– Похоже, что нет. Ни самолётов, ни артиллерии слышно не было. Скорее всего, натовцы просто что-то подожгли или подорвали при отступлении. Зато с ночи шум из-за этого стоит такой, что мне удалось подъехать совсем близко к нашей цели… Какой прогресс! Всего только второй день войны, а авиация уже не летает и артиллерия не стреляет! Ну по крайней мере – здесь. Советское командование, видимо, не считает город масштаба Саарбрюкена достойной целью для применения «спецбоеприпасов» (либо их действительно сильно не хватает), ну а поскольку НАТО тоже особо не спешит сбрасывать на него атомную бомбу, русские танки туда, похоже, всё ещё не ворвались. Быстро же выдохся военный потенциал у обеих воюющих сторон… – Да ну?! – сказал я, переварив услышанное, и моё удивление было вполне искренним. Тогда получалось, что она на довольно хорошей скорости гнала БТР всю ночь, раз уж мы успели преодолеть эти самые полтораста километров. Удивительно, что ничего не сломалось и солярки хватило. Н-да, советская техника – это всё-таки что-то… В принципе, конечно, непорядок, что узнал я про этот марш-бросок только сейчас, «по факту», но что с того? Что могло измениться, если бы я сделал умное лицо и что-то такое приказал? Я бы всего лишь сказал ей – езжай куда надо, и всё. В ситуации, когда подчинённый ориентируется на местности лучше командира, роль последнего всегда приобретает чисто декоративные функции… – За мной, командир, – пригласила Кэтрин. Открыв большие верхние люки рубки, мы оказались на холодной, слегка покрытой утренней изморосью броне. – Вон там, впереди, видите? – сказала напарница, протягивая мне бинокль. Ей самой оптика, судя по всему, была не особо нужна. – Это и есть наш Винтертор? – спросил я, между делом припомнив, что по-немецки это словосочетание означает что-то вроде «зимние ворота». – Да. В бинокль на открытом воздухе обзор был куда лучше. Кроме перелесочка и поля стало видно идущую через поле грунтовую дорогу, которая заканчивалась у потемневшей деревянной ограды, за которой хорошо просматривалось грязно-белое двухэтажное здание. Домина был старый, в типично немецком стиле. П-образный при виде сверху, боковые секции этой самой П направлены в противоположную от нас сторону. Два этажа, в первом четыре окна, во втором – пять, все окна закрыты ставнями. Посередине первого этажа массивная дверь с крыльцом. Крыша остроконечная, крыта то ли черепицей, то ли чем-то вроде того. Судя по внешней отделке (какие-то белые панели или просто заштукатуренные участки, перемежаемые тёмными планками и брусьями), дом, по крайней мере частично, был деревянным. Позади виднелись какие-то постройки. У входа было припарковано несколько машин – жёлтый «Жук», синий с чёрными крыльями «Ситроен 2CV», оборудованный под развозной фургончик, пара легковушек, похожих на «Опель Капитан» (одна тёмно-коричневая, вторая тёмно-серая) и серо-зелёный «Ленд Ровер». Людей я, лично, нигде не заметил. Правда, последнее ничего не значило – их посты могли сидеть не в доме, а где-то снаружи. И вообще, они всё-таки могли услышать шум нашего бэтээра и отправить кого-нибудь на разведку. Но раз Кэтрин упорно помалкивала на эту тему, страхи мои, скорее всего, были напрасны. – Посмотрите, вон там, слева, командир, – сказала мне напарница. Я повернул бинокль туда, куда она указывала. Ого! Слева, метрах в пятидесяти от здания, имелась относительно недавно расчищенная площадка, в выложенном потемневшими досками центре которой, вполоборота, носом к нам стоял на двух толстых колёсах довольно крупный вертолёт. Знакомая машина из этой эпохи. Изделие «дяди Игоря Сикорского», первая вертушка, надёжность которой впервые позволила безопасно