– Ты хоть знаешь, где он? – Разберусь… Ну да, у неё же небось полная карта Европы непосредственно в голове. Надеюсь, куда попало не завезёт… Между тем, повинуясь руке пилота, «Сикорский» набрал высоту, развернулся, и мы пошли по широкой дуге куда-то влево. Я уже хотел было сесть и перевести дух, но вдруг услышал глухое «т-ты-тых!» и увидел вполне отчётливо промелькнувшую метрах в двадцати за дверным проёмом красноватую пулевую трассу. Потом звуки стрельбы догнал и рёв реактивного двигателя. И тут же, выше нас, быстро промелькнуло что-то округлое, серо-красное, обогнавшее S-58 и исчезнувшее впереди… – Что за на-х-х?.. – заорал я, понимая, что, кажется, в этот самый паскудный момент мы плавно превращаемся из хищника в жертву. Вот уж, воистину, пришла беда – отворяй ворота. Ну правильно – а ты, дурилка картонный, думал, что это будет так легко? Ан, фигушки! Н-да, если по нашу душу явился чей-то реактивный истребитель – это очень плохо. Сейчас его пилот осмотрится, прикинет что да как, зайдёт ещё раз – и мы «рухнем, объятые пламенем». Нет, то есть, конечно, шансы уворачиваться от него, пока он не расстреляет весь боезапас, были, но это уже из области чистой теории вероятности – попадёт, не попадёт… И особенно хреново, если этот истребитель был наш, в смысле – ВВС кого-то из Варшавского договора. Вертолёт-то у нас хоть и в гражданской раскраске, но явно вражеский, а на серьёзной войне полагается отстреливать всё чужое, что летает, так сказать, «по умолчанию». Хотя в здравом размышлении, до ближайших авиабаз ОВД (если таковые ещё целы) отсюда всё-таки далековато, а тем более для истребителей тех времён… – Кажется, у нас гости! – заорала Кэтрин в ответ. Вот тебе, бляха-муха, и место, где «все умерли». Выходит, что всё-таки не все… – Вижу! Не слепой! И где этот моржовый хрен?! – Сейчас он сзади сверху, пока ещё довольно далеко! Обрадовала, блин… Спохватившись, я бросился в хвост вертолёта, где быстро выбравшаяся из противоестественного положения «жопа книзу, ноги кверху», Клава уже понимающе протягивала мне обеими руками новую патронную коробку к MG. Отметив про себя, что эта коробка вообще-то крайняя и, быстро заменив ленту, я поднял ещё толком не остывшее оружие, готовясь к стихийному «продолжению банкета». В это время снова послышался звенящий рёв турбины (стрельбы почему-то не было), и мимо нас пронёсся небольшой прямокрылый, однако же реактивный самолёт с сине-бело-красными, явно английскими, кокардами. Под округлым колпаком кабины вертел головой пилот в белом шлеме и тёмном «наморднике» кислородной маски. Не скажу, что у меня отлегло от сердца, но после точного выяснения облика и национальности нового противника стало как-то проще. Хотя бы потому, что был он, во-первых, не наш и, во-вторых, никакой не истребитель. Широко раскинутые крылья в сочетании с серо-красно-оранжевым окрасом позволили мне относительно безошибочно опознать этого супостата. Судя по всему, вокруг нас, словно муха над кучей навоза, вился «Джет Провост» – английский учебный самолёт, весьма распространённый с середины 1950-х и вплоть до 1990-х как у самих англичан, так и у ВВС ряда недоразвитых стран. Ну и под крыльями «Джет Провоста» я рассмотрел два продолговатых предмета – явные пулемётные контейнеры. Ничего удивительного, этот не шибко мощный аппарат можно было гонять и в качестве очень лёгкого штурмовика. Правда, его боевая нагрузка в таком качестве была чисто символической… Ну и чего он здесь потерял, да ещё и вооружённый? Трассу рядом с нами следовало понимать как приглашение садиться или следовать за собой? Тогда почему он не стрелял на втором заходе, а только рассматривал нас? Увидел, что перед ним гражданский S-58, да ещё и с явной бабой на месте пилота, и тут же засомневался? Вполне возможный вариант… Интересно, случайно он на нас нарвался или эта только что погибшая стерва умудрилась как-то подстраховаться? Или следует понимать так, что этот «Провост» залетел сюда что-то разведать? Учитывая ситуацию с вдруг обрушившимся на здешнюю округу вселенским мором – тоже убедительный вариант. Если кто-нибудь из натовских вояк успел доложить по команде о том, что в Саарбрюкене все вдруг взяли да поумирали, ещё уцелевшее североатлантическое начальство просто обязано было выслать разведку – и наземную и воздушную. Но почему тогда прилетело это недоразумение? Напрашивается вывод, что, раз как попало