– Ты что, Лунин, пытаешься меня загипнотизировать? Напрасно. Я не поддаюсь гипнозу младшим по званию. Тебя эти убийства вообще каким боком касаются? Своей работы мало? Так я могу за тебя Дмитрию Романовичу словечко замолвить, он тебя быстро делами загрузит. Насмешливое выражение лица полковника сменилось нескрываемым раздражением. – Только не этими делами, Лунин. Эти дела веду я, и тебе в них соваться незачем. – Я все же тогда работал по аналогичным преступлениям. – Илья все еще не терял надежду найти с Изотовым общий язык. – Работал, – согласился полковник, – и даже вроде как раскрыл. Честь тебе за это и хвала. Дай теперь мне возможность в спокойной обстановке раскрыть мое дело. Что ты сопишь, как паровоз под парами, я сказал что-то удивительное? – Виктор Борисович, – Илья помедлил, как перед прыжком в очень холодную воду, – вы не допускаете возможность того, что год назад настоящий преступник так и не был пойман? Если это так, то тогда это то же самое дело. Мое дело. – Если это так, – Изотов стремительно наклонился к Илье, так, что их носы почти соприкоснулись, – то год назад, Лунин, ты крупно облажался, а вместе с тобой и все наше управление. Но знаешь, как это ни странно, я думаю, что в тот раз ты все сделал так, как надо. Полковник помолчал, ожидая ответной реакции Лунина, но дождался лишь ответного молчания. – Те дела закрыты, Илья. – Голос Изотова зазвучал чуть мягче. – Забудь о них. Я ведь лучше знаком с тем, что мы имеем сейчас. Так вот, скажу тебе как коллеге: по ряду отличительных признаков можно утверждать, что действует другой человек. Я понимаю, есть некая схожесть, но преступник другой. Когда поймаю, я тебя с ним непременно познакомлю. На губах Виктора Борисовича появилось бледное подобие дружеской улыбки. – То есть вы полагаете, что действует подражатель? Улыбка исчезла с лица хозяина кабинета. – Я много чего полагаю, – хмуро отозвался полковник, – вот только тебя, Лунин, это не касается. Я и так сказал больше, чем следовало. Так что не злоупотребляй моим к тебе расположением, а займись-ка лучше своими делами. У тебя ведь есть дела или мне надо все же поговорить с Хованским? – С Хованским? – Илья торопливо вскочил на ноги. – Нет, что вы. У меня и так дел по горло. Я пойду, пожалуй, Виктор Борисович. – Иди, Лунин, иди, – великодушно разрешил Изотов. После того как массивная фигура Лунина покинула кабинет, полковник протянул руку и поднял трубку внутреннего телефона, намереваясь позвонить начальнику следственного управления генерал-майору Хованскому. Секунду поколебавшись, Изотов вернул трубку на место, решив, что в подобной суетливости никакой нужды нет. Позже Виктор Борисович не один раз пожалел о том, что недооценил Лунина. Со служебной стоянки белый «хайландер» выехал ровно в одну минуту седьмого. Сорок минут спустя, немного постояв в традиционных пятничных пробках, автомобиль Лунина выбрался на загородную трассу и взял курс на север области. Илья надеялся без особой спешки преодолеть расстояние в четыреста с лишним километров часов за шесть, может быть, даже чуть быстрее и оказаться в Засольске к полуночи. Стоя на одном из светофоров, Лунин успел заглянуть в Интернет и с удовлетворением обнаружил наличие в небольшом городке сразу трех гостиниц. Позвонив в ту из них, которая на фотографиях показалась ему наиболее симпатичной, он заказал одноместный номер. От предложенного люкса, который стоил на полторы тысячи дороже, Илья отказался. Все, что ему требовалось, – это отдельная комната с кроватью, а уже утром он покинет гостиницу, чтобы больше никогда в нее не возвращаться. В этот раз у Лунина не было с собой ни термоса с кофе, ни бутербродов. Поэтому, заскочив при выезде из города на заправку, оставшуюся часть пути он проделал без остановок и не только уложился в отведенные самому себе сроки, но и сумел добраться до Засольска на сорок минут раньше, чем рассчитывал. Лишь на одном повороте, километрах в двадцати от города, Илья сбросил скорость до минимума и, опустив боковое стекло, пристально вгляделся в темноту. Он не был уверен, что это именно тот поворот. Тот самый, на котором год назад перевозивший