– Четыре! Три! Оторвав взгляд от пола, Илья вновь взглянул на стоящих перед ним людей. Такие разные лица. Такие разные, но почему-то прикованные именно к нему, Лунину, взгляды. В одном еще видна надежда, в другом только холодная злоба, в третьем… Что же это в третьем, жалость? К кому? Неужели к нему самому? – Два! Один! В последний момент Илья заметил, что Игрок успел переложить пистолет в левую руку, а нож в правую. Зачем, успел подумать Илья и открыл рот, чтобы выкрикнуть не дающий ему все это время покоя вопрос: – Зачем?! Ничего крикнуть Лунин уже не успел. Лезвие ножа коротко блеснуло, отразив упавший на него солнечный луч, а затем стремительно погрузилось в мягкое, податливое тело, неспособное противостоять наточенной стали. Илье показалось, что кто-то испуганно ахнул. Скорее всего, это был он сам, ведь у обеих женщин рты были по-прежнему заткнуты кляпами, и они не могли издать ни звука. – А теперь, Лунин, смотри! – Громкий крик ударил по барабанным перепонкам. – Смотри ей в глаза, Лунин. Ну? Что ты там видишь? Второе движение руки с ножом было таким же быстрым, как и первое. Окровавленное лезвие выпрыгнуло из женской груди, а вслед за ним на свободу вырвался и пульсирующий поток алой, наполненной жизнью крови. С каждым ударом сердца вырывающийся из раны всплеск уходящей жизни становился все слабее, пока почти полностью не иссяк. И только тогда все еще державшаяся на ногах Светочка стала медленно оседать и в конце концов замерла на полу в странной, нелепой позе, завалившись на бок и умоляюще вытянув вперед руки, стянутые бельевой веревкой. Лунин моргнул. Ничего не изменилось. Одна женщина все так же без движения лежала на полу в темнеющей на глазах луже собственной крови, другая, по-прежнему не отрывая глаз, смотрела на Лунина. Затем Ирина тоже моргнула, и Илья понял, что изменилось. Надежды в ее взгляде уже не было. В нем было только презрение. – Ну что же, одну ты уже не спас, – в голосе человека с ножом слышалась лишь равнодушная констатация уже свершившегося факта, – но еще остается шанс спасти вторую. Лунин, ты как, дерзнешь? Моргнув еще раз, Илья вдруг почувствовал, что стало немного легче. Осторожно набрав полные легкие воздуха, он так же медленно выдохнул и кивнул. Получив в ответ такой же одобрительный кивок, Илья наклонился и поднял скамью с пола, перевернув ее ножками вниз. – Да ты герой, Лунин. – В голосе Игрока теперь отчетливо звучала ирония. – Молодец! Хотя, если честно, я бы сделал другой выбор. – Так и я, – хотел было ответить Илья, но вместо этого, стремительно разогнувшись, изо всех сил метнул скамью в стоящего в нескольких метрах от него человека, а затем и сам бросился вперед, надеясь на то, что сумеет преодолеть расстояние, отделяющее его от руки с пистолетом раньше, чем этот пистолет выстрелит. Игрок отреагировал мгновенно, безошибочно выбрав единственно правильный вариант защиты от внезапно появившейся угрозы. Вместо того чтобы пытаться поймать или отразить летящую в него довольно тяжелую скамью, а вслед за ней и значительно более тяжелого Лунина, он сделал шаг в сторону, мгновенно укрывшись от нападения за беспомощно стоящей на месте Ириной. Лавка пролетела мимо, лишь скользнув по правому плечу мужчины, и без следа исчезла в оконном проеме. Долю секунды спустя Лунин, раскинувший в стороны руки, размах которых был приблизительно равен его росту, всей массой своего более чем стадесятикилограммового тела врезался в образовавшееся на пути препятствие, снес его с места и вместе с ним, издав оглушительный, полный торжествующей ярости вопль, вывалился из окна. Полет, а свое почти вертикальное падение вниз Илья отчего-то воспринял как полет, показался Лунину необыкновенно долгим. Он успел разглядеть появившееся в глазах летящего вместе с ним мужчины удивление, которое почти тут же сменилось чем-то другим, Лунину уже очень хорошо знакомым и за сегодняшний день неоднократно испытанным. В глазах Игрока Лунин увидел страх. Испытав слабое подобие удовлетворения, Илья успел заглянуть в глаза беззвучно падающей Ирине. К его