а лишь бесцеремонно расталкивая их локтями, я добежал до третьей палаты и, застыв у двери, прислушался. Однако расслышать что-либо мне не давали вопли обиженной санитарки и ругань белогорчичников. Тогда, решив, что незачем понапрасну терять время, я распахнул дверь и заскочил внутрь. Сосед все так же спал, уткнувшись в стену, но вот Максимов уже не сидел, а лежал, при этом судорожно размахивая руками, разевая рот как рыба без воздуха и что-то там хрипя. На белой больничной рубахе, в районе сердца, алели два пятна. Значит, если я еще не совсем позабыл высшую математику, именно столько ранений несколько минут назад получил этот бедняга. Не умер сразу — это, конечно, плюс. Надо бы помощь оказать. Я, не сводя с Максимова глаз, открыл «дипломат» и достал чистый лист. Максимов, кажется, заметил меня, потому что разом перестал трясти руками и стонать. Я нагнулся к нему. — Говори, ну! Кто они? Зачем? Слышишь? Дурак! Сергей протянул руку и, указав на тумбочку у кровати, снова захрипел. — На, подписывай! Быстрее! Я сунул ручку в ослабевшие пальцы Максимова и поднес папку с листом к его груди. — Давай, давай! Мы еще на свадьбе твоей погуляем! Максимов вывел на листе свою подпись и закрыл глаза. Из двух глубоких ран на груди пульсирующими толчками выплескивалась кровь. Я схватил простыню, разорвал, положил два куска на раны и, выскочив из палаты, прокричал: — Вы, придурки лагерные! «Скорую», «скорую» скорее! Затем, вернувшись, я открыл тумбочку и достал оттуда не что иное, как обычную резиновую грелку. Встряхнув ее, я понял, что она не пуста и наполнена совсем не водой. Сунув ее под тулупчик, то есть совершив мелкое хищение государственного имущества, я выбежал из палаты. Побегав еще минут десять по переходам, я, от всей души матеря архитектора, наконец оказался на улице. «Опеля», конечно, уже и след простыл. И только тут я понял, каким лохом на деле являюсь. У меня и раньше бывали проколы, но сейчас… Борцу с преступностью такого гигантского уровня это просто непростительно. Мало того, что я не запомнил номер машины, так еще вместо того, чтобы просто постоять у проходной и тормознуть тех, кто оттуда выйдет, понесся сломя голову в палату. И остался с носом. Хотя нет, не с носом, с грелкой. Я достал этот медицинский прибор, отвинтил крышку и потряс над снегом. Из грелки, сверкнув на солнце, вывалился какой-то странный предмет. Я нагнулся, начинающими замерзать пальцами разрыл снег и поднял с земли настоящее произведение ювелирного искусства — золотой массивный перстень с монограммой «МК» на прямоугольной площадке. Сунув его в карман, я размахнулся и зашвырнул грелку за забор, вернув таким образом государству похищенное имущество. После чего, немного отдышавшись, вернулся назад в больницу, Как говорит одна мудрая пословица: «Что знают двое, знает и свинья». Именно эту философскую истину я пытался развить, сидя в своем кабинетике, накрывшись тулупом и пуская в пространство белый пар дыхания. Кто-то каким-то образом узнал, что мистер Максимов залег в психушку, несмотря на то, что знали об этом только я и его мать. Вот как раз и те двое, о которых упоминалось в пословице, а значит, есть еще и свинья. Я окончательно запутался. У Максимова было ружье, но пропало. В вечер убийства Комарова он влетел в больницу, перед этим отсутствуя дома. По всему получалось, что именно он стрелял в Мишу, не исключено, что на пару с владельцем «Опеля». Но его убийство рубило все концы. Кстати, забыл сообщить, что по моему возвращению в палату Максимов был уже мертв, несмотря на оказанную мной квалифицированную первую помощь. И еще этот перстенек с таинственными инициалами. В больнице я, поговорив с медсестрой, узнал, что спустя минуты две после моего визита в двери позвонили два молодых человека, лиц которых она не запомнила, и, предъявив удостоверения сотрудников милиции, спросили, где лежит Максимов. Так как я тоже спрашивал его, она без всяких сомнений указала на третью палату. Товарищи находились там минуты три, после чего, поблагодарив медсестру, вышли. Естественно, она не запомнила ни фамилий, ни должностей. Хорошо хоть запомнила, что один был одет в малиновый пуховик. Учитывая, что полгорода ходило в таких пуховиках, примета прекрасная. Собственно, а что я дергаюсь и переживаю? После убийства Максимова к работе подключился убойный отдел Главка, меня допросили, а я все честно рассказал, «забыв» упомянуть, однако, о двух чистых листах с подписями покойных, золотой гайке с вензелем и об «Опеле» в придачу. А посему меня теперь не волнует, раскроют там эти убийства или нет, хотя формально обязанности по убийству Комарова лежали на мне, но только формально, поэтому можно садиться и писать бумаги, а ищут пускай другие. В конце концов, мне до пятницы со всеми долгами рассчитаться надо. Не разорваться же мне. Так что сейчас открою сейф и начну строчить, ни в какие заморочки больше не влезая. Хватит. Главный принцип нашего общества — не высовывайся, что бы ни случилось. Сиди и смотри «Поле чудес», Марианну там