Глава 6, в которой начинается сентябрь и прочие неприятности Сентябрь начался странно. Хотя нет, сентябрь, как и положено, начался с первого сентября. Это в принципе свойственно каждому месяцу – начинаться с первого числа, но начинаться с первого сентября может только один месяц, и это, как правило, сентябрь. Девочки с огромными бантами, аккуратно причесанные мальчики в белых рубашках и брючках с идеально выглаженными стрелками, родители с напряженными и в то же время счастливыми лицами, учителя, почти такие же напряженные, но чуть менее счастливые, чем родители, – все пытаются убедить друг друга в том, что этот день праздничный. На самом деле, все эти люди – и девочки с бантами, и отутюженные мальчики, и, конечно же, их учителя, – все они просто-напросто выходят на работу после долгого летнего отпуска. Ни на одной другой работе не принято поздравлять человека с возвращением из отпуска. Наоборот, работнику сочувствуют и иногда даже, если повезло с руководством, стараются сильно не загружать должностными обязанностями. Но школа – это особый мир, мир, в котором взрослые вынуждены общаться с детьми, причем преимущественно чужими, а дети, соответственно, со столь же чужими взрослыми. Естественно, что в этой странной ситуации без обмана не обойтись, и, чтобы привыкание к нему произошло как можно быстрее, сразу же начинают с ударной дозы. Другое дело, что, выражая радость от встречи друг с другом, а заодно и с пахнущим краской после летнего ремонта зданием школы, дети, их родители и учителя делают это столь энергично и увлеченно, что атмосфера праздника становится по-настоящему искренней и беззаботной. Учитель ОБЖ – основ безопасности жизни, которому выпала миссия провести урок патриотического воспитания у пятиклассников, поскрипывая маркером, вывел на белоснежной поверхности: «Что такое патриотизм?» – и оглянулся на внимательно следящих за его действиями учеников. Пятый «А». Лучшие ученики из трех прошлогодних четвертых классов, собранные вместе. Еще не успевшие перезнакомиться, передружиться и перессориться. Еще верящие в то, что вот теперь, когда они перешли из начальной школы в среднюю, и начнется настоящее обучение. Что же, возможно, так оно и есть. Скрипнув, дверь кабинета приоткрылась. Педагог недовольно взглянул в сторону появившегося в кабинете человека, давая понять, что прерывать еще только начинающийся урок совершенно непедагогично, но все же направился к выходу, коротко бросив оживившемуся классу: – Тишина. Я через минуту вернусь. Минуту спустя дверь вновь распахнулась, но вместо уже знакомого детям преподавателя в класс один за другим вошли трое мужчин в камуфляжной униформе и натянутых на головы масках-балаклавах. Каждый из мужчин держал в руках небольшой короткоствольный автомат, тускло поблескивающий в лучах еще вполне энергичного первосентябрьского солнца, изо всех сил бьющего сквозь свежевымытые оконные стекла. Один из мужчин так и остался стоять у двери, равнодушно скрестив на груди руки. Другой прошел вглубь класса и начал невозмутимо, перемещаясь от одного окна к другому, закрывать на них жалюзи. Третий, самый высокий и широкоплечий, расположился у маркерной доски и, постучав по ней указательным пальцем, громогласно провозгласил: – Тема урока будет другая. Ваша школа захвачена, а вы все с этой минуты – наши заложники. Ты, – указательный палец описал дугу и ткнулся в лицо сидевшей за первой партой упитанной розовощекой девчушке, – пройди по классу и собери у всех мобильные телефоны. Двадцать девять пар глаз, почти по числу сидящих за партами ребятишек, дружно прервали созерцание торчащего из обрезанной кожаной перчатки пальца и нацелились на третью, стоящую у окна, парту. Именно из-за нее вывалился в проход между рядами и остался лежать на новом, только этим летом купленном линолеуме белобрысый мальчуган, чья загорелая кожа начала вдруг