– А где лейтенант Король? – спросил я. Выяснилось (и вот это оказалось хуже всего), что Король лично возглавлял эту дурацкую контратаку на вышку и был во время неё ранен двумя пулями в грудь, а сейчас лежал без сознания. Таким образом, за старшего остался принявший командование Васищев, который явно знал много меньше своего выбывшего из строя коллеги и вдобавок, судя по диковато-отстранённому взгляду, ещё толком не отошёл от только что закончившегося боя… – Так, – сказал я на это. – Раз такие пироги, слушайте меня, товарищи офицеры. Васищев и Кийко тут же начали буквально поедать меня глазами, внимая каждому слову. Для них я в тот момент был единственным доступным начальством, то есть практически политбожеством – Генштабом и Политбюро ЦК, помноженным на радиостанцию «Маяк» и газету «Правда» в одном лице. – Первый вопрос: вы после боя наблюдателей по периметру выставили? А то вдруг опять сунутся? – Выставили, – последовал чёткий ответ. Обернувшись к стоявшей позади меня напарнице я уточнил: – Они точно не сунутся? – Нет, противник на большой скорости, явно используя оставшийся у него колёсный транспорт, уходит в сторону Франции, обходя город стороной… Оба офицера посмотрели на неё с прежним сомнением, но всё-таки ничего не сказали. Мало ли кто это такая? А мне почему-то пришла в голову дурацкая мысль – а ведь эта, с позволения сказать, боевая машина была здесь единственной живой бабой в радиусе нескольких десятков километров, если не больше… – Замечательно, – продолжил я, обращаясь к ней. – Раз так – срочно проверь, что там с интересовавшими нас самолётами! Получив вполне конкретный приказ, Кэтрин ушла. А точнее, спокойно вернулась в «газик», завела мотор и уехала, обогнув здание аэропорта. – В общем, так, товарищи офицеры, – продолжил я, дождавшись, когда её машина скроется за аэровокзалом (а точнее, тем, что от него ещё осталось). – Боевую задачу мы с вами, сообща, выполнили. А теперь остаётся лишь вот что. Поскольку я точно знаю, что командир противника успел сообщить своему вышестоящему начальству о том, что атака на аэропорт сорвалась, у меня есть все основания предполагать, что в течение нескольких часов они могут нанести по этому месту тактический ядерный удар… – А откуда это известно? – удивился Васищев с таким видом, словно вчера родился. Я чуть не брякнул «от верблюда», но вовремя спохватился – как-никак, мы не в уютной подворотне, а на дворе не 1990-е… – Оттуда. Во время боя мы всё время слушали радиоэфир на их частоте. И, кстати, что у вас, товарищ лейтенант, за дурацкая манера прерывать старшего по званию?! – Виноват, товарищ капитан… – Вот именно… Все вопросы потом, а сначала извольте дослушать! Чётких приказов относительно дальнейших действий у вас, как я понимаю, нет. Никаких наших войск поблизости тоже нет, поскольку вы забрались слишком далеко на запад. Именно поэтому я, как старший по званию, приказываю вам следующее: срочно привести в порядок всю оставшуюся на ходу технику, заправить её и, по готовности, отходить на восток. Причём сделать это нужно как можно скорее… – Почему это мы должны отходить? – вырвалось у Васищева. Если честно, тут снова прямо-таки напрашивался ответ в стиле Жоржа Милославского из бессмертной гайдаевской комедии: услать надо войско куда-нибудь, дорогой самодержец, хоть крымского хана с изюмского шляха выбивать, хоть ещё куда-нибудь… Потому что нам теперь нужно только одно – спокойно и без лишних свидетелей подготовить самолёт (если, конечно, там вообще осталось что готовить, ведь на стоянки вполне могла упасть пара-тройка шальных снарядов) и улететь. Всего-то и делов. Но говорить об этом прямо было категорически нельзя… – Вот опять вы меня не дослушали, товарищ лейтенант! Повторяю: если где-то вообще есть относительно сплошная линия фронта, то она явно километрах в ста восточнее нас, где-нибудь у Рейна. А то, что вы сегодня сделали – это типичный рейд по тылам противника. К примеру, про рейд на Тацинскую во время Сталинградской битвы вам, в училище, я надеюсь, хоть что-нибудь говорили? – Так точно, товарищ капитан! – Ну, слава богу! Хоть что-то! Так вот, то что вы, при моём скромном участии, совершили, это тоже рейд. Удачный, но не более того. Наши