какую-нибудь или бумаги пиши. Грабят пускай, убивают, мы ничего не видим и не хотим знать. Вам надо — вы и копайтесь. Я откинулся в кресле. Что-то гложет. Неосновной инстинкт. Инстинкт опера. Ты-то — не все. Как в одной восточной сказке — мир держится на людях, которые не живут, как все. Которые ломают глупые законы, смеются над маразматическими устоями и не боятся поступать так, как считают нужным. Что толку от бумажки, которая сто лет пролежит в сейфе и истлеет в конце концов. А все сидят и пишут эти бумажки. Все. Потому что это очень удобно. Не надо бегать, нервничать, рисковать. Сиди себе и пиши. Зачем же мы тогда нужны? Научи писать первоклассника, посади за стол и пусть пишет — разницы никакой. Я вылез из-за стола, достал сигарету и закурил, надеясь чуть согреться. Инстинкт. Который тянет из кабинета, заставляет забывать все, кроме одного — найти. Узнать. Достать. Я ненавижу этот инстинкт. Но это ни на что не влияет. Он либо есть, либо его нет. У меня он есть. Что же делать? Убийцы гуляют, милиция бумажки пишет, граждане телевизор смотрят, а ты сидишь и голову ломаешь. Ну, придумай что-нибудь. Безвыходных положений не бывает, просто надо получше поискать. ГЛАВА 5 На другой день, сделав фотографию перстня, я рванул в центр. Выйдя на Невский, я направился на так называемую Галеру у Гостиного Двора, надеясь встретить кого-нибудь из старых знакомых, ориентирующихся в преступной среде. Обычная суета, давка. Центр. Никакой системы. Но это на первый взгляд. На самом деле, все идет по написанному сценарию, подчиняясь невидимому режиссеру. Железные законы. Не хочу утомлять вас словесной игрой, возьмите газету и прочитайте про это все сами. Моя задача — найти знакомое лицо, с которым можно пошептаться. Поэтому я шел по Галере, пристально всматриваясь в прохожих. О, кажется, есть. Замечательная личность. Имею честь быть знакомым с ней лично, ввиду проживания ее на моей территории. Вернее, его. Марк Сергеевич Шварц. Солидный мужчина пятидесяти лет, неизвестно какой национальности, имеющий за спиной десять лет усиленного режима по самой творческой статье — мошенничество. Всего — ходки три на зону. Мошенники, кстати, весьма творческие люди. Иногда такие фокусы выкидывают — Кио позавидует. Помню, был у нас один на территории. Снимет в старом доме ручки внутри лифта на первых двух этажах и идет клиента искать. Изображает покупателя аппаратуры или еще кого. Видит лоха, предлагает сходить к себе домой за деньгами. Вместе в подъезд входят. Жулик дверь в лифт открывает, коробку с аппаратурой берет, якобы помочь, а лоха вперед пропускает. Затем двери захлопывает и бежать. Человек дверь открыть хочет, да не может. Он на второй этаж жмет, а там тоже ручки нет. Пока до третьего доберется и вниз по ступенькам сбежит, мошенника и след простыл. Но мне больше нравятся разыгрываемые комбинации, где состав преступления и доказать-то практически невозможно. Но это отдельная тема, я опять отвлекся. Марк Сергеевич деловито вышагивал в потертой дубленке, держа в руках полиэтиленовый пакет и изображая безобидного рассеянного пенсионера, решившего купить подарок внучке. Я незаметно подобрался к Шварцу и, подтолкнув, сделал изумленное лицо. — Ба, Марк Сергеевич! Какими судьбами? — Кирилл Андреич? Очень рад видеть. Что вы тут делаете? Это же не ваш участок. — Какая осведомленность, я прямо тронут. Кстати, Марк Сергеевич, вас тут в «600 секунд» показывали, не видели? — Не может быть, я все время смотрю эту замечательную программу, но ни разу себя не заметил. — Ну как же? Помните, сюжет с блоками «Мальборо»? Ну, когда кто-то открыл купленный блок сигарет, а там — мятая бумага. Невзоров, конечно, кооператоров обвинил, но мы-то знаем, в чем дело, а? — Право, Кирилл Андреевич, я вас не понимаю. При чем тут я и какие-то сигареты? Я взял его под руку и медленно пошел по Галере. — Да, можно сказать ни при чем. Ну какие к вам могут быть вопросы, ведь вы же просто рассеянный человек? Подходите к ларьку, даете продавщице деньги и просите запечатанный блок сигарет. Она, естественно, дает, вы бросаете его в свой пакет, а потом стучите себя по лбу, мол, старый склеротик, купил ведь уже один. И возвращаете блок назад, требуя вернуть деньги. Продавец без вопросов возвращает их, забирая у вас сигареты. Вот, собственно, и все. За исключением сущей мелочи: в возвращенном блоке вместо сигарет — бумага, а вы с сигаретами уже отвалили. Все гениальное просто. Марк Сергеевич натужно улыбнулся. — Хорошая история. Только поверьте, Кирилл Андреевич, она про кого-то другого. — А в вашем пакетике сейчас, конечно, настоящие сигареты? — Не знаю, я только что купил. — Так давайте покурим за компанию. — Я вообще-то в подарок приобрел. — Понимаю. Подарки — дело нужное. Только, Марк Сергеевич, мы ведь старые знакомые, и я бы не стал рассказывать вам всю эту историю, если б хотел, к примеру, вас посадить. Слово даже какое-то неприятное. А может, хватит притворяться джентльменами, поговорим попроще? Матюги не забыли, сэр? Мы остановились.