– Что случилось? – поинтересовался я, ещё не вполне понимая, но уже смутно догадываясь о том, что произойдёт дальше. Одновременно мысленно поразившись быстрым и энергичным действиям напарницы. А она, не говоря ни слова, заперла изнутри все люки «пятидесятки», а затем быстро выключила всё вокруг, что можно было выключить, вплоть до тусклого внутреннего освещения. От усиливающихся дурных предположений у меня внутри всё прямо-таки упало. И в полумраке задраенного боевого отделения, откуда-то, словно из чудовищного далека, стал слышен её спокойный, как у врача, голос: – Сидите лицом вниз. Закройте глаза. Ни за что не держитесь. А ещё лучше лечь на дно. Глубоко вдохните и откройте рот… Я чисто механически выполнял эти рекомендации, тянулись секунды, казавшиеся чуть ли не часами. А потом где-то вдали, за бронетранспортёрной кормой, землю и воздух колыхнул тяжкий, прямо-таки чудовищный удар, направленный откуда-то сверху вниз. Это нельзя было ни с чем сравнить. Я (да, наверное, и мало кто на планете) раньше никогда не сталкивался ни с чем подобным. А если отдельные индивиды и сталкивались – они вряд ли могли потом кому-то об этом рассказать. Вокруг меня сбывалось вовсе не то, что пророчится, а то, чего в принципе не должно быть никогда и нигде, поскольку обычный человек не должен видеть, слышать и знать про подобное, а уж тем более не должен в этом кошмаре участвовать… Показалось, что сама атмосфера вдруг затвердела и прокатилась через нас какой-то вполне осязаемой волной. Приоткрыв глаза, я увидел яркий, но неровный свет, мелькнувший и быстро погасший в стёклах триплексов. Ну да, вот оно, вспышка слева, вспышка справа… Потом, откуда-то издали, пошёл громкий, медленно нарастающий гул. Одновременно с этим я вроде бы ощутил какое-то странное тепло, хотя, по идее, сидел за противопульной броней. Всё вокруг затряслось, причём настолько сильно, что пятнадцатитонный БТР-50 начало мотать, словно картонную коробку из-под обуви. В первый момент даже было стойкое ощущение, что могучая ударная волна просто выдернет нас из ложбины и унесёт к едрене фене, словно Элли с Тотошкой. Но всё-таки мы не в Арканзасе, и «бронеобъект» устоял, хотя от тряски я и упал на дно машины. То есть в конечном итоге невольно последовал тем самым предварительным рекомендациям по «технике безопасности при ядерном взрыве». Общие ощущения при этом были более чем странные, вплоть до какого-то электрического покалывания в висках и появления специфического, медного привкуса во рту. Однако я тут же сообразил, что это, похоже, сработал этот самый многофункциональный прибор, замаскированный под мои наручные часы швейцарской марки FLUDO. Тот, которому вроде бы предписано автоматически ставить силовое поле при близком атомном взрыве. Что является очень полезной опцией, поскольку полноценной системы противоатомной защиты на БТР-50 изначально вроде бы предусмотрено не было… Когда эпилептическая тряска терры инкогниты закончилась и гул стал стихать, я привстал и забрался на своё командирское сиденье. В полумраке было видно, что напарница сидит на прежнем месте мехвода, причём закрыв глаза, с таким видом, будто медитирует. Решив пока не тревожить её, я, вернувшись на «боевой пост», первым делом глянул в перископы. Ну что тут сказать? В таких вот случаях точно надо молчать или плакать. За считаные минуты там изменилось буквально всё. Почти всю опавшую листву выдуло из ложбины, и теперь она медленно кружилась, оседая обратно на землю. Было ощущение, что некоторые листочки слегка дымились. Цвет окружающего мира стал радикально другим. До этого был вполне обычный, сероватый осенний день, а теперь небо зловеще налилось красновато-оранжевым, словно на закате. Хотя для нормального заката было ещё рановато. За минуты до того как бабахнуло, кое-где на деревьях ещё сохранялась жёлтая листва, а теперь они стояли чёрные и голые, поскольку опало буквально всё. Кроме, разумеется, деревьев хвойных пород. Но и они как-то потемнели. Я перелез во вращающуюся командирскую башенку, развернул её в корму и, глянув через тамошний перископ назад, натурально офигел. Потому что где-то, явно на восточной стороне Рейна (прикинуть точное расстояние я даже не попытался, но складывалось устойчивое ощущение, что всё это было