– Те двое, с кем ты был накануне в Нойбурге и по пути туда, погибли? – Да. Вы же это знаете лучше меня. – Тогда где оставшиеся две женщины? – В поместье Винтертор. Это километров сто сорок – сто пятьдесят отсюда, между Пирмазенсом и Саарбрюкеном… – Какое у них задание? – Они должны были подготовить все условия для того, чтобы мы смогли эвакуироваться и пересидеть ядерную зиму в относительно безопасном месте… – А точнее? – Был план откупить заранее два комфортабельных убежища. Точнее сказать, убежище удалось арендовать одно… – И где это конкретно? – Укреплённая ферма с подвалом-бомбогазо-убежищем в окрестностях Гренобля, во Франции, и считающееся противоатомным, семейное убежище недалеко от Туна, в Швейцарии. В последние дни они должны были завершить доставку запасов всего необходимого для длительной жизни при максимальной изоляции в эти два убежища. Ну или, по крайней мере, постоянно контролировать этот процесс… – Какое из двух убежищ основное? – По ситуации. В принципе, они оба равноценны. Предпочтительнее было швейцарское, но, насколько я успел узнать, когда всё началось, хитрые швейцарцы сразу же наглухо закрыли свою границу и воздушное пространство для любых иностранцев… – Выходит, Швейцария стала недоступна? А ведь Гренобль отсюда довольно далеко, километров пятьсот. Как собирались добраться туда? – Не спорю, далеко. Но те, кто готовил убежища, должны были предусмотреть какой-либо скоростной транспорт, вплоть до воздушного. Арендовать самолёт или вертолёт… – Должны были, или реально арендовали? – Этого я точно не знаю. С самой прошлой ночи связи с ними не было… – Надо полагать, они и без всякой связи догадались, что задуманное вами свершилось… И они обе в этом поместье? – Вероятно. Хотя могут быть и в разъездах. Но, по инструкции, обе сразу уезжать не должны. Одна из них должна постоянно находиться в Винтерторе… – Зачем? Что конкретно они там делают? – Ещё четыре дня они будут ждать там нашего прибытия или сообщений по радио от нас. Мы рассчитывали, что если по какой-то причине не сможем вовремя добраться до места, то до какой-нибудь рации – точно… – Хорошо. Что представляет собой этот Винтертор и кто ещё в поместье, кроме них? – Поместье – взятый в долгосрочную аренду довольно старый, двухэтажный дом, с надворными постройками, гаражом и земельным участком. Кроме тех двоих, что вас больше всего интересуют, там может быть до тридцати человек… – Вся эта псевдореволюционная публика из числа леваков, которым вы сумели загадить мозги и дали денег? – Да. – Вооружены? – Да. – Чем вооружены? – Стрелковое оружие. Пистолеты, револьверы, пистолеты-пулемёты, карабины, может быть пара ручных пулемётов и ручных противотанковых гранатомётов. Плюс там должен быть транспорт и запасы всего необходимого… – Как вы намеревались сообщить им о своём прибытии? – По радио. Короткие волны, частота 1818 килогерц. Морзянка или, в самом крайнем случае – голосом. Сначала передать шесть пятёрок, а потом сообщение… – Кодированное? – Нет, открытым текстом. Мы решили, что, если всё пойдёт по нашему плану, может просто не остаться времени ни на шифровку, ни на расшифровку… – Это вы правильно решили, – сказала Кэтрин. – Хорошо. Молодец. А теперь отдохни. Спать! «Клиент» умолк и закрыл глаза, словно только этого и ждал. – Ну что? – спросил я её. – Мы на правильном пути, хороша наша дорога? – Можно сказать и так. Выходит, что мы всё время двигались в абсолютно правильном направлении, и, проехав ещё километров пятьдесят на юго-запад, мы бы засекли их собственной аппаратурой, без каких-либо подсказок. Но теперь мы знаем главное – где они, сколько их и зачем они будут ждать эту