Вооружена эта парочка была, можно сказать, неряшливо, но всё же вполне адекватно для ближнего боя. Разумеется, если бы у них самих были хоть какие-то внятные представления об этом самом бое. Правое плечо бородатого оттягивал неизменно предпочитаемый в середине ХХ века самыми разными любителями пострелять из-за угла (от малайских партизан до жидков из «Хаганы» и ясновельможных панов из Армии крайовы включительно), всегда напоминавший лично мне не огнестрельное оружие, а некий слесарный инструмент вроде дрели, английский (а может, австралийский или канадский) «Стэн» Мк. III или IV с Т-образным металлическим прикладом и нелепо торчавшей сбоку плоской обоймой. У второго косплеера висела на брезентовом ремне кургузая короткоствольная «беретта» модель 12 – знакомая по фильмам из мафиозной жизни, некрупная, полицейско-карабинерская волына, с характерной второй пистолетной рукояткой под толстым стволом. Кстати, эта «беретта» была довольно свежим оружием, поскольку выпускалась, если мне не изменяет память, с 1959 года. Успели купить или всё-таки украли? Оба зевавших на крыльце гаврика, судя по всему, очень себе нравились. Ну вылитые борцы за всеобщее счастье, резистанс, волонтёры, карбонарии, барбудос хреновы… Хотя, на мой взгляд, даже Юля Пересильд в роли снайпера Людмилы Павличенко на их фоне смотрелась не в пример убедительнее… Но брутальный внешний вид – это, ребятки, далеко не всё, что требуется на войне. А вот воевать, а тем более мгновенно изготовиться к бою, оба они были вообще не готовы, поскольку их пистолеты-пулемёты висели стволами вниз, а ни единой запасной обоймы я при них вообще не рассмотрел. Не в карманах же брюк они их таскали? Бойцы, где ваши патроны, ау! Нет, точно не своим делом эти мальчики занялись, ой не своим. Оно, конечно, как скажет чуть позже один из их абсолютных кумиров, винтовка рождает власть, но для управления этой самой винтовкой нужна какая-никакая партия, а отнюдь не пятёрка лживых сказочников из недостоверного далёка… – Vou?! Tu es en vie? – наконец как-то неуверенно крикнул небритый, обращаясь явно к торчавшему из люка бэтээра невменяемому чучелу и желая знать, жив ли он (как говориться – не факт), а потом ещё и уточнил на всякий случай: – Peux-tu m’entendre? Vous avez besoin d’aide? То есть он явно не был уверен в том, что его хоть кто-то здесь слышит, одновременно сомневаясь в том, что кому-то здесь нужна помощь. Сочетание французского языка с анархистской символикой сразу же, прямо-таки автоматически, начало превращать меня в партизана или бравого гренадёра образца 1812 года, этакого мечтающего лично заарканить Бонапарта хорунжия Попова 13-го, хотя, признаюсь честно, мои далёкие предки при Бородине вроде бы не были, да и Парижа тоже не брали. Генетическая тяга к беспощадному топору (или всё-таки дубине?) народной войны? Чёрт его знает… Одновременно с подсознательным пробуждением инстинкта мщения за сожжённую Москву (хотя наши её вроде сами подожгли, без участия Наполеона) и гибель князя Андрея Болконского (будь прокляты все эти штампы из позднесоветской школьной программы по литературе!) я, не без удивления, разглядел, что у особо горячего поклонника кубинских революционеров банально не застёгнута ширинка на пятнистых портках. Прямиком из сортира его выдернули, что ли? Ладно, сейчас получите, мудаки, дегустаторы фондю и прочих лягушачьих лапок… По-моему, этих двоих очень поспешно подняли с постелей, и, толком не разбудив, сказали – спуститесь во двор, надо встретить. Причём кого именно встречать и что делать с этими самыми приехавшими, им объяснить явно не удосужились (тот, кто отдавал им приказ, наверное, тоже был спросонья). Именно поэтому они столько времени и мялись на крылечке, не догадываясь, что их ждёт сюрприз в стиле того, который когда-то, очень давно, устроил Александр Невский псам-рыцарям на Чудском озере. В общем, ещё какое-то время (мне показалось, что это длилось довольно долго, но реально прошло максимум минуты две-три) мы разглядывали друг друга. Точнее сказать, это я видел их целиком и во всей красе, а они могли различить