где-то очень близко, буквально в считаных километрах), над верхушками деревьев клубился и пульсировал пугающе красивый, багрово-чёрный, постепенно бледнеющий дымный гриб, вдоль «ножки» которого медленно ползло вниз что-то бело-туманное. Верхушка гриба постепенно оседала, при этом его цвета становились всё менее яркими. Но ниже, у невидимого мне основания гриба, огня, похоже, хватало – там явно бушевал окрасивший небо в багрово-закатные цвета высокотемпературный пожар… Штутгарт накрылся? Щедрые, как никогда, генералы-супостаты не поскупились на уран-235 с плутонием и уронили атомный «гостинец» прямо на город? И как-то сразу особенно отчётливо вспомнились силуэты и лица деловито пробегавших мимо нас пехотинцев и тех танкистов, которые чинили перебитую гусеницу… Это же было всего пару часов назад… Мать моя женщина, значит, теперь и город со всем его многочисленным населением, которое никто явно не предупредил о ядерном ударе, и всё прочее, что в нём было (то есть обороняющиеся натовские и наступающие советские войска), – это всё теперь дым, пар, пепел или в лучшем случае сплошные руины с остаточной радиацией? В общем, теперь оставалось только помнить всё, что я успел увидеть по пути сюда – более всего этого в природе не существовало. Это было как-то не представимо и не вмещалось в мозги. Хотя для меня всё-таки оставалось одно утешение – знание того, что где-то всё же есть другая реальность, где и в начале XXI века все эти немецкие города и городишки, где среди населения начинают явно доминировать пришлые африканцы и арабы, стоят себе как ни в чём не бывало и ни хрена им не делается, ну, по крайней мере – внешне… Хотя, с другой стороны, навряд ли это Штутгарт, ведь от него до Карлсруэ добрых полсотни километров плюс ещё сколько-то там до Рейна и то расстояние, что мы прошли на западном берегу. Так что, наверное, это бумкнуло где-то явно ближе. Или нет? Но если нет, тогда чем именно это вдарили? В таком случае сброшенный боеприпас должен был быть ну очень мощным. Неужели какой-нибудь «царь-бомбой» вдарили? – Что это? – спросил я у Кэтрин, в порядке продолжения нашего разговора в темноте, отрываясь от перископа командирской башенки, хотя, если честно, ядерный взрыв – это картинка, которая прямо-таки притягивает своей откровенно зловещей красотой. Но, стоит признать, что созерцание подобного здоровья точно не прибавляет… – Я предполагала, что может произойти нечто подобное, – сказала она, открыв глаза. – Но я всё же не думала, что при взрывах будет такая запредельная мощность. Мне трудно судить о том, что именно это было. Очень похоже на две американские ядерные авиабомбы класса М-41/В-41, каждая из которых имела паспортную мощность от трёх с половиной до пяти мегатонн при собственном весе почти по пять тонн. Но я могу ошибаться, поскольку предполагаю, что здесь было применено что-нибудь столь же мощное, но более компактное и вдобавок малосерийное. Американцы в те годы разработали и испытали на полигонах очень много разнообразных ядерных боеприпасов, которые потом решили не принимать на вооружение. Ведь тогда ещё толком не знали, каким должен быть оптимальный боезаряд, поскольку стратеги не понимали, что для гарантированного уничтожения типовой площадной цели вовсе не требуется мощность в десятки мегатонн. А носителями в данном случае были американские средние бомбардировщики В-66 «Дестроер», чья грузоподъёмность в районе семи тонн в принципе вполне позволяет брать на борт боеприпасы вроде М-41/В-41, особенно на небольшие расстояния. Хотя тут у меня есть сомнения, к примеру, по части размера их бомболюков. Пока же мне ясно одно. Оба взрыва были воздушные. Первый заряд подорвали точно над городской чертой Штутгарта, а второй, судя по всему, – где-то рядом с Карлсруэ, ближе к Рейну, эпицентр километрах в тридцати от нас. Видимо, ответственные за это лица решили, что так будет куда надёжнее, чем пытаться взрывать мосты обычными средствами… От семи до десяти мегатонн?! Едрить твою мать!! Это же до фига! Конечно, не Царь-бомба, но всё равно вещь очень громкая и вонючая. Особенно если вспомнить, что Хиросима и Нагасаки – это всего-то от силы по двадцать килотонн в один приём… А если шутя жогнули пятимегатонкой, то от Штутгарта наверняка остались не