задержанного автомобиль на полном ходу вылетел с трассы и скатился в кювет. Что поделать, в Сибири осенью, даже ранней, по утрам часто бывают заморозки, а на асфальте может образовываться наледь. Шедший со слишком большой скоростью автомобиль не удержался на трассе и в конечном итоге перевернулся. Ничего удивительного в этом не было. Как не был удивительным и тот факт, что Олег Смотров, задержанный по подозрению в совершении серии убийств молодых женщин, в результате этой аварии неудачно упал и свернул себе шею. Свернул шею… интересное выражение. Словно человек обхватил сам себя за голову, стиснул покрепче и затем резко повернул. Хотя, может, на самом деле с шеей Смотрова все это проделал кто-то другой? Вздохнув, Илья нажал кнопку, и стекло плавно заскользило вверх. Вряд ли когда-либо он сумеет узнать правду, а вот достигнуть пункта назначения до половины двенадцатого вполне возможно. Педаль газа коснулась пола, и мотор «хайландера» натужно взревел, придавая тяжелой машине и ее не самому легкому водителю максимально возможное ускорение. Вплоть до самого начала городской застройки дорога была не освещена. Луч фар на мгновение выхватил из темноты уже знакомую стелу на въезде в город: «ЗАСОЛЬСК – ПРОСТОР ДЛЯ ПОБЕД», затем бетонная конструкция вновь исчезла в ночи. Илья взглянул на часы. Одиннадцать двадцать две. А ведь для вечера пятницы еще не так уж и поздно, стремительно промелькнула в голове мысль и куда-то исчезла, возможно, отправилась покорять просторы Засольска. Мелодичный женский голос сообщил Лунину, что через триста метров его ожидает поворот направо, затем поведал о том, что до поворота осталось пятьдесят метров. Вы ушли с маршрута, деловито сообщил навигатор и, после некоторого замешательства, добавил, что маршрут перестроен. «Через сто метров развернитесь и следуйте прямо». Но через сто метров Лунин так и не развернулся. Илья оказался прав. Время действительно не было еще слишком поздним для визитов. Во всяком случае, возле ворот расположенной на окраине Засольска усадьбы Короленко стоял автомобиль с включенными фарами и работающим двигателем. Подъехав поближе, Илья с удивлением распознал в темном силуэте представительский «мерседес». В свою очередь водитель лимузина, повернув голову, внимательно вглядывался в подъехавший кроссовер. Выйдя из машины, Лунин вобрал полной грудью прохладный, уже пахнущий осенней сыростью ночной воздух. На несколько секунд задержав дыхание, он шумно выдохнул и направился к огромным, высотой под три метра, деревянным воротам. Илья уже протянул руку, чтобы коснуться привинченного к одной из створок массивного бронзового кольца, заменявшего дверной звонок, когда примыкавшая к воротам калитка вдруг распахнулась, и из нее показались две темные фигуры. Увидев Лунина, фигуры замерли. На всякий случай отступив на шаг назад, Илья поздоровался: – Добрый вечер, Иван Андреевич. Одна из фигур, пониже ростом, сделала несколько неуверенных шагов вперед, а затем, узнавая, раскинула руки в приветственных объятиях. – Илья Олегович, милый мой! Вот уж кого не ожидал на ночь глядя увидеть. – Похлопав несколько раз Илью по спине, Короленко отстранился и обернулся к своему спутнику: – Знакомьтесь, отец Сергий, это тот самый следователь Илья Олегович Лунин. Самый умный следователь в нашей области, гроза всей, не побоюсь этого слова, преступности. – Похвально, – из темноты к Лунину приблизился высокий темноволосый мужчина с аккуратно подстриженной бородкой и на удивление тонкими, изящными бровями, четко выделявшимися на бледном лице, – похвально, что в обществе нашем находятся столь достойные мужи, защищающие нас от сил зла. Илья никак не мог вспомнить, принято ли при встрече целовать священнику руку, но затем, решив, что даже если и принято, то для сотрудника следственных органов наверняка можно сделать исключение, ограничился коротким кивком. – Что же, Иван, время позднее, – разочарованно вздохнул отец Сергий, – думаю, тебе с твоим гостем есть о чем побеседовать, ну а мне пора вернуться в обитель. Еще увидимся. Священник занял место на заднем сиденье лимузина, водитель услужливо захлопнул