только верх и налобник моего чёрного шлемофона, да и то лишь в том случае, если бы они хорошо присмотрелись. Тем более что сладкая парочка всё время глядела вовсе не на меня, а в основном на торчащую из командирского люка нелепую фигуру со склонившейся вперёд головой. Не иначе ждали, не скажет ли он чего? Даже если эти юнцы и опознали в нём своего (в чём я как раз не был уверен), они явно не могли понять, жив пациент или же скорее мёртв? Подозреваю, что думали они в тот момент примерно следующее – если он жив, то почему не вылезает? А если мёртв и больше в машине никого нет – как он вообще сюда доехал? Так или иначе, мне оставалось ждать до последнего, прикидывая, за какое время они наконец поймут, что происходит что-то не то, и увидят, что запястья рук пленного связаны друг с другом тонким ремешком. «Калаш» в моих руках становился всё тяжелее. – Tu es en vie? – повторил бородатый тем же неуверенным тоном, и одновременно я услышал, как блондинчик тихо спросил у него: – Pour la voiture? То есть раз один интересовался у другого, что это за машина, они даже не смогли толком опознать тип приехавшей к ним бронетехники?! Хороших же подручных набрали себе эти «прошлонавты», дальше точно ехать некуда. А с другой стороны, стоило признать, что в начале 1960-х средний западноевропейский пейзанин не знал о вооружении Советской армии почти ничего. Тогда по обе стороны Атлантики с переменным успехом пугали друг друга в основном водородными бомбами, ракетами и бомбардировщиками, здоровенными и многомоторными… И в этот самый момент, ещё до того, как счастливый обладатель пятнистых штанов успел хоть что-то ответить своему коллеге, где-то в глубине дома глухо бабахнул одиночный выстрел. Одновременно внутри кто-то истошно заорал, и оба стоявших на крыльце юнца, разом схватившись за свои стволы, обернулись назад, на звук. Это была их главная и роковая ошибка, поскольку мне-то, в отличие от них, требовались считаные секунды… И я наконец привстал в люке с поднятым к плечу «АК-47» и упер локти в крышу рубки, заняв почти классическую позицию для стрельбы с упора. Тут даже можно было особо и не целиться, поскольку обе их фигуры полностью закрывали мушку моего прицела, не промазал бы даже слабовидящий или слепой. Разумеется, они таки увидели, как я встаю, но предпринять что-то в ответ уже не успели – моя короткая очередь патронов на шесть-семь перечеркнула этих двоих на уровне груди, повалив обоих на крыльцо с характерным шлёпающим шумом упавшего на пол ботинка. Глухо звякающие горячие гильзы покатились с обреза люка вниз, в боевое отделение, а сырой утренний воздух привычно и кисло завонял порохом. Дикие крики и стрельба одиночными внутри дома продолжились, а потом, уже где-то на втором этаже с очень характерным долбящим звуком, оглушительно замолотил РПД. Похоже, моя напарница взялась за здешнюю публику всерьёз… Вскоре пулемёт замолчал, и в доме опять завопили. Неужели кому-то показалось мало? Или перестреляли ещё не всех? А, нет, крик оборвался на высокой ноте, после того как там ещё два раза стрельнули одиночными, а потом, явно затыкая этого стрелка, прогрохотала короткая пулемётная очередь. И неожиданно, откуда-то справа, в борт БТР-50 прилетела автоматная очередь, звонкие рикошеты от которой разом вывели меня из ступора. Что характерно, стреляли не из дома, а с улицы, похоже, откуда-то из-за угла дома. Выходит, кто-то из-под этой пулемётной пурги убежал. А я его проморгал, дурак… Попасть в меня неизвестному стрелку помешали в основном открытые крышки верхних люков. Я мгновенно переместился в широком проёме люка ближе к корме, после чего увидел перекошенное (не иначе – со страха) лицо ещё одного, державшего угловатый «Стэн» в заметно трясущихся руках на уровне груди, гарного темноволосого хлопчика в серо-зелёной рубашке с уже привычным красно-чёрным платком на шее, настороженно выглядывавшего из-за угла дома. Половину его фигуры я видел вполне чётко, и поэтому прежде чем он успел хоть что-то предпринять, я поднял «калашников» к плечу и нажал на спуск. – Р-ты-ты-тых! – сыграл мой