стремительно бледнеть, на глазах принимая оттенок его светлых, выжженных летним солнцем, волос. На мгновение в помещении воцарилась абсолютная, столь любимая учителями тишина, а затем соседка белобрысого мальчишки по парте открыла рот и наполнила класс пронзительными воплями, тут же подхваченными еще восемнадцатью голосами. У девочек в пятом «А» было убедительное большинство. Wellcome to hell – Илья скользнул взглядом по упорно просвечивающей через толстый слой белил надпись на школьном заборе. По случаю первого сентября Лунин, пожаловавшись на рези в желудке и получив от ставшего последнее время необыкновенно доброжелательным Хованского разрешение уйти домой пораньше, в час дня уже припарковался недалеко от здания школы, в которой работала его мать, и теперь, заложив руки за спину, неторопливо прогуливался из стороны в сторону вдоль высокого бетонного забора, огораживающего территорию счастливого детства от всех прочих. После посещения магазина в багажнике «хайландера» ожидали своей участи две бутылки красного сухого вина и йогуртовый торт. Зайдя в цветочный павильон, Илья увидел, как продавцы меняют ценники на выставленных в витринах букетах. В сравнении с первой половиной дня, когда особо забывчивые родители закупали для любимых педагогов охапки обреченной на скорое увядание зелени, к обеду цены снизились больше чем на треть. И все же цветы Лунин покупать не стал, зная, что и без его букета квартира матери будет заполнена разноцветным и благоухающим изобилием. – Илюшенька, ты не поднимешься? – Голос матери в телефонной трубке звучал оживленно. – Я одна все это не донесу. Двести пятый кабинет. – Сейчас приду. Убрав смартфон в карман, Лунин неторопливо поднялся по ступеням школы, из дверей которой со счастливыми лицами выбегали последние, задержавшиеся в классах ученики. Квартира матери встретила Лунина традиционной чистотой, несколькими заблаговременно выставленными на кухонный стол вазами и трехлитровыми банками, предназначенными для первоцветов, именно так Ольга Васильевна называла подаренные ей первого сентября букеты. После того как каждый букет был определен в соответствующую ему емкость, а сами емкости равномерно распределены по квартире, на кухне незамедлительно начался процесс приготовления к семейному торжеству. Надо сказать, что подобная под готовительная часть празднества Илье зачастую нравилась гораздо больше самого застолья. Распечатав бутылку, этикетка которой уверяла, что темно-красное содержимое произведено в регионе Кастилия, и сделав пару пробных глотков оказавшегося довольно приятным вина, Илья бодро включился в приготовление овощного салата, в то время как Ольга Васильевна одно за другим извлекала из холодильника заранее приготовленные блюда, часть из которых отправились в микроволновую печь, а некоторые, покрупнее, в духовку. – А вот и рулетики баклажановые, твои любимые. – Из казавшегося бездонным чрева холодильника появилась очередная емкость, до отказа заполненная аппетитно выглядящими и столь же аппетитно пахнущими желто-коричневыми трубочками, плотно нафаршированными сыром и чесноком. – Тебе же сегодня ни с кем не целоваться? А то я, кажется, с чесноком переборщила немного. – Только с тобой. – Лунин потянулся к матери и неловко чмокнул ее в висок. – Под рулетики стоит накатить. Давай, за твое кулинарное мастерство. – Ох, тебе лишь бы накатить. – Сделав небольшой глоток, Ольга Васильевна вернула бокал на стол. – Ты две бутылки-то зачем взял? Знаешь ведь, мне совсем мало надо. А остальное что, сам все выпьешь? – Ну а что тут? – Лунин недоуменно пожал плечами. – Не водка же. – Не хватало, чтоб ты еще водку у меня бутылками глушил, – возмутилась мать и строго взглянула на Илью. – Скажи мне, ты там в одиночестве еще спиваться не начал? Может, тебе у меня пожить? Хоть поешь нормально. – Ну куда я с собакой, – нашелся