вооружили и отправили на разведку именно «Джет Провост», на котором не то что фотоаппаратуры, но и нормального прицела отродясь не было (хорошо, если у него рация работает) – значит, всё остальное уже кончилось, причём от слова «совсем»? Если всё обстояло именно так, тогда это печально… – Чего смотрите, стреляйте, командир! – заорала напарница. Похоже, она не считала возможным даже попробовать как-то обдурить неприятельского пилота. По-моему, теоретически можно было попытаться связаться с лётчиком «Провоста» по рации и на хорошем оксфордском английском попытаться убедить его в том, что у нас тут гражданский вертолёт, на борту, в немереном количестве, женщины, старики, дети и бла-бла-бла… Только в подобном плане был один, но жирный минус – иди пойми, на какую именно частоту настроена рация в «Провосте»? Ручной настройкой это заморишься искать, тем более что у нас рация в пилотской кабине, а Кэтрин, даже при всех её сверхспособностях, вряд ли может одновременно пилотировать и возиться с передатчиком. Так что вместо нормальных шахмат более актуальным действительно представлялся не шибко интеллектуальный, но зато всегда эффективный «удар шахматной доской по голове партнёра». Ладно, раз всё так, я слегка высунулся из двери и, решив пока что экономить патроны, выпустил короткую очередь вслед «Провосту». Похоже, мимо, и теперь он всё насчёт нас поймёт, если этот английский лётчик, конечно, не совсем дурак. Н-да, хоть самолёт у него и полное барахло, но всё-таки реактивное. И по этой причине уж слишком он быстрый для обычной человеческой реакции. Если ты не сидишь в башне ЗСУ-23–4 (которая «Шилка») или в кабине истребителя, для стрельбы по таким целям нужна постоянная практика, а откуда она у такого, как я? – Снова заходит! Осторожно! – крикнула Кэтрин, явно взявшая на себя роль системы управления огнём. После чего наш вертолёт сманеврировал с сильным левым креном. Клава в хвосте успела за что-то ухватиться, а меня резко шатнуло от двери к левому борту. Как бы не выпасть за борт, на манер балласта из времён первых аэростатов и аэронавтов… Вертолёт выровнялся, и я, стараясь устоять на ногах («АК-47» за спиной слегка помогал держать равновесие), метнулся обратно к двери. Высунулся и увидел, что спереди приближается нечто светлое, и, толком не понимая куда стреляю, надавил на спуск. Так сказать, ударил гаду прямо в лоб… Пилот «Провоста», не будь дурак, тоже открыл по нам огонь – под его крыльями замигали тусклые вспышки. Был слышен близкий противный свист, а несколько пуль даже звонко, словно камни по листу железа, ударили по нашему фюзеляжу, но, кажется, без особых последствий – «Сикорский» тянул с прежним напором, даже толком не дрогнув. Если так, то ничего важного задето не было. Пока… Проскочив мимо нас, противник ушёл куда-то резко вверх. Может, он с концами отвалил? И попал я в него или не попал – понять тоже не успел. Н-да, если бы «Провост» отвязался совсем, это было бы здорово, ведь на какое-то время он точно исчез. Но, увы, на сей раз я не угадал. Англичашка нам попался, судя по всему, на редкость вредный… – Заходит спереди! – услышал я крик из пилотской кабины. И прежде чем я успел высунуть ствол MG наружу, послышался далёкий треск пулемётов и более серьёзные и прицельные удары уже по носовой части нашей вертушки. И хотя на «Провосте», слава богу, не было ни пушек, ни крупнокалиберных пулемётов, било словно молотком. Не попал бы этот гад в нашу пилотяжку. Убить он её, может, не убьёт, но, получив пулю, она вполне может вырубиться на какой-то миг – и за эти секунды мы успеем кувыркнуться вниз с полным ртом земли. Мы ведь же тоже не железные… – Огонь!!! – вдруг заорала мне Кэтрин что есть мочи (слава богу, значит, жива-здорова!) и тут же уточнила: – В дверь!!! Мгновенно!!! Последовал лёгкий крен на правый борт, и я, даже толком не прицелившись, длинно зачастил из немецкой железки просто в широкий квадрат дверного проёма. Отдача опять швырнула меня влево, и именно в этот момент серо-красный силуэт «Провоста» очень вовремя промелькнул в дверном проёме, проносясь мимо нас на выходе из лобовой атаки, и неизбежно получил изрядную порцию свинца. А если сказать совсем просто – поймал мои трассы на лету. Благо «сорок второй» – штукенция скорострельная, и команда на открытие огня была отдана очень вовремя. В очередной раз восстановив равновесие, я вернулся к двери