автомат. Получив короткую очередь, этот малолетний вооружённый маргинал выпустил из рук свой металлической обрубок британской выделки и без крика лёг на землю, сложившись практически пополам. Опустив ствол, я увидел на броне рядом с собой кровищу и сильно этому удивился. Как в той еврейско-интеллигентской фронтовой частушке – у себя потрогал, вроде ничего… Но, осмотревшись, понял, что все выпущенные этим импортным идиотом пули достались привязанному к люку «клиенту», причём одна или две попали непосредственно в его дурную башку, так что и добивать для гарантии уже не требовалось. Это называется – не повезло. Или, наоборот, повезло, ведь переход из состояния сна или беспамятства прямиком на тот свет – это вполне себе вариант для некоторых индивидов, из числа тех, кто, приняв на грудь, на людях излишне храбрится, грезя о мгновенной и безболезненной смерти? Интересно, зачем сей юный «ворошиловский мазила» вообще стрелял в него? Хотя это-то как раз легко понять – ведь он просто не видел никого, кроме этой торчащей из люка фигуры, и, значит, считал опасной для себя только её… Внутри ещё пару раз выстрелили одиночными. Это уже начинало напоминать нечто в стиле «Большого Куша» – это там в кого-нибудь постоянно высаживают целую обойму, а ему этого мало, поскольку, вместо того чтобы просто сдохнуть, мишень грязно ругается… Но наружу никто не вылезал, как видно, более никому не подфартило смотаться через кухню или чёрный ход. «Пойти помочь?» – подумал я как-то лениво. По идее, напарница сказала «подключаться» только в критической обстановке. Вопрос: возникла ли уже таковая в сложившейся ситуации? Раз поместье не горит, а внутри не рвутся ручные гранаты – видимо, нет. Однако решив внести-таки свои пять копеек в благое дело разгрома «враждебного бандподполья», я вылез из спасшего мне жизнь люка. Потом спрыгнул на землю, где перевёл дух, сдвинув левой рукой танкошлем на затылок. Палец правой оставался на спусковом крючке висевшего на ремне автомата. И, как оказалось, расслабился я рано – по корме бэтээра секанула ещё одна автоматная очередь. Тут уже целились непосредственно в меня, я инстинктивно присел, и неизвестному стрелку опять помешала броня корпуса, открытые люки и природное косоглазие, хотя пара пуль и блямкнула по железу всего в паре метров от меня. Н-да, я снова ошибся насчёт тех, кому «не подфартило». Ещё один революционэр, социал-демократ и, возможно даже большевик или троцкист, на мою голову. Блин, да сколько же их там? Прямо как клопов в старом диване… Выглянув из-за кормы бэтээра, я увидел, что у того же самого угла дома нарисовался ещё один, вооружённый уродливым изделием американских оружейников, а именно – пистолетом-пулемётом М3, обормот. Столь же юный, как и трое предыдущих, но на сей раз остриженный под машинку почти налысо, в коричневой кожаной куртке, в вороте которой я увидел ту же косынку правосековских колеров. Присев на корточки, он тормошил левой рукой лежавшего на земле коллегу, но тот, похоже, уже не подавал признаков жизни. Правой мой новый враг сжимал рукоятку своего автомата. Я прицелился в него и пустил короткую очередь. Руки слегка тряслись и пули ушли мимо. Увидев, что я жив-здоров и даже нагло стреляю, бритый вскочил на ноги и, выпустив от живота в мою сторону безнадёжную длинную очередь (по-моему, тем самым он полностью опустошил магазин), бросился бежать через поле куда подальше от дома. При этом он пытался двигаться каким-то откровенно пьяным зигзагом и стрелять себе за спину. Но, выпустив две или три последние пули, его М3 поперхнулся на очередном выстреле. По-моему, в столь возбуждённом (или он всё-таки реально был датый?) состоянии и при подобной «меткости» этот индивид не попал бы даже в щит размером два на три метра, из числа тех, что используют для своих тренировок противотанкисты. Разумеется, ничего, кроме раздражения, эти его действия у меня не вызвали. Я тщательно прицелился в обтянутую кожей спину бегущего и от всей души надавил спуск. И на сей раз, похоже, перенервничал уже я, поскольку все ещё оставшиеся в моём магазине патроны улетели в