Лунин, которого мысль о том, чтобы переехать жить к матери, привела в тихий ужас, – она грызет все подряд, да и до улицы не всегда дотерпеть может. – Фу, нашел о чем за столом говорить. – Ольга Васильевна укоризненно покачала головой. – Так, у нас все готово. Раскладывай вилки и доставай мясо из духовки. Будем пировать. После того как все подобающие торжественной дате тосты были произнесены, Ольга Васильевна поведала, как сильно выросли за лето ее ученики и располнела заместитель директора по воспитательной работе. Илья изо всех сил поддакивал, в нужные моменты старательно изображая удивление, а порой и восхищение тем, как быстро растут чужие дети. Торт и вторая бутылка вина были начаты одновременно. Общение к этому времени уже потеряло былую оживленность и все больше сводилось не к родственному разговору, а родственному молчанию. – Вот и лето прошло, – с грустью произнесла Ольга Васильевна, глядя в окно на окна соседней девятиэтажки. Лунин лишь согласно кивнул, в очередной раз поднося ко рту бокал с вином. – Надо будет на следующей неделе поехать на дачу, картошку выкопать. – Грусть в голосе матери усилилась. «И зачем ты ее опять посадила?» – хотел было спросить Илья, но, вспомнив, что ответ на этот вопрос из гола в год оборачивается длительной лекцией о пользе домашних продуктов и вреде пестицидов, которыми напичканы магазинные овощи, вновь кивнул: – Съездим, выкопаем. – А еще диван. – Что – диван? Тоже выкопать? – Нет, я хочу увезти на дачу старый диван, а в гостиную купить новый. – Если от меня требуется согласие, то я только за, его давно менять пора. – Согласие, слава богу, мне твое не требуется. А вот помочь погрузить надо. Илья вопросительно уставился на мать. – У нас в подъезде мужчина один живет, Михаил Анатольевич, ты его как-то видел, мы в лифте вместе поднимались. – Возможно. – Так вот, у него дача в нашем же садоводстве. Представляешь, какое совпадение удачное? – Ну да, – на всякий случай согласился Лунин, еще не разобравшийся, в чем именно заключается выпавшая матери удача. – А еще у него машина такая, как маленький грузовик. – Пикап? – Точно, пикап! И он на этом своем пикапе готов диван мне на дачу увезти. Совершенно бесплатно. Только ему помочь надо загрузить, он один не справится. – А потом еще с ним ехать выгружать надо будет? – безо всякого энтузиазма уточнил Илья. – Зачем? – Мать благодушно махнула рукой. – Там же Матвей Олегович, сосед мой. Он обещал помочь. До чего все же мужчина замечательный! – Не то слово, – буркнул Лунин, прекрасно знающий, каким именно способом Матвей Олегович сумел заслужить репутацию замечательного соседа у обитателей окружающих его шесть соток участков. Метод был достаточно прост в применении, а главное, действовал почти безотказно. Каждый раз, заметив, что у кого-либо из соседей намечаются посиделки на свежем воздухе, а определить это всегда было не сложно по доносящемуся из-за забора смешанному с дымом запаху жареного мяса, Матвей Олегович, поплевав на мозолистые ладони, активно принимался за хозяйственную деятельность. Вариантов деятельности, как правило, было два. Чаще всего Матвей Олегович пилил дрова, наполняя окрестности ревом мощной бензопилы, но иногда снисходил до заботы о маленьком, засеянном газоном пятачке перед домом, для чего использовал не менее шумный бензотриммер. Соседи, понимая, что их вечернее мероприятие находится под угрозой срыва, тут же идут на контакт с не в меру хозяйственным дачником, прося его перенести трудовую деятельность на другое, не столь располагающее к душевным посиделкам время. И что же Матвей Олегович? Конечно же, он, как и положено человеку душевному и отзывчивому, идет навстречу и заглушает двигатель одной из своих адских машин. Взамен он имеет почти безупречную репутацию, а также, в виде приятного бонуса, стакан-другой сорокоградусной жидкости, любезно наполненный