летать на ней даже американским президентам, начиная с Д. Эйзенхауэра. UН-34 в военном варианте, S-58 – в цивильном, а в английском исполнении сей аппарат больше известен как «Уэссекс». Кроме пары пилотов такая винтокрылая штукенция должна вмещать минимум человек десять, то есть стрелковое отделение. Но здесь машина была в сугубо гражданском варианте – в видимом левом борту влажно поблёскивало шесть больших прямоугольных иллюминаторов, да и раскрас наличествовал соответствующий – низ серо-голубой, потом тонкая белая полоска, дальше широкая синяя полоса по линии окон и белый верх, на хвостовой балке какой-то плохо различимый чёрный буквенно-цифровой код. В принципе, внешность вертолёта очень напоминала то, как в те времена красили разную авиатехнику в бельгийской авиакомпании «Sabenа». Двери пилотской кабины закрыты, но по виду вертолёт был в полном порядке. Как говорится, сел – и лети. Рядом с посадочной площадкой лежали под брезентом несколько каких-то продолговатых штуковин. Похоже, бочки с топливом. – Основательные у вас там, в том будущем, которое может сбыться, если мы не будем ничего предпринимать, бабы. И, что самое смешное – исполнительные, – сказал я, опуская бинокль. – Похоже, они сделали именно то, чего им велели их мужики. У нас бы они вместо этого точно устроили скандал на тему того, что кто-то вообще смеет указывать им, что надо делать. А эти, гляди-ка, всё-таки наняли или купили вертолёт и даже оборудовали из подручных средств посадочную площадку. Правда, явно не сами, а с помощью бессовестно обманутых аборигенов, которых лично мне после этого вообще не жалко. Как мыслишь наши дальнейшие действия? Я так понимаю, зайдём в гости через какой-нибудь задний двор? Если есть смысл штурмануть эту халабуду в лоб? Вопрос был не праздный – уж она-то, с её способностями, должна увидеть и сосчитать, сколько их вообще здесь и где именно они засели. А про «штурмовать в лоб», это, так сказать, фигура речи. У нас же не танк, а всего лишь легкобронированная КШМ, а самое мощное из имеющегося оружия – ручняк да несколько гранат. С подобным арсеналом никого приступом не возьмёшь… – По пути сюда я передала им по радио сообщение о том, что в течение десяти-двенадцати часов мы, а точнее они, будут на месте. – Ну и? – спросил я, немало удивившись этому факту. Выходило, что и момент этой радиопередачи я благополучно проспал… – Получила подтверждение. Они сообщили, что «с нетерпением ждут». Ну а поскольку местность подходящая и никаких серьёзных преград на нашем пути не возникло, мы смогли оказаться здесь значительно раньше. Причём благодаря этим взрывам в районе Саарбрюкена они явно не услышали нашего передвижения. Рассмотреть нас из дома, даже в бинокль, тоже вряд ли возможно… – Так это же здорово! Ещё бы, попробовал бы кто остановить ползущий с выключенными фарами в ночи, по Западной Германии, советский бронетранспортёр! Небось встречные бундесдойчи привычно накакали полные кюлоты, думая, что мы авангард «жидо-азиатских орд большевиков» и прямо за нами едет, снося всё на своём пути, какая-нибудь танковая армия ГСВГ… – Здорово, но есть одна небольшая проблема. Дело в том, что моя аппаратура даёт всего одну, а не две отметки от интересующих нас лиц внутри этого дома. И, кроме неё, там находятся семнадцать человек из числа тех, кто нам совсем не нужен… – А почему раньше не сказала? – поинтересовался я, сообразив, что наш пленный (вот же сволочь!) накануне нагло врал, рассказывая сказочки в превосходной степени о том, что здесь может быть аж до тридцати вооружённых гавриков. А их оказалось, считай, вдвое меньше… – А какой смысл? Будем надеяться, что за десять-двенадцать часов вторая «клиентка» тоже подтянется в этот Винтертор. Куда хуже, если она уже отбыла в Гренобль и имеет приказ ждать остальных там. В этом случае нам придётся добираться туда самим или найти предлог, чтобы вызвать её сюда. Но, коли уж у них тут обнаружился вертолёт, многое будет проще… – Так какой конкретный план штурма? Подъедем или пойдём? – Подъехали мы уже достаточно. Дальше они нас не только услышат, но и увидят. Пока расклад такой – все восемнадцать человек, включая нашу «клиентку», сосредоточены на втором этаже здания и сейчас спят. Бодрствующих наблюдателей в доме всего двое, при этом один, судя по всему, дежурит у рации. Снаружи у них постов и секретов нет. Данное заявление указывало на то, что эти уроды избрали самую верную для себя тактику – просто затихарились и ждали уже погибшую троицу, стараясь не привлекать к себе внимания. С тем чтобы потом улететь куда подальше. Ну а с противником, который сам себя запугал, воевать завсегда легче… – Это, безусловно, радует, – сказал я. – Так с чего начнём? Вместо ответа Кэтрин нырнула в рубку бэтээра и молча полезла к пленному. Потом взяла его за грудки и потащила наружу. Поскольку команды просыпаться ему никто не отдавал, он по-прежнему был в нирване и более всего напоминал манекен из отдела мужской одежды. Помогая ей, я, подхватывая это «тело» то под мышки, то за шиворот, наконец сумел вытянуть его наружу, через проём левого, командирского люка. Совместно мы утвердили его задницу на краю люка, после чего напарница вылезла на броню и развязала пленному руки. Далее, вытянув его безвольные, ставшие какими-то синюшными, конечности вперёд, Кэтрин аккуратно и прочно (но почти незаметно со стороны) связала запястья рук «клиента» впереди так, что со стороны казалось, будто этот обалдуй просто едет, обняв обеими руками круглую крышку люка. – Что-то я не совсем понимаю тонкости сего тактического замысла, – сказал я, критически оглядывая получившуюся в результате художественную композицию, которую можно было назвать, например, «зомби на броне». – Поскольку он единственный пока ещё уцелевший из этой троицы, его должны увидеть и чётко опознать. Собственно, для этого он и был нам нужен – по нему точно стрелять не будут… – Ну это как раз понятно. То есть всё-таки поедем? Вместо ответа напарница нырнула обратно, в глубины машины, и, нацепив поверх неряшливой причёски наушники и взяв в руку микрофон, нагнулась к рации. Из чисто спортивного интереса я спустился за ней. И невольно дёрнулся, когда внутри боевого отделения бронетранспортёра зазвучал голос нашего пленного. Причём тот, что был у него до того, как он, по собственной дурости, вынужденно впал в беспамятство. Оказывается, она и это умеет имитировать, прямо «Приключения Электроника» – надо полагать, если Родина прикажет, то запросто споёт голосом Робертино Лоретти… – Пять, пять, пять, пять, пять, пять! Внимание! Скоро будем! Двигаемся на трофейном гусеничном бронетранспортёре русского производства! Внимание! Скоро будем!.. И опять мне казалось, что она говорит по-русски, хотя реально язык точно был другой… Она повторила это раз десять, после чего, судя по всему, ей наконец дали подтверждение. Надо полагать, тот, кто дежурил в Винтерторе у рации, в момент начала передачи бессовестно дрых… Кэтрин выключила рацию и сняла наушники. Я молча глядел, как она пихает в карманы чёрной танкистской куртки пистолеты и запасные обоймы. Потом, порывшись где-то в углу, достала РПД, откинула верх ствольной коробки, проверив ровно ли вставлена в казённик лента, и взвела затвор. Однако сумку с запасным барабанным магазином она брать с собой не собиралась. Не рассчитывала на большую стрельбу? – Командир, вы