бомбардировщики, как и планировалось, заправились и улетели. Аэродром больше не нужен. Но если останетесь на месте – вас в покое не оставят. Тут вопрос только в том, в каком состоянии у натовцев связь и чем они сейчас реально располагают из средств огневой поддержки. Будете и дальше сидеть в обороне, ожидая у моря погоды и атомной бомбы себе на головы, – бессмысленно погубите оставшихся людей и технику, которые ещё вполне могут пригодиться нашей родине где-нибудь в другом месте. Причём вы можете погубить их даже в том случае, если тактическое ядерное оружие и не будет применено. Находящийся вон в той стороне город – важный узел дорог на пути к французской границе, и факт отсутствия вокруг крупных масс отходящих с востока вражеских войск и беженцев можно объяснить только нанесённым по нему накануне химическим ударом с применением зарина. Уверяю вас – через считаные часы здесь может стать весьма оживлённо, настолько, что патронов не хватит… Поэтому приказываю не рассуждать, а сворачиваться и отходить. И когда будете отходить – попытайтесь связаться со штабом вашего Сводного отряда, этим вашим подполковником Гореглядом, или как там его. Может, он всё-таки жив, выйдет на связь и скажет вам чего-нибудь новое. Хотя, если признаться честно, у меня насчёт него очень плохое предчувствие. А если ваш Горегляд так и не откликнется – встретите любую нашу воинскую часть, у которой есть связь с командованием армии или фронта, и доложите по команде о выполнении задания старшему по званию. Если у кого-то возникнут вопросы – можете по полной программе ссылаться на меня и Главное разведывательное управление Советской армии. Раненых берите с собой. Насчёт убитых не знаю, но советую по возможности похоронить. Поскольку неизвестно, что вас ждёт дальше. Экономьте оставшиеся боеприпасы, воду, топливо и провиант. В общем, резюмирую – ответственным за организованный отход подразделения назначаетесь вы, товарищ лейтенант. И на этом у меня всё. Можете собирать личный состав и ставить им задачу. Помните – времени мало. Нагнетая подобным, бесстыжим образом негатив, я при всём желании не мог точно сказать, что на самом деле будут делать натовцы и что у них на уме. Я, в конце концов, не склонный к глобальному обману трудящихся колдун-экстрасенс из породы ясновидящих… Ну, допустим, у американских морпехов не получилось задуманное. Ну, доложили они о неудаче… А дальше-то что? Если их хоть кто-нибудь услышал – по идее, уже должны были нанести удар. Чисто из вредности. Тем более что времени-то прошло прилично. И даже совсем не обязательно ядерный. Пара самых завалящих истребителей-бомбардировщиков вроде «Тандерстрайков» или G.91 могла разнести аэропорт к ебеням, просто сбросив нам на головы несколько самых обычных фугасок или баков с напалмом. Тем более здесь и без напалма было чему гореть… Но раз этого до сих пор не произошло – значит, отдавать подобные приказы, скорее всего, уже некому, да и никаких реальных средств для их выполнения нет. Конечно, можно было предположить, что противник временно притух исключительно для того, чтобы потом попытаться захватить этот чёртов Энсхейм ещё раз, но опять-таки – а где у них силы и средства для этого? Что-то не видать и не слыхать… И чем дальше, тем больше я укреплялся в уверенности, что штабы или уже по-любому погибли или не способны контролировать обстановку по причине полного отсутствия как связи, так и разведданных. А значит, скорее всего действительно есть только какие-то явно довоенные «планы из запечатанных пакетов» и отдельные, разрозненные подразделения, которые всё ещё действуют в соответствии с ними, поскольку обсуждать подобное в военной среде как-то не полагается – хоть сдохни, но выполни. Причём, судя по всему, это касалось войск обоих воюющих сторон. Объяснить ничем иным, кроме подобного, эту, мягко говоря, эксцентричную американскую идею насчёт совершенно дурацкой «дипломатической эвакуации» я, честно говоря, не мог. Это же был явно довоенный план, написанный каким-то излишне оптимистично смотревшим на перспективу ядерной войны штабным чудиком… – А вы-то сами дальше как, товарищ капитан? – спросил Васищев, как-то удивлённо-жалостливо. Боялся за нас, что ли? Нашёл время для