и, высунувшись, пустил вслед противнику ещё одну длинную очередь, тем самым практически исчерпав боекомплект. Явных последствий своих попаданий я при этом поначалу не наблюдал – было слишком далеко. Но зато через пару секунд я с удовлетворением заметил за удаляющимся самолётом коптящий след. Было видно, как «Провост», теряя скорость, тянет со снижением всё дальше от нас, потом заваливается боком к земле, опуская вниз левую плоскость. Затем была видна слабая вспышка, и от него отлетело что-то блестящее, наверное, крышка фонаря пилотской кабины, вслед за этим там мелькнуло и что-то тёмное, побольше. Пилот с креслом? Оказалось, что я угадал, поскольку ещё через несколько секунд над этим «нечто» раскрылся белый зонтик парашюта. Второго катапультирования я не увидел, а значит, лётчик в двухместном «Провосте» действительно был один. Потом, далеко позади нас, на земле бабахнуло, с выбросом плохо видимого за деревьями небольшого облака пламени. Выпустив, без малейшей надежды на попадание, в сторону парашютиста последние патроны, я с явным облегчением вышвырнул ставший бесполезным MG за борт. Ну да, скажи прощай оружие, скорей скажи, пока живой… – Готов! – заорал я, продолжая избавляться от балласта и отправляя в свободный полёт вслед за пулемётом пустую патронную коробку. Одновременно понимая, что, кажется, всё-таки зря так сильно радуюсь. Когда рёв реактивного двигателя и долбящее мозг тарахтение пулемёта наконец перестали изничтожать мой слух, я почти сразу же ощутил, что мотор «Сикорского» начал противно скрежетать, вертолёт стал вибрировать, как в лихорадке, а внутри грузопассажирской кабины отчётливо завоняло горелым. Кажется, нас тоже продырявили, причём довольно основательно. – Дотянем? – вопросил я напарницу. А то, честно говоря, очень не хотелось гробануться после того, как главное дело было сделано. – Должны, – ответила она, но при этом особого оптимизма в её голосе я не услышал. Однако хотя очко у меня играло всё сильнее, наш вертолёт не загорелся и его мотор продолжал работать. А минут через десять за открытой дверью кабины мелькнула серая бетонка ВПП искомого аэропорта Энсхейм. Перекинув ремень автомата из-за спины на плечо, я подсел ближе к выходу. Кэтрин описала над аэропортом широкий круг, явно осматриваясь и ища, где лучше сесть. В принципе, сверху всё выглядело более чем обычно – обширное поле с лесопосадками по краям, длинная и широкая взлётная полоса, соединённая несколькими рулёжными дорожками с «перроном», стеклянное, не особо высокое и угловатое здание аэровокзала с широким «балконом» вдоль всего фасада второго этажа (во времена моего детства аэропорты СССР выглядели ну очень похоже). С дальней стороны аэровокзала – скопище каких-то ярких пятен, не иначе парковка частного автотранспорта. На стоянках «перрона» перед зданием аэропорта выстроилось с десяток серебристо-белых самолётов, большинство из которых были большими и многомоторными. Ещё один крупный аппарат марки L-1049G «Супер Констеллейшн» (четыре мотора и три киля), в серебристо-бело-синей с жёлтым раскраске «Люфтганзы» торчал на рулёжке между «перроном» и основной ВПП. Двери его салона были закрыты, и возникало ощущение, что неизвестный экипаж почему-то неожиданно остановил аппарат в процессе руления. Кажется, тут вмешался тот самый фактор «внезапной смерти». Чуть в стороне от аэровокзала и взлётной полосы торчала светлая башня управления полётами, за которой на горизонте просматривались кварталы Саарбрюкена со всё ещё поднимающимися к небу дымами. По-моему, там что-то продолжало гореть и взрываться… Огня с земли по нам никто не открыл, внизу всё было тихо и пусто, никакое освещение не горело, что не показалось удивительным. По идее, электроснабжение здесь должно было вырубиться примерно тогда же, когда это произошло и в том «поместье», откуда мы недавно стартовали, если не раньше. Даже внутри аэровокзала не горела ни одна лампочка… Наконец колёса «Сикорского» коснулись земли у самого края «перрона». В принципе, можно было сесть и ближе. После остановки двигателя дым из носовой части вертолёта повалил гуще. Пока ничего не взорвалось или не начало гореть всерьёз, я выкинул наружу и оттащил подальше от вертолёта наше оставшееся оружие и поклажу, Клава помогла мне в этом. Одновременно Кэтрин спустилась из пилотской кабины, почему-то держа в руках красный баллон огнетушителя. Открыв широкие створки