просто руины, а скорее даже кратер… Странно, что вторым взрывом ещё и вокруг нас лес не повалило. Ведь при такой мощности тридцать вёрст это, в общем-то, ничто… Теперь очередное стокилометровое пятно на карте Европы можно спокойно затушёвывать как заражённую зону, только для этого хорошо бы сначала узнать точные границы этой самой зоны… А мы, похоже, всё ещё были где-то в ней, хотя, тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, и не в эпицентре… Значит, представители «Свободного Мира» всё-таки бездумно бьют по городам и плевать им на население?! Ну да, тогда эти многозвёздные, ковёрные клоуны из Пентагона были готовы воевать за безопасность границ США как можно дальше от собственной территории, до последнего корейца, японца, немца, бельгийца, француза или голландца, примерно как сейчас, когда они вполне согласны швырять в огонь разных там поляков, эстонцев и разных прочих украинцев. Ведь ничего же не изменилось, мля… – Ты что – про всё вот это знала заранее? – спросил я наконец. Очень тянуло ругаться самыми последними словами, но подсознательно я понимал, что матюги уже точно ничего не изменят… – Заранее я этого не могла знать, но, как обычно, такой вариант предусматривала. Ведь ядерный удар по Штутгарту был логичной и реальной возможностью для здешнего НАТО затормозить успешно развивающееся советское наступление. Но окончательно мне всё стало ясно лишь непосредственно минут за десять-двенадцать до сброса, когда аппаратура слежения засекла на расстоянии примерно ста километров приближение двух скоростных воздушных целей, несущих ядерное оружие. Кстати, оба эти В-66 не успели безопасно уйти из зоны поражения и были потеряны вместе с экипажами сразу после того, как бомбы взорвались. Я предполагаю, что их лётчиков никто просто не удосужился предупредить о том, что именно они будут сбрасывать. По стандартной методике этого периода экипажи, вероятно, тренировались исключительно в расчёте на маломощные тактические ядерные авиабомбы. А реально пилотам сегодня пришлось сбрасывать критически мощные, мегатонные бомбы, да ещё и с рабочих высот тактического ядерного оружия. Впрочем, для тех, кто их отправил в этот вылет, гибель нескольких дополнительных человек и пары самолётов более чем окупала конечную цель удара. Теперь этот район стал непроходимым на несколько суток, а часть наступавших на данном направлении войск «восточного блока» гарантированно уничтожена… – Очень ценная особенность твоей аппаратуры. Получается, мы вовремя ушли. Благодаря тебе и, возможно, везению. И про что ещё я не знаю? Сказав это, я глянул на часы. В полумраке боевого отделения их циферблат апельсиново светился оранжевым. Значит, здесь было не так уж и безопасно. – Не знаю, о чём ты сейчас думаешь, но, по-моему, надо ехать, – не услышав ответа, сделал я главный вывод, совершенно в стиле бородатого, еврейского анекдота. – Или ты не знаешь куда, поскольку всевидящая аппаратура испарилась или расплавилась? – Обижаете, командир. Аналоги используемых мной сейчас приборов вполне успешно работают в условиях жёсткого излучения в абсолютном космическом вакууме, а также на поверхности таких планет, как Венера и Меркурий. Аппаратура в исправности, информация продолжает поступать, и сейчас я вижу, что наш «клиент» жив. Он явно успел перебраться на западный берег Рейна ещё до взрывов. Но теперь двигается очень медленно, похоже, пешком. И направляется он на юго-запад, то есть практически в нашу сторону. От него до нас сейчас километров двадцать… – Это, безусловно, радует. Так что, поедем? Или наш верный «бронебобик» сдох? – Надеюсь, что нет. Сказав это, она снова оказалась за рычагами. И, к счастью, всё ожило. Н-да, бывают в этой жизни случаи, когда важнее всего вовремя остановиться. Сначала включилось внутреннее освещение, а потом завёлся и движок бэтээра. Уверен, что наша броня набрала сколько-то рентген, но до конца жизни мы на этой «пятидесятке» ездить вроде бы не собирались. Выбравшись из ложбины, мы двинулись дальше по в одночасье приобретшей какой-то слишком инфернальный вид местности. Скоро впереди обозначилось нечто похожее на местный просёлок. Через пару километров циферблат моих часов стал лимонно-жёлтым (сам момент изменения цвета я, как обычно, проморгал), а потом