сантиментов… В этот момент где-то, в относительном отдалении от нас, визгливо жогнул взрыв. Мы обернулись на звук, и я увидел, что у дороги, в том месте, где я недавно забросил гранату в открытый люк М48, теперь медленно разгорался яркий бензиновый костёр. Стало быть, та Ф-1 была потрачена не зря, и боекомплект всё-таки сдетонировал. Так не хрен же бросать посреди дороги вполне себе годные танки! Но паники или тревоги сей очередной пожар ни у кого не вызвал – что значит успели привыкнуть… – У меня с напарницей свой приказ и своё задание, товарищ лейтенант, – сказал я максимально спокойным тоном. – Ещё вопросы есть? – Никак нет, – ответили оба, после чего товарищи офицеры повернулись и пошли. Не иначе – выполнять полученное приказание. А ведь, по идее, орденами ли медалями их уже никто не наградит (да чего там – их даже навряд ли похоронят по-человечески), и, что ты им сейчас ни прикажи и в какую бы сторону они ни двинулись, ничего, кроме смерти, мгновенной или сильно растянутой во времени, они всё равно не встретят. Помнится, в одном перестроечном кино про атомную войну (кажется, «Письма мёртвого человека») один отдававший концы персонаж говорил своим последним слушателям что-то насчёт «движения, которое даёт кому-то какую-то надежду». И ведь, в принципе, прав оказался, зараза… В этот момент из-за здания аэропорта вынырнул ведомый напарницей зелёный «газик». Подъехав почти вплотную, она вылезла из машины. Что-то в ней неуловимо изменилось… И точно – за время своего краткого отсутствия она, кажется, успела вымыть лицо и даже голову (волосы были явно мокрые, но уж она-то могла разгуливать на октябрьском холодном ветерке хоть голышом, ей это обстоятельство абсолютно по фигу, наблюдал уже, имел удовольствие), плюс почистить одежду и туфли. Вот же даёт… – Ну и что там? – спросил я, внутренне настраиваясь на худшее, когда Кэтрин наконец подошла ко мне. – Относительно неплохо. Фатальных попаданий в самолёты и рядом с ними не было. Один из «Геркулесов» в полном порядке, заправлен и даже несёт дополнительные подвесные баки… – Груз на его борту есть? – Практически никакого. Я нашла там только несколько упаковок американских сухих пайков и десять парашютов… Пайки это в любом случае хорошо. А вот десять парашютов? Казалось бы – ну и что, плюнуть и забыть… Но стоп, не выбрасывать же такое, хоть и не народное (а если уж совсем точно – отжатое нашим народом у американского во временное пользование), но тем не менее добро… И вообще, слово «выбрасывать» применительно к парашютам звучало как каламбур… Стоп! А что, если? И тут мне в голову пришла одна идея, смутная и где-то даже дурацкая, но во всей этой говённой ситуации отчасти выглядевшая и вполне здравой… Ведь это была реальная возможность спасти хоть кого-то… А если даже не спасти, то хотя бы дать лишний шанс… Собственно, а почему бы и нет? Как-никак, мне такое не впервой. Только надо суметь наврать что-нибудь поубедительнее… – Лейтенант! – позвал я Васищева, который ещё не успел уйти далеко и в тот момент как раз втолковывал что-то своей скучковавшейся возле танков черношлемной братве. Он действительно меня услышал и вернулся почти бегом, возможно, решив, что я могу передумать. – Вот что, товарищ лейтенант, – сказал я ему. – Чуть не забыл. Отберите из числа тех десантников, что ещё живы, десятерых добровольцев. Для специального задания. Прямо сейчас. И сразу скажите им – мне нужны люди, хоть немного знакомые с радиоделом и вдобавок умеющие и готовые прыгать с парашютом… – Ровно десять? – уточнил Васищев со странным спокойствием, переходящим в равнодушие. По-моему, в своих мыслях он уже уезжал отсюда… – Да, больше не нужно. Мы будем ждать их возле транспортных самолётов на той стороне аэропорта. Пусть найдут меня минут через тридцать-сорок. И за это время уже наконец оповестите личный состав о полученном приказе и начинайте готовиться к «бою и походу»! Теряем время, товарищ лейтенант! И можем горько пожалеть о проявленной нерасторопности! – Есть! Разрешите выполнять! – Выполняйте! – разрешил я. Лейтенант убежал, придерживая болтающийся на боку планшет. И, судя по тому, что, спустя пару минут прихватившие личное оружие танкисты один за другим полезли из люков