вести эту машину сможете? – спросила напарница. – Да. Странный вопрос – тут всё просто… – Тогда я пойду прямо сейчас, а вы – садитесь за рычаги и езжайте прямиком к дому. Только обязательно выждите минут двадцать после того, как я уйду. Когда подъедете вплотную, глушите двигатель, но наружу не показывайтесь. Они выйдут встречать, тут я и начну… Отказать ей в отсутствии логики было сложно. То, что бронетранспортёр двигается, а один из троих, кого здесь ждут, как из печки паровоза, сидит в командирском люке, будет означать, что вернулись минимум двое (второй управляет машиной). А раз так, «комитет по торжественной встрече» непременно замешкается, решая, кто где, кто чей, кто жив, а кто не очень. Впрочем, наш расчёт, похоже, строился именно на этом… – А может, мне прямо в дом въехать? Им будет приятно! – предложил я. – Не стоит, – не оценила юмора моя суровая напарница. – Хорошо, а какой-нибудь сигнал ты будешь давать? – Нет, зачем? Вы всё равно услышите. Я постараюсь, насколько это возможно, обойтись без стрельбы, но их в доме слишком много, и кто-нибудь из них неизбежно начнёт стрелять. Просто с испугу. Так что если внутри началась стрельба – значит, я уже там. – И что потом? – Потом всё просто. По обстановке. Насколько я понимаю, вы знаете этих двух оставшихся женщин в лицо? – Да. – Тогда займите позицию для открытия огня и стреляйте либо из бэтээра, или спешьтесь. Лучше всего вам вообще в дом не заходить, а просто валите наповал всех, кто покажется наружу, кроме, разумеется, меня и этой женщины. Правда, я точно не могу сказать, какая именно из двух интересующих нас дам осталась в доме. Если стрельба в доме будет продолжаться слишком долго – подключайтесь. И, разумеется, не стреляйте в сторону вертолёта. Он нам ещё может пригодиться, да и противник его, судя по всему, тоже будет беречь… Оружие у вас в порядке, боеприпасы есть? – Натюрлих, – ответил я, не совсем понимая, с чего это она называет этих сучек «дамами»? Опять какой-нибудь встроенный «протокол принудительной вежливости»? – Сколько на ваших часах? Закатав левый рукав, я молча показал белый циферблат, на котором было без десяти семь. – Помните – двадцать минут, не меньше. Всё. Я пошла… С этими словами она перекинула ремень РПД через плечо и спрыгнула с брони, с удивительной лёгкостью потопав в своих модельных туфлях по осенней земле. Пара минут – и я её уже не видел, хотя вроде бы всё время смотрел прямо на неё. Вот как она это делает? Небось долго училась, или это очередная «конструктивная функция». А ещё мне было интересно, как она успеет преодолеть на каблуках километра полтора, а потом ещё и незаметно проникнуть в дом за эти самые двадцать минут? И как она увидит, что я уже подъехал? Хотя чего это я? Она же не человек, а я разных там спецназовских нормативов и хитростей из этого их пресловутого будущего не знаю даже приблизительно… Интересно, что после получения «радиоподтверждения» нигде в доме не зажёгся свет, не открылись окна с дверями и решительно никто не вышел наружу, из чего я сделал вывод, что банкет по поводу торжественной встречи тут вряд ли готовился. Дисциплинка хромает или конспирация прежде всего? Так или иначе, выждав положенные двадцать минут, я ещё раз посмотрел на привязанный к крышке командирского люка «селиконовый имитатор человека» (его состояние не изменилось, просыпаться он даже не думал) и полез на место мехвода, оставив открытыми оба больших посадочных люка в задней части рубочной крыши. Конечно, какая-нибудь сволочь может сдуру и гранатку туда закинуть, но зато так я быстрее покину машину. Сунув пилотку в карман, я нацепил танкошлем и взгромоздился на сиденье механика-водителя. Бегло