и вовсе нейтрально-белым. Получается, что до удара мы всё-таки успели уйти практически к самой границе зоны поражения. Соображает всё-таки эта бионическая мамзель… Грунтовая дорога тянулась через жидкий перелесок, и на её обочине «к лесу задом, ко мне передом» замерло несколько трёхосных армейских грузовиков американской марки GMC с маркировкой бундесвера. В кузовах машин были навалены коробки и армейские тарные ящики со ставшими враз никому не нужными боезапасом и прочим имуществом вроде консервов. Проехав мимо них, мы, похоже, одним фактом своего появления разогнали группу каких-то военных. Хотя «разогнали» – это слишком громко сказано, поскольку к моменту нашего проезда человек двадцать в тёмно-зелёной или камуфляжной униформе уже просто медленно брели в разные стороны. Оружия ни при ком из них не было (вот так запросто взяли, да и побросали?), и шли они все как-то не осмысленно, словно и не разбирая дороги, начисто позабыв, что они солдаты и что по ним могут начать стрелять в любой момент. Что характерно, в нашу сторону не обернулся ни один. По мелькнувшим за триплексными стёклами откровенно неживым лицам некоторых из этой «группы товарищей» можно было сделать вывод, что все они сильно контужены, а некоторые, возможно, ещё и лишились зрения. Ну, правильно, если в момент взрыва они все стояли на открытом месте, да ещё и смотрели в направлении вспышки, по-другому и не могло быть… Брать кого-то из них в плен, а тем более оказывать им медицинскую помощь, никакого смысла не было – рассуждая логически, сейчас, по здешней округе, должны были болтаться сотни, если не тысячи таких, как они, ещё не вполне мёртвых, но уже и не совсем живых. А дальше своё чёрное дело будет делать смерть без вкуса и запаха – радиация. Через какое-то время после того, как покинутые машины остались позади, я увидел причудливо рассыпанные на земле дюралевые обломки, явно от какого-то буквально только что рухнувшего самолёта. На «свежесть» указывало то, что некоторые куски ещё дымились. Ну да, если «удар под дых» был аж семь-десять мегатонн, то электромагнитным импульсом разом убило всё, что двигалось. То есть ехало, плавало или летало. Вот он и упал, если в этот момент был в воздухе… Сначала я почему-то подумал, что это один из тех самых двух «атомно-мегатонных» бомберов. Но быстро усомнился в своей догадке – В-66 машина здоровая, а здесь железа было как-то мало. Но здесь вбитый в землю обгорелый двигатель был всего один, а потом я увидел на земле ещё и уцелевший кусок консоли крыла с чёрно-белым крестом ВВС ФРГ и понял, что это точно никакие не «Дестроеры». – Как думаешь, – спросил я напарницу. – Это не наш «знакомый»? – Вы это о чём, командир? – Ну это не тот самый, который над нами пролетел, когда мы с тобой Рейн переплывали? – Очень возможно. Пожалуй, с вероятностью восемьдесят пять процентов. – Уверена? А где тогда пилот или пилоты? – Насколько я понимаю, пилот был один. И он должен быть вон там, впереди… И действительно, проехав за этим разговором ещё пару километров, я увидел, что на блеклой осенней траве, чуть в стороне от дороги, действительно валяется нечто в серо-зелёном лётном комбезе натовского образца. А рядом с ним растянулся по земле сдувшийся цветной парашют. Катапультного кресла нигде не было видно, видимо, бедолага падал с достаточной высоты и всё отделилось штатно. Неизвестный летун лежал неподвижно, спиной к нам, не пытаясь встать и даже не сделав попыток вылезти из лямок подвесной системы. – Он что, дохлый? Или гипертрофированно хитрожопый, закрыл глаза, засунул руку с пистолетом за пазуху и ждёт, пока кто-нибудь к нему подойдёт в расчёте на захват транспортного средства? – поинтересовался я, понимая, что надо мной в данном случае уж слишком довлеют киношные стереотипы из позднесоветского детства. – Аппаратура показывает, что он жив. Но его жизненные показатели практически критические. – Тогда, может, остановимся? У нас есть время его допросить, или мы торопимся? – Зачем вам это нужно, командир? – Попробую прояснить хоть что-нибудь в окружающем нас горьком катаклизме. Ведь свежей информации ноль. Вдруг он чего интересного расскажет? Всё-таки какой-никакой, а офицер…… – Как прикажете, командир. Попробуйте, если хотите. Хотя лучше всё-таки было