своих машин, у них здесь действительно намечалось общее построение… – Командир, я не очень понимаю, зачем нам всё это? – спросила Кэтрин предельно безразличным тоном, явно от нечего делать ковыряя землю острым носком туфли. – Я командир или где?! – сварливо объявил я. В личных делах советских командиров 1930-х подобное поведение обычно именовалось «самодурством». В сочетании с «безграмотностью», «пьянством», «аморальным поведением», «рукоприкладством» и «зажимом критики» это тогда было поводом для громких разбирательств по партийной линии, вплоть до отбирания партбилета и понижения в звании или должности… – Может быть, я хочу сделать напоследок ещё хоть что-то хорошее? – продолжал разоряться я. – Например – спасти лишний десяток жизней! Или ты таки против? – Нет, окончательное решение в любом случае за вами… – Вот то-то же! Ну и что ты ещё скажешь? – Там, с другой стороны аэровокзала, есть что-то вроде мини-отеля на десяток номеров. Видимо, в расчёте на персонал авиакомпаний, чьи экипажи по какой-то причине не могли или не хотели отдыхать в городе… – И что с того? – Вы посмотрите на себя, командир. Словно в грязи извалялись. Вам нужно обязательно привести себя в порядок. Во что переодеться там, кстати, тоже найдётся. Да, и в тамошних водопроводных трубах ещё осталось сколько-то воды. Разумеется, она холодная, но я проверила – вода чистая и не заражённая, без малейших признаков отравляющих веществ или критичной для вас радиоактивности… Вот что тут было ответить? Она всё верно говорила, я же сейчас, натурально, как пугало огородное. Недаром эти офицеры смотрели на меня с некоторым недоверием… – Ладно, поехали, – согласился я. – Наведём марафет. У нас время-то есть? – Есть. Пока аппаратура не фиксирует ничего опасного или экстраординарного, а ваши соотечественники отсюда быстро не тронутся при всём желании… Спасибо, успокоила. Ведь если по нам долбанут какой-нибудь оперативно-тактической ракетой с ядерным зарядом, мы, скорее всего, просто не успеем это почувствовать. Или всё-таки успеем? Уточнять я всё же не рискнул. Сев в по-прежнему набитый оружием и боеприпасами «ГАЗ-69», мы вновь объехали здание аэровокзала, где пейзаж нисколько не изменился – те же забытые всеми большие самолёты на стоянках (в стороне от них, слегка скособочившись, сиротливо стоял «Сикорский», на котором мы сюда прилетели, ведь вроде недавно было, а уже столько делов за эти несколько часов успели наворотить…), редкие трупы на бетонке, дым от горящей вышки управления полётами, взлётная полоса, за которой всё так же маячил серый осенний горизонт с дальними пожарами и голыми деревьями. Вечерело, а значит, стоило поторопиться и постараться стартовать до наступления полной темноты. Хотя с учётом того, кто именно должен был сидеть за штурвалом, последнее обстоятельство могло оказаться и не критичным – сдаётся мне, что этот персонаж, если что, сможет рулить и в космическом вакууме, причём без скафандра… Я прихватил вещмешок и личное оружие, после чего мы наконец вошли в какой-то неприметный подъезд, по виду административный, с небольшим логотипом Lufthansa, в виде больше всего похожего на крылатую палку или стрелу синего журавля на жёлтом фоне, над входом. По стенам были, вполне ожидаемо, развешены рекламные плакаты той же «Люфтганзы» – улыбающаяся стюардесса с подносом в салоне авиалайнера, где все счастливы и чего-то активно жрут, подпись: «Willkommen an Bord Lufthansa», призыв «Fly ti Germany», приглашения для потенциальных пассажиров посетить «Amerique de Sud» и прочие тёплые края, красочные карты маршрутов «люфганзовских» авиалиний, фото самолётов и прочее. При входе – вешалка с парой тёмных плащей и фуражек с той же «журавлиной» эмблемой из белого металла, несколько стульев и стойка с письменными принадлежностями и телефонами. А ещё под стойкой лежал труп женщины в какой-то униформе. Точнее сказать, я сумел рассмотреть только торчавшие из-под стойки стройные ноги в модельных туфлях и край тёмно-синей юбки над коленями. Да и это я разглядел только после того, как в руках моей напарницы появился большой переносной фонарь, явно на аккумуляторе или батарейках (и где она его успела надыбать, интересно знать, наверное, где-то тут