носового отсека S-58, она от души залила его пеной. Там, внутри, противно зашипело – примерно такой звук бывает, если помочиться на угли догорающего костра… Вертолёт продолжил лениво дымиться, но сам дым из чёрного стал жидко-серым. Кажется, теперь возгорание не грозило перерасти в нечто большее… – Ты это зачем? – на всякий случай поинтересовался я. – Топлива в баках ещё много, – пояснила напарница, отбросив пустой огнетушитель в сторону. – А если взорвётся – может задеть остальные самолёты. Если они стоят заправленные, начнётся серьёзный пожар со взрывами, а нам это не надо… Это она, как всегда, верно рассудила… – Ну что, – сказал я, обращаясь к Клаве. – Ну и где твой хвалёный С-45? Иди смотри, цел или нет? Собственно, я уже и сам увидел серебристый двухмоторный «Бикрафт», стоявший правее нас и почти незаметный среди прочих здоровенных самолётов. Именно туда Клава и пошла. Кэтрин же оценивающе разглядывала стоянку. И я быстро понял, куда она смотрит – на линейке перед аэропортом в числе прочих воздушных судов стояли два четырёхмоторных С-130 «Геркулес» в ранней окраске ВВС США – целиком серебристые, с ярко-красными хвостами, большими опознавательными знаками и крупными чёрными надписями «US AIR FORCE». Под крыльями обеих С-130 были подвешены ПТБ. Ну да, для наших дальнейших действий один из этих «Геркулесов» – самое то. А если с ними что-то не в порядке, был и запасной вариант – чуть дальше стоял двухмоторный С-119, с красно-бело-зелёными кокардами итальянских ВВС. А ещё я увидел на бетонке стоянок несколько раскинувшихся в неестественных позах трупов в спецовках или тёмных брюках и пиджаках (явная униформа какой-то авиакомпании, скорее всего, всё той же «Люфтганзы»). Метрах в пятидесяти от нас стоял ярко-жёлтый пикапчик, снабжённый обращённым на задний борт крупным плакатом, с надписями: «Follow Me!» и «Folge Mir!», в кабине которого сидел мертвец. Дальше между самолётами замер большой грузовик с мерседесовской звездой на радиаторе и длинным красным полуприцепом-цистерной с надписью «Feuergefarlich» – и за его ветровым стеклом тоже уткнулся мордой в руль явный покойник. Как-то сразу не по себе стало от такого зрелища. – Выходит, не всё так плохо, командир, – сказала Кэтрин, поворачиваясь ко мне. – У нас и без этой вашей подружки самолётов для отхода вполне хватит. Тут даже есть из чего выбирать, один из «Геркулесов» нам вполне подойдёт. Так что, возможно, зря мы её в живых оставили… – Да побойся ты бога! Я тебе уже говорил – ну нельзя валить вообще всех подряд! Мы же не бандюки из 1990-х! – Как скажете, – ответила напарница, хотя её взгляд и выражал крайнюю степень непонимания (про Россию 1990-х она явно знала не больше, чем провинциальные школьники из нашего времени про египетскую кампанию императора Наполеона I). – В общем, самолёты здесь есть. Но при этом в аэропорту одни покойники… – И что здесь вообще случилось? – выдал я, понимая, что, вообще-то, именно с этого вопроса и надо было начинать, а то выскочил из вертолёта и сразу обрадовался. – Какой-нибудь газок, зарин-зоман? – Зарин-зоман, он же VХ – вещество довольно стойкое, может держаться на местности до нескольких суток, капитально отравляя, например, воду в открытых водоёмах, а зимой – ещё и снег. Тут, скорее, какая-то комбинация обычного зарина, который также известен как GB, Т144 или Т46, – сказала она на это без тени испуга и эмоций… – Да?! Бл… – только и вырвалось у меня. – А чего же ты раньше?.. Не сказала?! Стоп! А если это зарин, то почему мы живы?! – Как раз зарин – вещество нестойкое, сохраняющее боевые свойства максимум несколько часов. А здесь вполне может быть и какая-то более быстродействующая версия, и живы мы потому, что подобное ОВ способно держаться на местности от силы часа два. Точнее моя аппаратура с ходу определить не может. Вообще, зарин обычно хорош для тех случаев, когда требуется что-то захватить в целости и сохранности. Чтобы личный состав был уничтожен, а техника, строения и прочее просто остались стоять. И, кстати, распылили этот газ явно войска НАТО… – Почему именно они? – После Второй мировой войны первыми зарин приняли на вооружение англичане. А их нынешний противник должен иметь на вооружении несколько другие комбинации подобных ОВ. Я это точно знаю. Здесь были использованы или тактические ракеты с соответствующими боеголовками, или артиллерийские снаряды крупного калибра…