бы не останавливаться… – Да я скоренько. Притормози стального коня рядом с телом… – Я вам в качестве переводчика не нужна? – Да нет, это же вроде бы дойч должен быть. Как-нибудь сам с ним перетрещу. Зря, что ли, меня в школе и институте столько лет учили? А ты сиди в машине и следи за обстановкой. Если что подозрительное – кричи или стреляй… Кэтрин послушно остановила БТР всего метрах в десяти от упавшего с небес пилота. Я скинул танкошлем, нацепил пилотку, разблокировал защёлку люка и, взяв автомат, вылез наружу, где воздух стал противно и ощутимо вонять горелым. Спрыгнул с брони на землю и направился к лежащему лётчику. Подошёл, бдительно держа его на мушке. Но нет, кажется, он вовсе не хитрил и продолжал лежать на боку без движения. Закинув «АК-47» за плечо, я наклонился над ним. Потормошил, потом пощупал пульс. Летун вроде бы дышал, но как-то слабо. Обшмонал найдёныша. Планшета или просто карты при нём не было. Зато я нашёл подмышечную кобуру с не взведённым «вальтером» Р-38 и ракетницу с тремя ракетами в боковом кармане комбеза. И то, и другое я переправил в свои, сразу же оттопырившиеся, набедренные карманы. Затем я перевернул пилота лицом вверх и, расстегнув лямки, начал за грудки выдёргивать его из подвесной системы, словно морковь из грядки. Немец при этом стонал и скрипел зубами. Видно, всё же сильно его поломало. Освободив его от парашюта и откинув купол со стропами подальше, я опустил пилота обратно на землю, одновременно сняв с его головы красно-белый гермошлем с болтающейся у лица бесполезной кислородной маской, затруднявшей окончательную идентификацию его личности. На вид этому бундесфрицу было явно за сорок, правильные черты лица, длинный подбородок, брови домиком, нос с горбинкой, надо лбом – намечающаяся лысина, на губах и выбритом до синевы подбородке – свежая кровь, знать, ушибся при катапультировании вплоть до внутреннего кровотечения. Типичный западноевропейский «сверхчеловек» средних лет. И что-то в его облике показалось мне смутно знакомым. Только я не смог сразу вспомнить, что и откуда именно… Пока я его с интересом рассматривал, пилот открыл страшноватые, все в полопавшихся сосудах глаза цвета говядины. – Wo ich bin? – поинтересовался он слабым голосом. – Du bist in Gefangenschaft, – ответил я. Да где же тебе ещё быть, сердечному, как не в плену? – Wer du bist? – спросил пленный. Блин, над тобой стоит человек в чёрном танкистском обмундировании, на голове которого пилотка с красной эмалевой звёздочкой, а на плече висит характерный «калашников», плюс к этому уже почти сутки идёт самая натуральная война, на запад сплошным потоком рвутся советские танки, над которыми ты, судя по всему, ещё совсем недавно летал, – и после этого считаешь нужным спрашивать, кто мы такие? Он что, тибетских монахов или чернокожих зулусов надеялся встретить? Более чем странноватый вопрос из его уст. Разве что контузило до частичной потери зрения или до состояния полного дежавю, и он не помнит ни кто он, ни где он. Если так, то это плохо, поскольку я уж точно не стану объяснять ему, что он «американский профессор-энтомолог, следующий на Суматру ловить бабочек и заехавший в Одессу, чтобы навестить могилу отца»… – Russische, – честно признался я. Ведь ясный же перец, что русские. Кто тут ещё может быть? Разве что их восточные соседи из братской ГДР или какие-нибудь чехи… Немец застонал громче, словно этот факт стал для него невероятно болезненным открытием. – Wie heist du? – задал я ему вопрос из школьного курса и на всякий случай уточнил. Уже из курса институтского: – Dein Name? Пилот смолчал. В это время из верхнего люка «пятидесятки» высунулась голова напарницы. Неужели что-то чрезвычайное? Но оказалось, что нет. – Командир, – крикнула она. – Раз взялись допрашивать, делайте это быстрее! Ветер поднимается, и радиацию может понести в нашу сторону! Да и пожар на этой стороне реки, кажется, хоть и медленно, но распространяется! Глянув на полностью подтверждавшее её слова пульсирующе-багровое зарево у горизонта, я кивнул, дав понять, что принял сказанное к сведению. – Sag mir, mein Klein, wie heist du? – повторил я вопрос. На сей раз контекст был несколько фривольным, поскольку «маленьким» пленный точно не был. Так просто, к слову пришлось…