троицу, из которой реально уцелел только один человек. Осталось накрыть всю шайку-лейку… Нравится мне это самое «мы», особенно учитывая, что сам я ничего особенного не делаю, а просто плыву по течению, хоть и считаюсь за командира. Жалко только, что орденов-медалей за подобные «подвиги» я не дождусь… В остальном наши дальнейшие действия были просты. Сев за рычаги, напарница гнала БТР ещё с полсотни километров, ровно до момента подтверждения полученной информации, то есть тогда, когда её аппаратура начала фиксировать интересующие нас отметки в районе того, что наш пленный называл Винтертором. Когда мы вновь остановились, я вдруг ощутил, что безумно хочу жрать (целый же день не ели!), и поужинал «чем Советская армия послала», а именно – сухарями и рыбными консервами в томате, из числа невеликих запасов, доставшихся мне вместе с вещмешком покойного рядового Пилопонжика. После чего, по рекомендации напарницы (ей-то сон и отдых пока, судя по всему, не требовались), поставив «калаш» рядом с собой, прикорнул отдохнуть на куче неряшливо сваленных справа-спереди на дне боевого отделения бэтээра брезентовых причиндалов, даже не заметив как вырубился… За стёклами перископов на землю опустилась ночь, подсвеченная атомным пожарищем на горизонте. «Я знать не хочу ту тварь, кто спалит это небо». В. Бутусов. Что-то там про шар цвета хаки Глава 3. Призраки из параллельного прошлого на фоне разборок с теми, кто уже всё равно мёртв Недалеко от поместья Винтертор. Где-то между Пирмазенсом и Саарбрюкеном. Саар. ФРГ. 29 октября 1962 года Проснулся я от звука каких-то далёких взрывов. И, подняв голову, долго не мог понять, где нахожусь. Такое бывает, когда среди ночи открываешь глаза от какого-нибудь толчка или звука в собственной постели (и вовсе не обязательно, чтобы накануне ты непременно перебрал чего-то крепенького), тупо смотришь перед собой, а всё ещё отключенный мозг не выдаёт ничего вразумительного, кроме страшных предположений о том, что тебя невзначай переместило в какую-то неизвестную задницу мира. Правда, дома от этого избавляешься быстро, после того как «соображалка» наконец приходит в норму, и ты врубаешься, что таращишься всего-навсего на подсвеченную мертвенно-синеватым лунным светом противоположную стенку комнаты, а все непонятки всего лишь от того, что фонари во дворе в эту ночь по какой-то причине не горят. Но это дома. А здесь, открыв глаза, я постепенно вернулся в воняющий соляром и подсвеченный тусклой лампочкой тесный мир, скрытый под противопульной бронёй. Даже нахлынули какие-то воспоминания о том, что у нас сейчас вообще не положено помнить. А именно – Северный Кавказ из 1990-х, время, оставшееся разве что в старых криминальных сериалах из тех, что «из девяностых и про девяностые», вроде «Улиц разбитых фонарей». Тогда в моей жизни действительно была пара экстремальных ночёвок в десантном отделении обшарпанной БМП-1, которая была постарше меня, и пришлось спать, не раздеваясь (потому что я тогда был путешествующим налегке и тупо ищущим приключений на свою задницу штатским идиотом, который корчит из себя крутого репортёра), на брезентовых чехлах среди канистр и пластиковых бутылей с водой, патронных цинков и коробок с консервами. Только тогда было теплее, дешёвое бухло сомнительного разлива и ещё лишённое страшных картинок о наносимом им организму вреде курево продавали где попало и круглосуточно, а я был сильно моложе и глупее, поскольку, как и многие тогда, на полном серьёзе думал, что впереди у меня только хорошее… Помню, продираешь глаза, натягиваешь обувку и вылезаешь из широко открытых задних дверок наружу, а там красота, в разгаре