него одной длинной очередью. После чего видел, как несколько пуль прошили обладателя кожаной куртки насквозь. Перебор, однако… И ещё до того, как опустевший «калаш» возмущённо лязгнул, бегущий рухнул на бок, что-то закричав, истошно и неразборчиво. «Минус четыре», – подумал я, вставляя в автомат свежий, извлечённый из подсумка рожок. Свежеубитый беглец трусцой на короткие дистанции лежал, зарывшись носом в серо-жёлтую октябрьскую траву, и не двигался. Можно было считать, что готов. А ведь внутри должно быть ещё тринадцать, склонных к подобной хаотической пальбе обормотов, не считая той, кого нам надо было по-любому брать живьём… Чисто механически я отметил, что пока что мне попадались на мушку одни мужики. Может, столь нужная нам баба – единственное здесь «приятное исключение»? Внутри дома больше не стреляли, но своих намерений насчёт войти и помочь я всё-таки не изменил. Перешагнув через перегородившую крыльцо ногу покойного гавроша в пятнистых портках, я открыл обречённо заскрипевшую дверь и, выставив перед собой ствол, заглянул внутрь. Тишина, никакой реакции на моё появление, только со второго этажа доходили какие-то хаотические звуки и, кажется, вскрики, которые обычно слышны, например, при банальной драке. Внизу внутри дома было довольно темно, поскольку свет там не горел, но вот на втором этаже лампочки кто-то всё-таки включил (собственно говоря, очень странно было бы ожидать, что в здешней, уже достаточно зажравшейся Западной Европе хоть кто-то мог сознательно позволить себе обходиться без холодильника и прочих благ цивилизации – разве что хозяин этого дома был конченым жмотярой или искренним поклонником Захер-Мазоха), ощутимо воняло порохом, чем-то горелым и, влажновато-сладко, кровью. В воздухе висела ещё не осевшая пыль – явно частицы побелки или штукатурки, отбитые выстрелами от стен и потолка. Поскольку в доме оказалось теплее, чем снаружи, отопление тут было явно печное, и печь, которую, судя по всему, протопили с вечера, должна была находиться где-то на нижнем этаже. Собственно, строили это «загородное поместье класса б/у» очень давно и по привычному стандарту – на первом этаже слева размещалась кухня или столовая, а справа – какие-то хозяйственные помещения. Небось в начале века тут были комнаты прислуги или, как выражались во времена махрового крепостника А. С. Пушкина, «дворни». При входе, у стен, стояли друг на друге несколько больших коробок из коричневого картона. У одной из них отсутствовала верхняя часть и было видно, что она набита немаленькими, примерно пол-литровыми, консервными банками с изображением красного помидора. Что именно это было – сок, солёные либо маринованные томаты, или сильно популярный за бугром томатный суп-пюре, я уточнять не стал. Стало быть, они тут явно запаслись жратвой на чёрный день. А раз со стороны кухни нет никаких специфических запахов (выходит, не готовили они здесь ничего – странно, конечно, но тем не менее факт), и они не потащили этот груз далеко от входа, значит, скорее всего, они планировали уехать или улететь отсюда, забрав наличные харчи с собой. План работал ровно до того момента, пока мы не появились… Осматривать первый этаж у меня не было ну никакого желания, будь там хоть кто-то живой – уже бы проявился, орал и стрелял в меня. При их дебильных замашках ожидать иного как-то не стоило. По этой причине я сразу же рванул к радикально потемневшей от времени (как и все полы в этом доме) лестнице, ведущей на второй этаж, где, судя по всему, и была вся главная «движуха»… Я начал медленно подниматься наверх, держа «АК-47» наперевес и слушая звуки продолжающейся борьбы наверху. Лестница предательски поскрипывала под подошвами моих сапог… Поскольку здесь светились под потолком желтовато-тусклые лампочки без малейшего признака плафонов и абажуров (лишнее, несколько успокаивающее мои нервы доказательство того, что ближайшие города пока ещё не разнесли в пыль и дым), а ставни на окнах, ведущих во внутренний двор дома, были открыты, на втором этаже было куда светлее, чем внизу. Ну а дальше началось то самое «кино и