осмотрелся. В советской послевоенной броне всё, в принципе, похоже – прямо передо мной приборный щиток. Спидометр справа, педали, рычаги управления бортовыми фрикционами и тормозами под руками – всё вроде привычно. На всякий случай я глянул на уровень топлива. Солярка в баках оставалась, но стрелка на шкале неудержимо стремилась к нулю, как-никак, долгий путь, проделанный этой ночью, был практически предельным для одной заправки. Потянувшись правой рукой, я щёлкнул торчавшим в довольно укромном месте реле стартёра. Дизель взвыл, а потом с рёвом завёлся. Ну всё, как говорил Виктор Степанович Черномырдин – мы продолжаем то, что мы уже много наделали… Я вывел машину из голых кустов, прикинув, что своей вознёй дал напарнице пару дополнительных минут. В остальном близкий родственник ПТ-76 пошёл на удивление легко и послушно, благо грунт был сухой. Выскочив из-под прикрытия куцей природной маскировки, я вышел на тянувшуюся к Винтертору грунтовую дорогу, прибавил газу, быстро и без помех проскочил проход в ограде и вывел БТР прямиком к надвигающемуся на меня сквозь триплексные стёкла крыльцу. Остановив бронетранспортёр острым носом к дому (до припаркованных у крыльца машин оставалось метров десять), я взвёл глухо лязгнувший затвор «АК-47», а уже затем выключил двигатель. Из дома никто не выходил. Возникла тягостная пауза на несколько минут, в ходе которой я успел разглядеть, что ухода за этим домом, похоже, не было очень давно – стены вблизи выглядели более чем облезло (на штукатурке там и сям проступали довольно широкие трещины), дерево входной двери потемнело прямо-таки до черноты, а на дверной ручке присутствовала благородная медная зелень. Вотчина какого-нибудь вконец разорившегося мелкого землевладельца дворянских кровей, сдающего своё родовое гнездо в аренду кому попало? Всё может быть… Затем, когда сизый солярный выхлоп практически рассеялся, дверь наконец-то отворилась. Долго же они спускались со второго этажа… Сразу же возникло законное опасение, что передо мной могут запросто оказаться семь-восемь вооружённых людей, которых я один, как ни крути, не смогу положить быстро. А дальше, если они не дураки, – прижмут огнём, не дав вылезти из бэтээра, и забросают гранатами, благо люки открыты… Но почти сразу же я решительно отмёл подобное паникёрство. Каблуки и подошвы семи человек должны были производить изрядный шум, но реально решительно ничего, кроме скрипа явно заржавевших дверных петель, я не услышал. Сжимая автомат во вспотевших ладонях, я смотрел, как медленно открывается дверь, а потом облегчённо выдохнул. Поскольку на крыльце появились всего-то два прыщавых и заспанных юнца, на вид лет по восемнадцать-двадцать, не больше. Оба широко зевали со сна и их откровенно коробило на утреннем холодке. Лицо одного из сопляков украшала то ли тёмная клочковатая бородёнка, то ли перманентная небритость, явно намекавшая на некий «закос под Че Гевару». Лицо второго было вообще никаким – бледный блондинистый губошлёп, абсолютно без особых примет. Оба юных вояки вырядились в некоем «карнавально-полувоенном стиле», блондин был в серо-зелёной рубашке и чёрных брюках, а юный фанат команданте Че сочетал клетчатую рубашку с камуфляжными брюками французского, насколько я успел понять, образца. Дополняли их туалеты красно-чёрные шейные платки в стиле советских пионерских галстуков. Ага, стало быть, анархисты или какие-нибудь анархо-синдикалисты, та ещё накипь, именно тот случай, когда мальчикам было бы куда полезнее интересоваться доступными девочками, музыкой, бухлом и наркотиками, а не наследием Бакунина и Кропоткина. Хотя у них, на гнилом Западе, первое никогда не мешало второму…