лето, вокруг безымянной высотки, насколько хватает глаз, горы и зелёный лес, чистый воздух – благодать. И тут ещё недавно проснувшийся мехвод той «бэхи», младший сержант Витася Каздеев (правильный, но глупый, родом из Елабуги, где Цветаева вешалась, сейчас он сильно умнее не стал, разве что с тех пор изрядно растолстел – владеет каким-то автосалоном и женат был три или четыре раза) врубает рацию, настроившись непонятно на какую волну, и, откуда-то из-под открытого люка бээмпэшной башни шалый женский голос (вроде бы Вики Цыгановой) поёт про «лето жгучее, лето пьяное», добавляя полноты ощущений. Романтика (конечно, не Афган, куда такие, как я, по малолетству попасть никак не могли, но тем не менее), мать её, на фоне которой тогда даже как-то не думалось, что где-то в этом лесу, совсем рядом с тобой может запросто сидеть кто-то злой, бородатый и вооружённый, рассматривающий тебя через снайперскую оптику, а в ауле, название которого я и тогда не знал, позади нас, в принципе, непонятно чья власть, из-за чего местный комбат, капитан Жмурдин (этот, по-моему, ничем, кроме пьянства, по жизни не прославился, несмотря на все свои заслуги и ордена Мужества, досрочно вылетел из рядов, получив напоследок майора, и, увы, дал дуба в 2007-м от какой-то желудочной онкологии) каждый раз беседовал за жизнь с тамошними авторитетными старперами в непередаваемом стиле «так договоримся, или вертушки вызвать?». Эх, да чего вспоминать… Теперь-то велено считать, что ничего этого как бы вообще никогда не было, а «чехи» – и вовсе лучшие друзья. Хотя я-то в тех местах тогда побывал в качестве уже привычного к любым «перегибам генеральной линии» журналиста, а вот что теперь делать тем, кто тогда, в тех самых горах, воевал всерьёз… Однако здесь я на свежий воздух как-то не особо рвался, сразу же вспомнив, что после вчерашнего тут можно запросто надышаться чем-нибудь «этаким», от чего лёгкие начнут нежно светиться. В остальном вокруг всё было так же, как и накануне. На казённом железном столике передо мной лежали сваленные в кучу противогазы, ОЗК и добытый давеча несколько мародёрским способом вещмешок, прямо перед носом были брезентовый ремень и ствол «АК-47», а в противоположном углу рубки маячил нелепым чучелом, по-прежнему пребывающий в нирване пленный с покрытой струпьями ожогов физиономией. Накануне я долго соображал, похожим на кого он мне показался, а тут, вдруг, тыркнуло – ну вылитый принц Чарльз! Одно время я, кстати, думал, что нелепым чучелом сей (сейчас уже скорее чисто теоретически) будущий английский король выглядел только на фоне элегантной как рояль Дианы Спенсоровны (которую, как я понял, замочили по личному приказу свекрови изрядно поднаторевшие в ликвидации через посредство автокатастроф активистов ИРА живорезы из авиадесантной SAS, просто потому, что в те времена отчимом очередных наследников престола мусульманин быть ну никак не мог, будь он хоть трижды миллиардером), но потом, когда покойную леди Ди сменила страховидная Камилла Паркеровна (она же герцогиня Корнуольская), стало понятно, что Чарльз – нелепое чучело просто по-жизни, от рождения и совершенно вне зависимости от того, какие именно бабы и в каком количестве отираются с ним рядом. Видимо, карма у него такая. Хотя одна моя знакомая дурочка с переулочка вполне искренне считает, что социальный (а также любой другой) статус мужика якобы определяют исключительно женщины, которые с ним живут, ну или в крайнем случае встречаются. Притом, самое смешное, что внешне она сама отнюдь не Катрин Денёв, а её мужик – ну совсем не Ален Делон, да и впечатления сильно счастливых людей они как-то не производят… Вот