немцы». Сначала я наступил на несколько лежавших на ступеньках пистолетных гильз небольшого калибра. На пару ступенек выше на лестнице лежал оброненный кем-то небольшой пистолетик, по-моему, «вальтер» ППК. Дальше, уже на втором этаже, у самой лестницы вполне ожидаемо обнаружился довольно симпатичный труп, который, судя по всему, этот пистолет и выронил. Широко раскинув руки и согнув ноги в коленях, на полу лежала лицом вверх засыпанная похожими на перхоть частицами штукатурки и извёстки темноволосая девчонка возрастной категории примерно 18+, в узкой тёмной юбке чуть ниже колен и красной блузочке с двумя расстёгнутыми (намёк на сексуальный подтекст?) верхними пуговицами. Шею девахи украшал тот же стендалевский платочек. Что ещё? Чулки, тёмные модельные туфли на небольшом каблуке, пыльная причёска растрепалась до последней степени, на груди – две характерные, ровные и тёмные точки, вокруг которых продолжали расплываться влажные коричневатые на красном фоне кровяные кляксы. Видимо, с неё-то всё и началось. Первые крики и выстрелы внутри дома, которые я слышал, были если не её собственные, то уж точно по её душу. А стало быть, среди здешних разрушителей мира эксплуатации были не только анархиствующие мальчики-маргинальчики, но и девочки-мажорки, причём одетые как-то ну явно не по-походному… Я нагнулся над распластавшимся телом. Ни на один из портретов двух наших фигуранток эта девчонка была не похожа. Но пока это был ещё и не совсем труп. На припорошенном пылью лице вдруг открылись удивлённые глаза и стало понятно, что она дышит, но еле-еле. – Je meurs… Qui tu es? – услышал я слабый голос. И опять сплошные францужане и францужанки. Чего вам, блин, всё время не хватает? Куда вы всё время лезете, учитывая, что все ваши Парижские коммуны всегда заканчиваются одинаково – стенкой на кладбище Пер-Лашез? Гляди-ка ты, помирает, что характерно, не прося при этом ухи, но всё-таки желает знать кто я такой. Ну, извольте, мамзель, нам не жалко, мы не гордые… – Je suis un soldat russ! – чётко ответил я, стараясь её не разочаровывать. Всё-таки нашёл подходящую фразу в своём скудном запасе французских слов. Хотя, убей меня бог, не представляю, приятно ли ей будет узнать, что к её смерти имел отношение (поскольку сам-то я её всё же не убивал) некий русский солдат? Вообще, с подачи одного, позднее закономерно превратившегося в унылое, упадническое говно арбатского поэта, отечественные романтические сопляки из 1960-х вроде бы желали непременно узреть перед смертью лица неких «комиссаров в пыльных шлемах» (если перевести на обычный русский язык – каких-то там евреев в будённовках). Однако евреи в характерных головных уборах не объявлялись, а эта самая гражданская война оказалось, к сожалению, вовсе не «той, единственной», на чём их странноватое поколение, судя по всему, и сломалось окончательно… А вот о чём мечтали их тогдашние западноевропейские ровесники – боюсь даже предположить. У этих разные, весьма революционные, мозговые запуки в те времена вполне нормально сочетались с Битлами, картинками какой-нибудь голой Урсулы Андресс, группенсексом и марихуановым косячком. Не думаю, что я был именно тем самым, что стоило видеть перед смертью, поскольку не уверен, является ли небритый мужик в ребристом танкошлеме и чёрной танкистской же одёжке с автоматом «АК-47» подходящей декорацией для достойного и модного в здешней синагоге «отходняка». Может, она хотела бы в этот момент увидеть, к примеру, Жан-Поля Сартра? Я подумал, не стоит ли добить это прелестное создание, чтобы оно более не мучилось, но в этот момент любознательная до последнего малолетка наконец закрыла глаза, а звук её дыхания стал практически не слышен. Поэтому я аккуратно обошёл постепенно отходившую в мир иной (если он, конечно, вообще есть) деваху, понимая, что моя напарница на сей раз сработала не слишком-то чисто… Итак, второй этаж – открытые двери комнат, стены, потолок и эти самые двери в пулевых дырах и выбоинах, кругом пыль, штукатурка, щепки и стреляные гильзы. Очень много гильз. Вот тут уже явно нашлась достойная работа для