дверь. Проводив задумчивым взглядом габаритные огни «мерседеса», Короленко покачал головой и повернулся к Лунину. – Вот ведь как бывает! Умнейший человек отец Сергий, настоятель здешнего монастыря, а погряз в догматах и выбраться из их плена уже не может. – Так бывает, – кивнул Илья, совершенно не представляя, о чем, собственно, идет речь. – Вот зашел у нас любопытный разговор о смертных грехах. – Писатель приглашающе махнул рукой, пропуская Лунина во двор. – Думаю, вам по месту работы с ними частенько приходится иметь дело. Во всяком случае, с некоторыми. – Их, кажется, всего семь, – напряг память Илья. Библию Лунин начинал читать дважды и оба раза до конца так и не добрался. Первую попытку он предпринял, еще будучи студентом-первокурсником юридического факультета, но тогда он не смог одолеть и трети Ветхого Завета. Вторая же попытка состоялась относительно недавно, в начале весны, когда Лунин лежал в больнице и страдал от переизбытка свободного времени. От первой она отличалась тем, что на сей раз Илья начал чтение сразу с Нового Завета. С трудом осилив Евангелие от Матфея, Лунин решил переключиться на что-нибудь более доступное пониманию и, покопавшись в электронной читалке, остановил свой выбор на одном из романов, повествующих о приключениях голландского профайлера. – Там все не так просто. – Иван Андреевич запер калитку и быстро догнал неторопливо идущего к дому Илью. – Кое-где семь, в некоторых толкованиях восемь, но вот возьмите, к примеру, самоубийство. Его в этом списке нет, а церковь полагает его одним из тягчайших прегрешений. Удивительно же? – Никогда об этом не задумывался, – честно признался Илья. – Вам и ни к чему это. Вместе с Луниным писатель поднялся по деревянным ступеням на террасу, слабо освещенную несколькими стоящими на столе свечами. Только сейчас, в их неровном свете, Илья смог заметить, насколько сильно постарел Короленко за прошедший год. Он сильно похудел. Тонкая, полупрозрачная кожа обтягивала выпирающие из-под нее кости черепа. Казалось, что, если натянуть ее еще немного сильнее, она непременно порвется. Илья машинально коснулся рукой собственного лица и почувствовал пружинящий под кожей щеки плотный слой жира. – Вы молоды, полны сил, дышите полной грудью. Вас подобные вопросы и не должны волновать. Но ведь проблема все равно существует. И как решает эту проблему церковь? – Короленко занял одно из стоящих у деревянного стола плетеных кресел, махнув рукой Лунину на другое. – Как? – на всякий случай поинтересовался Илья. – Никак, – пренебрежительно махнул рукой Иван Андреевич и придвинул к себе стоящую на столе наполовину полную бутылку с коньяком. – Наша милая всепрощающая церковь провозгласила самоубийство чуть ли не самым тяжким грехом, придумав этому воистину иезуитское обоснование, хотя вы, конечно, знаете, что в нашей державе иезуитов как таковых вовсе не было. – Да? – удивился Лунин, имевший весьма смутное представление об иезуитах и еще меньшее обо всем остальном, связанном с выбранной Короленко темой. – Да, – кивнул писатель, разливая коньяк по бокалам, – самоубийство в глазах церкви ужасно тем, что этот самый самоубивец, совершив свое жуткое деяние, не имеет после возможности покаяться. Улавливаете нюанс? То есть ежели ты кого другого удушегубил, а потом перед смертью успел покаяться да грехи замолить, это одно. Это, так сказать, понять можно, поди, сами видели, какие у бандитов раньше похороны были. С попами, с крестами, с бубенцами. А вот ежели человек сам на себя руки наложил, то ему только на бубенцы и можно рассчитывать. Вот вы как полагаете, Илья Олегович, справедлив сей подход? – Ну, знаете, – чуть не поперхнулся коньяком Лунин. – Вот и я думаю, что несправедлив, – по-своему истолковал его замешательство Короленко. – Конечно, само по себе самоубийство – это вещь жуткая, запредельная, я бы сказал. Те идиоты, которые это из-за неразделенной любви делают али еще по какой глупости, они, может, и заслуживают, чтобы гореть в геенне огненной, ежели таковая, конечно, существует. Но ведь бывает так, что самоубийство – это жест отчаяния. – Мне кажется, это всегда жест отчаяния. – Тема