удивлению, страха в них не было, но вовсе не это показалось Лунину самым главным. В глазах женщины не было того презрения, которое, как только что казалось, уже не уйдет из них никогда. Во всяком случае, до тех пор, пока эти глаза будут обращены на Лунина. В последнее мгновение перед тем, как сплетенные тела достигли конечной точки своей траектории, каждый из падающих мужчин сделал то единственное, что мог сделать для того, чтобы это падение было не напрасным. Мужчина с пистолетом нажал на спусковой крючок, после чего грохот выстрела заглушил звук удара трех тел о землю. Другой же мужчина, безоружный, дернувшись, словно насаженный на крючок червяк, попытался так извернуться в воздухе, чтобы падающая вместе с ним женщина оказалась над ним и, раз уж удар все равно неизбежен, ударилась бы об его, мягкое, непомерно разросшееся тело, а не о бетонные плиты пешеходной дорожки, пусть и покрытые молодой, еще не окрепшей порослью ивняка. Результаты своих действий ни один из мужчин оценить не успел. Одновременно с грохотом выстрела все три тела рухнули в густые заросли, а затем стало тихо. Глава 13, в которой господа офицеры обмениваются упреками и предположениями – Давайте, я сейчас кратко изложу то, что понял из ваших объяснений. Если я что-то неправильно сформулирую, вы меня поправите. Договорились? Хованский угрюмо кивнул, не отводя взгляда от невысокого и немолодого мужчины с мягким, на первый взгляд, необыкновенно добродушным лицом. Очки с толстыми стеклами и широкой оправой не столько добавляли лицу мужчины строгости, сколько делали его похожим на пожилого усталого учителя, у которого после проведенных за день шести уроков голова разламывается на части, а лежащие на столе стопки взятых на проверку тетрадей эту боль только усиливают. Как и подобает учителю, мужчина сидел лицом к классу или, называя все своими именами, занимал кресло во главе стола, то самое кресло, в которое всего пару раз, и то пользуясь отсутствием хозяина кабинета, осмеливалась усесться одна только Светочка и никто больше. Но сейчас в рабочем кресле руководителя следственного управления по Среднегорской области сидел именно этот, прилетевший полтора часа назад из Москвы человек – старший следователь по особо важным делам Центрального управления следственного комитета полковник Юрий Дмитриевич Реваев. Самому же Хованскому пришлось скромно довольствоваться одним из мест у приставного стола, рядом с «одноклассниками», которых, впрочем, оказалось не так уж и много – следователь Изотов, начальник областного управления внутренних дел Локотков и, по мнению Хованского совершенно лишний в этом кабинете, майор Зубарев. – Итак, год назад по подозрению в совершении серии убийств следователем вашего управления Луниным был задержан некто Смотров Олег Егорович. Причастность Смотрова к совершенным преступлениям подтверждается принадлежащими жертвам ювелирными украшениями, обнаруженными у него в дачном домике. – В сарайчике, – машинально поправил московского следователя Хованский и тут же подумал, что никакого значения это уточнение в данный момент не имеет, да и вообще ему лучше побольше молчать и почаще кивать, тогда, возможно, и удастся предстать в глазах москвича человеком пусть и недалеким, зато покладистым. Дмитрий Романович всегда был убежден, что умный человек тем и отличается от глупого, что знает, в какой момент следует прикинуться дураком, потому как с дураков и спрос меньше, да и прощают их чаще. Порой такое прощают, чего умному человеку в жизни бы не простили. Потому как умный! А значит, не мог сделать по дурости. А коли и совершил какую-то глупость, то совершил сознательно, по злому умыслу, предварительно все как следует обдумав своим умишком и посчитав себя самым умным. – Хорошо, в сарайчике, – поправил очки на носу Реваев. – Далее, при конвоировании в Среднегорск в результате дорожно-транспортного происшествия Смотров погибает. Следователь Лунин, которому обстоятельства данного ДТП, как и некоторые детали расследуемого им дела кажутся странными, пишет на ваше имя докладную