благодарными любителями вечернего шашлыка. – Ладно, загрузим, – кивнул Илья, решив не утруждать мать чрезмерной информацией. Ольга Васильевна с благодарностью взглянула на сына и неожиданно огорошила: – Знаешь, я хочу уйти из школы. – Это ты сегодня решила? – От удивления Илья залпом осушил свой бокал. – Вот прям первого сентября? – Почему сегодня? – Мать коснулась его руки своими тонкими пальцами. – Я все лето думала. Знаешь, когда ты сидишь у себя в саду, то от тебя все так далеко, кажется, можно еще годик потерпеть. А сегодня я посмотрела на всех, всем поулыбалась и чувствую – нет, не могу больше, устала. Как представлю, что до часа ночи опять над тетрадями сидеть, проверять, так вот и все, не хочу. А отчеты! Ты представляешь, сколько надо бумаг заполнять? – Вот это я как раз представляю. – Усмехнувшись, Лунин подлил немного вина матери, а затем наполнил до верха свой бокал. – Нет, Илюша, это уму непостижимо. – Ольга Васильевна обхватила бокал обеими руками, словно пытаясь впитать в себя ладонями тепло далекой, согретой горячим солнцем Испании. – Мне кажется, с каждым годом этой писанины все больше и больше. Только раньше вся отчетность в бумажном виде была, а теперь якобы на электронную перешли. Но, на всякий случай, бумажную тоже оставили. Так что писать стали в два раза больше. – Могу тебя утешить, у нас примерно все то же самое. – Илья ободряюще улыбнулся матери. – Мне кажется, так везде. Ну ничего, вот доработаю и отдохну от всего этого. – Не рано ты на пенсию собралась? – Илья, который никогда не воспринимал мать как пожилую, а уж тем более старую, женщину, не представлял, каким образом она вдруг окажется за пределами того привычного для нее рабочего круга, по которому непрерывно бежала уже не один десяток лет. – Рано? – Мать грустно улыбнулась. – Через месяц шестьдесят шесть будет. Думаю, хватит. Буду дома с учениками заниматься, может, по деньгам даже лучше выйдет. На днях предупрежу директора, пусть замену ищет. До каникул доработаю, и все. В крайнем случае, до Нового года. Там уж точно уйду. У меня класс не выпускной, можно за них не переживать. Чем раньше они начнут с новым учителем заниматься, тем лучше. – Ну, за будущую пенсионерку, – отсалютовал бокалом Лунин. – Илюша, ты точно не злоупотребляешь? – Ольга Васильевна с подозрением взглянула на почти опустевший бокал в руке сына. – Ты помнишь, что у тебя наследственность плохая? Говоря по правде, на раннюю смертность или чрезмерную болезненность родственников Лунину жаловаться не приходилось. Плохая наследственность Ильи на самом деле заключалась лишь в повышенном уровне холестерина у отца и не очень хороших анализах на этот самый холестерин, которые маленький Лунин сдавал во время школьной диспансеризации еще тридцать лет назад. – Не злоупотребляю я, – тоскливо вздохнул Илья, бросая взгляд на часы, – между прочим, я с этого месяца в фитнес-клуб ходить начинаю. – Да ты что, – обрадовалась мать. – С бассейном, – горделиво добавил Лунин, демонстрируя пластиковую карту члена клуба, – так что скоро постройнею, похорошею, не узнать будет. – Молодец. – Настроение Ольги Васильевны моментально улучшилось. – А у нас в школе ты не представляешь, что удумали. Мы теперь шефствуем над исправительной колонией. – Над чем? – От удивления Илья чуть было не поперхнулся очередным куском торта. – Над колонией, – невозмутимо объяснила мать, – это такое место, где преступники исправляются. Хотя, возможно, я что-то путаю, и это не мы шефствуем над ними, а они над нами. От этой колонии сегодня приезжал представитель, заместитель начальника, очень импозантный мужчина, с усами. Так вот, он выступал на школьной линейке, сказал, что теперь мы будем поддерживать тесные отношения и делиться друг с другом опытом. Я, правда, не очень поняла, каким именно опытом их колония может поделиться с нашей школой. Как ты думаешь?