разговора уставшему после пятичасового сидения за рулем Лунину казалась довольно странной, но он решил по мере сил поддерживать беседу, надеясь затем перейти к тем вопросам, которые представляли для него больший интерес. – Отчаяние отчаянию рознь, – возразил Иван Андреевич, – большей частью оно, конечно, от слабости человеческой. Чуть судьба на излом прихватила, проверить решила, так человек сам и готов пополам переломиться, а так нельзя, неправильно это. Недостойно звания человеческого. Сделав небольшой глоток, Короленко поставил бокал на стол и откинулся на спинку кресла. В темноте его голос показался Лунину особенно пронзительным, казалось, что затронутая тема имеет для писателя какое-то важное значение, но какое именно, пока ему было непонятно. – Но ведь бывает и так, – продолжил писатель, – что для того, чтобы продолжать жить, человек должен вынести страдания, не важно какие, физические или моральные, которые обычный человек, не слабак, не тряпка, но и не герой, вынести не может. Может быть такое? Под пристальным взглядом блестящих в темноте глаз Илье ничего не оставалось делать, как утвердительно кивнуть. – А раз может, – удовлетворенно кивнул ему в ответ Короленко, – не кажется ли вам чрезмерно жестоким, я бы даже сказал, бесчеловечным требовать от простых людей быть героями только ради того, чтобы они заслужили прощение? – Должен ли быть человечным тот, кто человеком не является? – Слова сорвались с языка Лунина, прежде чем он сам понял смысл заданного им вопроса. Несколько мгновений Иван Андреевич пристально буравил взглядом Илью, затем вновь потянулся к бокалу с коньяком. – Я начинаю жалеть, что отец Сергий так рано уехал. Он определенно оценил бы простоту и вместе с тем изящество вашей формулировки. Илья смущенно заерзал в кресле и, наконец, не утерпел: – Иван Андреевич, а ведь я к вам по делу приехал. – Неужели? – притворно удивился Короленко. – Хотя, чего ж там. Кто потащится в такую даль, чтобы просто так навестить старого больного старика? – Что с вами, Иван Андреевич? Если честно, вы сильно изменились. – И не сказать, что помолодел, – усмехнулся писатель, – не берите в голову. Так, вылезли всякие болячки, но, думаю, некоторое время еще поживу. – А почему вы один? Где ваши франкоговорящие овчарки? Да и Фадея я что-то не вижу. – Фадея я спать отправил, чтобы под ногами не мешался. Он ведь нехристь у меня. В детстве не окрестили, а как вырос, так и сам не захотел. Отец Сергий уж и так его склонял, и этак, да все равно ничего не вышло. Так что я теперь стараюсь, чтоб они меньше друг друга видели. – А собаки, они тоже с отцом Сергием не сошлись характерами? – беззаботно улыбнулся Илья и тут же увидел, как помрачнел Короленко. – Нет больше моих девочек. Отравили, уж год как почти, в декабре прошлом. – Вот это да, – растерялся Лунин. – Как же так вышло?.. – Сам не пойму, такие умные собаки были, не каждому человеку столько ума дано бывает, – Иван Андреевич оценивающе взглянул на Лунина и, придя к какому-то, очевидно неутешительному, выводу, с грустью покачал головой, – да, не каждому. Они ведь от посторонних ничего не принимали. Я и Фадей, других они вовсе не признавали. А тут утром просыпаюсь, слышу, во дворе вой стоит. Ну чисто волк дикий воет. Я карабин схватил, на крыльцо выскакиваю и вижу – Фадей посреди двора стоит на коленях и завывает. Ну, думаю, все, и так у мужика ума немного было, а тут и последним тронулся. Подбежал я к нему и тут, не скажу, что тоже завыл, но ноги-то у меня подкосились. Лежат мои девочки на снегу рядом друг с дружкой, лежат и не дышат. А морда у каждой вся в пене. Я их потом на вскрытие отдал. – Собак? – удивился Илья. – Моих девочек, – угрюмо отозвался Короленко, – оказалось, съели по куску мяса с какой-то отравой. Как могло такое случиться, ума не приложу. Это ведь кто-то ночью залез во двор, и собаки не только его не тронули, но и мясо у него из рук взяли. И главное, зачем это все было нужно? У меня ведь земли много, полгектара, считай. Они и со двора никогда не выходили, никому не мешали. – Странная история, – пробормотал Лунин. – Значит, так ничего узнать и не удалось?