записку, в которой излагает имеющиеся у него подозрения. Он полагает, что Смотров может быть непричастен к совершению тех преступлений, за которые был задержан, а его убийство – это вовсе не результат аварийной ситуации, созданной неустановленным транспортным средством, а убийство, совершенное конвоирами по указанию начальника районного управления следственного комитета подполковника Шубина. Я пока правильно излагаю? Полковник Реваев пристально взглянул на Хованского сквозь толстые стекла очков, и от этого взгляда генерал-майор вдруг почувствовал себя неуютно, как часто бывает, когда на тебя пристально смотрит старший по званию. В данном случае единственным из всех присутствующих, кто мог похвастать генеральскими звездами на погонах был сам Дмитрий Романович, но, продолжая тему школьных сравнений, которые отчего-то так и лезли ему в голову, чувствовал он себя словно нашкодивший старшеклассник, которого, вместе с группой таких же великовозрастных балбесов, вызвали к директору школы. – Вы же понимаете, эти фантазии были ничем не обоснованы. – Хованский оглянулся на сидящего рядом Локоткова, ища у него поддержки, но полковник сидел, разглядывая нависающую над столом люстру и вступать в разговор без крайней необходимости явно не собирался. – Дмитрий Романович, – укоризненно покачал головой Реваев, – я же вам другой вопрос сейчас задал? Ход событий излагаю я верно? – Верно, – Хованский обреченно вздохнул, – вернее некуда. – Ну и замечательно. Что же касается обоснованности предположений следователя Лунина, то сейчас, после того как убийства возобновились, а сам подполковник Шубин бесследно исчез, они кажутся вполне логичными. Вы не находите? – Я не нахожу. Вновь поправив очки, Реваев удивленно и, как показалось Дмитрию Романовичу, с некоторым одобрением, взглянул на Изотова: – Объясните. – Я объясню. С удовольствием. – Изотов уперся локтями в стол, словно пытаясь таким способом упрочить свои позиции. – Я полагаю, что год назад Лунин, которому, по моему мнению, необыкновенно повезло, задержал настоящего преступника. Докладная же, которую он написал после возвращения из Засольска, – всего лишь результат его чрезмерно эмоциональных впечатлений от гибели задержанного и отражения некоторой, я бы сказал, мечтательности его натуры. – «Мечтательности»? – непонимающе переспросил Реваев. – Может быть, я неправильно выразился. Одним словом, Лунин – фантазер. Ему что угодно могло прийти в голову. А после того как его докладная была оставлена без движения, он, говоря по-простому, обиделся, надул губы. К тому же ведь как получилось, если в докладной все верно написано, тогда надо расследование продолжать и искать преступника дальше, а если неверно, значит, Лунин у нас герой, и теперь его за это надо поощрить. – Я так понимаю, не было сделано ни того, ни другого, – усмехнулся полковник. Изотов выдержал паузу, давая возможность Хованскому самому ответить на ироничную реплику московского гостя. – В какой-то мере вы правы, – наконец отозвался подполковник, – и, как я считаю, такой ход событий усугубил обиду Лунина и подтолкнул его к дальнейшим действиям. – Так-так, продолжайте, хотелось бы понять мотивацию вашего коллеги. – Полковник добродушно улыбнулся и тут же извиняющимся тоном поправился: – Нашего. Я хотел сказать, нашего коллеги. – Мотивация здесь очевидна, – пожал плечами Изотов, – обида и стремление доказать собственную недооцененность. И если первое как раз и толкнуло Лунина на совершение убийств, то второе до последнего момента не позволяло ему скрыться и заставляло разыгрывать из себя гениального следопыта. Именно поэтому он и приехал в дом Фильченко и устроил это утреннее представление. Закончив фразу, Изотов откинулся на спинку стула, давая понять, что добавить к сказанному ему больше нечего. Сидящие напротив него Локотков и Хованский кивнули почти синхронно, показывая, что в целом разделяют позицию следователя. – Угу, – Реваев тоже кивнул, – очень интересно. Чувствую, без помощи психолога нам тут не обойтись. Если бы я знал, я привез человека, у нас есть