и у нашего «дорогого гостя» было именно такое, совершенно бессмысленное, опустившееся вниз, к подбородку, лицо. Единственная разница была в том, что у него оно стало таким не в результате длительного, многовекового процесса великосветского вырождения (как у Виндзоров и прочих европейских монарших династий), а почти мгновенно, под воздействием неких сильнодействующих технических средств… Заставив себя перестать думать о всяких посторонних вещах, я понял, что взрывы снаружи почему-то стихийно продолжались. Сразу подумалось об очередной атомной бомбардировке, но то, что я слышал, было явно не тем. Как-то слишком слабо оно рвалось и чересчур часто. К тому же у меня возникло ощущение, что пока я спал, БТР двигался, а теперь – стоял. Я посмотрел на свои наручные часы – было шесть минут седьмого утра, циферблат белый (стало быть, вокруг не фонит). Потом приподнялся и сел, окончательно приходя в себя. Бессменная напарница, на которую я поначалу не обратил особого внимания, торчала в командирской башенке и молча озирала местность сквозь штатные перископы. В основном я видел её юбку и обтянутые чулками коленки. – Как спали, командир? – спросила она. Как мне показалось – со слегка издевательской интонацией. Ну да, им-то, биороботам, хорошо, а вот нормальный человек всё-таки должен отдыхать, хоть иногда. – Бывало и лучше, – честно ответил я (как-никак, не в кроватке спал), нашаривая среди окружающего меня барахла флягу. Нашёл. Прополоскал рот, промыл глаза и слегка ополоснул помятую физиономию, ощутив отросшую щетину. Сплюнул воду куда-то в угол боевого отделения. Непорядок, но что делать? Похожу небритым… Завинтив пробку, убрал зелёную металлическую баклажку обратно в вещмешок и спросил: – И что там, снаружи? Куда нас занесло? Чуть не сказав при этом «куда ты нас, такая-сякая, завезла»? И, не дождавшись ответа, сел на переднее место, прилипнув к местной оптике. Наверное, именно так придурочные танкисты Гудериана в 1941-м пялились на московский Речной вокзал или окраины Тулы. Но повторять их роковые ошибки, вроде безуспешной попытки ворваться в Тулу со стороны спиртзавода, мне как-то не хотелось… Мы стояли на краю незнакомого леска, за которым открывалось поле (поскольку на нём явно очень давно ничего путного не сеяли и не жали, скорее, даже луг с обесцвеченной осенней травой) с торчавшими там и сям деревьями и кустами, потом начинались какие-то постройки и затем снова лес. За триплексными стёклами сочился серенький, туманный рассвет, и где-то на горизонте, за голыми кронами деревьев раз за разом оглушительно бабахало. В той стороне к небу поднималась стена дыма, и время от времени пейзаж откуда-то снизу дополнительно подсвечивался тусклыми вспышками. Выглядело всё это довольно зловеще, но на атомные взрывы всё-таки вообще не походило… – И что это за херня? – повторил я. – Если вы о взрывах, то примерно в той стороне Саарбрюкен. Очень похоже, что что-то взрывается либо на тамошних заводах, либо на узловой железнодорожной станции… – Очень странно, что на него до сих пор не скинули водородную бомбу. Всё-таки, насколько я помню, этот самый Саарбрюкен – крупный промышленный город, с по меньшей мере полумиллионным населением. Хотя ещё не вечер… А с чего оно там взрывается? Его что – бомбили или обстреливали? Выдав эту фразу, я ещё успел вспомнить, что Саарбрюкен – это, помимо прочего, родной город оставшегося в народной памяти, в основном благодаря актёрской игре Олега Табакова, Вальтера Шелленберга и полузабытой ныне певицы Сандры. Иные, знаменитые, уроженцы данного города мне были неизвестны. Но вслух я это не произнёс – у нас и так всё было довольно сложно.