пулемёта. Ну и забрызганные кровью трупы на полу. В живописно-нелепых позах. Всё те же, прошитые автоматическим огнём, сопляки. Пять штук. Один, привалившийся спиной к стене и перегородивший ногами коридор, полностью одет, остальные – частично. Один, лежавший на полу, голой спиной (на бледной коже которой темнело наискось, от левого плеча до жопы, штук шесть входных отверстий) ко мне, персонаж был в одних узких, голубеньких плавках – на мой взгляд, пошлее уже некуда. Но тем не менее вся мёртвая пятёрка была при оружии. Один «Стэн», два в те времена ещё не слишком-то типичных для Европы «Узи» и, на коленях у единственного, успевшего одеться – чем-то похожая на наш ППД, длинная «беретта» М1938 с дырчатым кожухом ствола и деревянным прикладом, залежавшийся сувенир из прошлой Мировой войны. Н-да, вскочить при первых выстрелах и даже схватить оружие они успели, но им это не помогло… Есть у меня один знакомый дегенерат-реконструктор, который постоянно и упоенно играет в записного белогвардейца и просто обожает красиво «умирать» под камеру, а потом ещё и многократно пересматривать это видео, за которое коллеги (такие же то есть дегенераты) неизменно ставят ему лайки. И ведь не объяснишь этой долбанутой публике (увы, но в последние годы они все как-то перестали меня веселить, поскольку среди них вдруг обнаружилось слишком уж много разного рода сволочей и скрытых фашистов, а также лиц с явными и тяжкими мозговыми патологиями, большинство из которых вполне дозрели до состояния печальной памяти Сира Соколова, то есть до готовности кого-то убить, а потом мелко нарубить или даже съесть, после чего заявить, что это «ошибочка» и «наглые происки научных оппонентов»), что реально-то умереть можно только один раз, и выглядит всё это обычно отнюдь не живописно… От посторонних мыслей меня отвлекло слабое шевеление, послышавшееся в одной из комнат, справа по коридору. Естественно, я заглянул туда. Увидел две койки с не очень свежим постельным бельём, опрокинутый стул и загромождённый непонятно чем стол у единственного окна. На одной койке лежал труп с пулевым в голову (вот именно про такие случаи и говорят – проснулся мёртвым), а от стула в направлении стола спиной ко мне полз на коленях некий длинноволосый блондинчик в широких цветастых трусах и не застёгнутой белой рубашке с кровавыми пятнами на спине. Похоже, когда всё началось, он сидел на стуле спиной к двери и в спину же и получил. Но раз всё-таки сумел очухаться – получил не фатально. Придётся подчищать… Я сдвинул переводник огня на одиночные и, тщательно прицелившись, влепил ему между лопаток. В замкнутом пространстве выстрел из «АК-47» прозвучал просто оглушительно. Моя мишень молча легла на пол. Правая его ступня мелко задёргалась. «Куда же ты полз?» – подумал я, войдя в комнату. Особого разгрома и пыли тут не было, напарница явно стреляла наверняка – ни одной лишней пули за «молоко» не ушло. Но контрольными она всё-таки откровенно пренебрегла. Возможно, потому что очень торопилась заарканить главную цель. Осмотревшись, я понял, куда именно он полз. К подоконнику у края стола был прислонён ручной пулемёт «Брен» с характерной торчавшей сверху из казённика плоской обоймой, которым, на наше счастье, никто не успел воспользоваться. По крайней мере насчёт ручных пулемётов ныне уже покойный пленник не соврал… Когда глаза привыкли к здешнему тусклому освещению (дай бог, если в лампочке под потолком было хотя бы сорок ватт), я подробнее осмотрел стол. Ну да, обычный быт типичных революционеров, ну, или тех, кто совершенно напрасно возомнил себя таковым. Пыльная настольная лампа с цветастым матерчатым абажуром, пара запасных обойм к пулемёту и восемь тёмных бутылок, дополненных двумя фужерами толстого стекла. Четыре бутылки пусты, одна ополовинена, три всё ещё запечатаны. Фужеры заляпаны розоватой мутью. Бухали бухашку, стало быть? Праздничек по случаю скоропостижной и шумной кончины старого мира? Или наоборот – поминки по оному? Как истинные французы они, разумеется, жрали винище и, похоже, не из дешёвых. Надо полагать – за счёт нанимателя…