в штате очень хороший специалист. Уточнить, для кого именно, по мнению Реваева, требуется психолог, никто не решился, поэтому полковник продолжил: – Я правильно понял, что убийство Фильченко раскрыто, причем раскрыто именно Луниным? Может, это и вправду недооцененный сотрудник? – Там все раскрытие состояло в том, что он случайно наткнулся на видеозапись убийства, – пренебрежительно ответил Изотов. – Посмотрел ее ночью, а утром изображал из себя великого мыслителя. – Опять повезло, значит. – Реваев с усмешкой взглянул на Хованского. – Дмитрий Романович, я думаю, такого везучего человека нам и искать нет смысла. – Это как же? – опешил Хованский. – Или вы это так шутите? – Какие тут шутки, – сняв с носа очки, Реваев повернулся к окну, разглядывая никому не видимые пылинки на линзах, – если все, что говорит полковник Изотов, верно, и Лунину действительно так везет, то есть только два варианта. Либо мы его не найдем, потому что он этого не захочет, либо Лунин найдется, но представит нам такую версию событий, после которой нам, как и год назад, надо будет делать выбор – наградить его или продолжать искать преступника. Все молчали, пытаясь понять, что же именно сейчас им сказал московский полковник. – Если честно, я ничего не понял, – признался Локотков, которого сложившаяся ситуация затрагивала в меньшей степени, чем Хованского. – Это хорошо, – одобрил Реваев, вновь водружая очки на нос, – хорошо, что вы можете так вслух сказать. А ведь как бывает, люди до генералов дослужатся, а тоже ничего не понимают. Но не признаются, потому как… Не закончив фразу, полковник неожиданно громко щелкнул пальцами, словно обрубая начатую им самим тему разговора. – Вернемся к ходу событий. – Реваев вновь, на этот раз без намека на усмешку взглянул на хозяина кабинета: – Вы, подозревая следователя Лунина в совершении ряда особо тяжких преступлений, решаете лично осуществить задержание, причем едете, не взяв с собой табельного оружия, в сопровождении одного только полковника Изотова. Все верно? – У меня ведь все равно обоймы не было. Наградной пистолет ведь. Подарок. – Хованский изо всех пытался сохранить хладнокровие. – К тому же я посчитал, что пистолета Изотова будет вполне достаточно. – Достаточно? Это мы сможем узнать только у Лунина, если, конечно, когда-нибудь его увидим, достаточно ли ему было табельного оружия полковника Изотова и для чего именно его было достаточно. В кабинете послышался негромкий, но вполне отчетливый, короткий смешок. Взгляды всех присутствующих обратились на Зубарева. – Я рад, что у кого-то из вас еще сохраняется хорошее настроение, – лицо Реваева сделалось совсем грустным, – хотя, в принципе, это укладывается в концепцию последних событий. – И какая же у них концепция? – полюбопытствовал Вадим, не обративший внимания на многозначительное покашливание Локоткова. – Я бы сказал, слабоумие и отвага, – быстро отозвался Реваев, – хотя у некоторых только слабоумие. – Ну, знаете ли, – возмутился Локотков, – всему есть пределы! – Вы думаете? – оживился Реваев. – Глядя на вас, я теряю в этом уверенность. Начальник областного следственного комитета самолично едет на задержание преступника. Это раз! Вооруженный следователь позволяет преступнику, на которого уже надеты наручники, завладеть его табельным оружием. Это два! Начальник областного УВД, зная о том, что планируется подобное, скажем так, своеобразное мероприятие, не считает нужным отправить на место задержания ни группу захвата, ни даже оперативников. Это три! – Был там оперативник, вот он сидит, – процедил сквозь зубы Локотков. – Думаю, трех человек, двое из которых вооружены, для задержания одного безоружного следователя вполне достаточно. А то, что он из машины ушел, это уже не ко мне вопрос. – Да, наш жизнерадостный оперативник, – согласился Реваев, – это четыре. – Со мной-то что не так? – подпрыгнул Вадим и тут же почувствовал, как рука Изотова потянула его вниз, ухватив за рукав. – Ну, я понимаю, остальные, вы им хоть объяснили, что к чему. А я что? Зубарев – сразу в минус? Так, что ли?