же?) – ведь электричества здесь не было уже давно. А в помещении было темновато. – На второй этаж лучше не суйтесь, – сказала Кэтрин. – Вам там не понравится – трупы в каждой комнате. Сейчас идите вон туда, налево и до конца коридора. И оружие лучше оставьте здесь… С этими словами она отдала мне фонарь. Брякнув «калашников» на стойку и вытащив из вещмешка бритвенные принадлежности, я пошёл по коридору, светя фонарём себе под ноги. Мертвецов я на своём пути не обнаружил (на полу валялись только чей-то левый ботинок чёрного цвета и пара фирменных «люфганзовских» сумок), а вот отделанная кафелем казённого вида душевая на четыре кабинки там действительно нашлась. И принять душ оказалось вполне возможным. Правда, вода была холодная и напор сильно так себе (тут скорее удивительно, что в их фановой системе вообще было какое-то давление). Короче говоря, возможно, это был вполне себе этапный и где-то даже исторический момент – последнее нормальное мытьё постатомной эры. Мы, конечно, не графья, но когда и кому ещё в этой реальности удастся подобное? Ведь пройдёт совсем немного времени, и чистая вода станет для выживших прямо-таки запредельной роскошью, и того, кто попытается употреблять её для личной гигиены, стирки или мытья полов, будут наказывать какой-нибудь очень тяжёлой убивалкой… Разве что в каком-нибудь правительственном бункере сверхглубокого залегания, но и то сомневаюсь… Туалетные принадлежности я, как оказалось, припёр с собой совершенно зря, поскольку напарница заранее выложила на полочку трофейные мыло, мочалку, безопасную бритву и флакон какого-то одеколона. Даже сухое полотенце на гвоздике висело, а на шаткой табуретке при входе лежало свернутое чистое бельишко – белая майка, синие трусы (тоже элемент униформы «Люфтганзы»?) и пара серых носков. Похоже, прежде чем вернуться ко мне, она не только помылась, но и очень детально обследовала здешние помещения. Несмотря на то что в процессе мытья я замёрз как цуцик, нельзя сказать, что это было так уж неприятно… Вытираясь полотенцем, я понял, что мои чёрные танкистскую куртку и штаны было проще снять и выкинуть – отстирать всю эту долгую память о, казалось бы, скоротечных уличных боях было нереально. После всех последних приключений они превратились просто в рабочую спецовку маляра. Ну а полушерстяные галифе и гимнастёрку без погон, которые были под ними я, к счастью, не успел особо испачкать. Поэтому, быстро помывшись (насколько это позволяли условия освещённого довольно тусклым фонарём полутёмного помещения), побрившись и щедро побрызгав на физиономию трофейный одеколон, я сменил бельё (оно, ожидаемо, оказалось вполне впору – Кэтрин явно порылась не только в здешних шкафах, но и в чемоданах постояльцев, а размеры она всегда определяла безошибочно), облачился в форму и, как мог, отмыл сапоги и пилотку. Подпоясался солдатским ремнём с автоматными подсумками. Глянул в мутноватое зеркало на стене – вроде нормально, можно и дальше на подвиги. Осталось лишь придумать – на какие именно… Забрав фонарь, я вышел из душевой, где встретил Кэтрин, уже переодетую в синие жакетик и узкую юбку до колен, дополненные жёлтой блузкой стюардессы «Люфтганзы», а также чулками телесного цвета и новыми остроносыми лаковыми туфлями в тон униформе. Первая мысль была – уж не труп ли при входе раздела эта любительница спонтанных переодеваний? Однако на выходе понял, что нет – то тело лежало на прежнем месте и без малейших изменений. За время моего отсутствия напарница успела навести на лицо лёгкий макияжик, а всё ещё влажные волосы зачесала назад и зафиксировала заколкой. В руках она держала короткую коричневую кожаную куртку на «молнии» пилотского типа. – Мародёрничаешь? Никак местную гардеробную ограбила? – ехидно поинтересовался я. – Так им всё равно уже не надо… Наденьте, командир. Я подумал – а ведь опять верно мыслит, железяка фигова, что бы я про неё ни думал… Как-то рывком вспомнился вполне подходящий пример – невыносимо крутой герой Бориса Галкина из не особо качественной киношки про ожидание полковника Шалыгина. Сушил себе солдатик гимнастёрку на костре, она возьми, да и сгори. И что? Правильно – тогда он тупо напялил вместо неё трофейную кожанку и вполне себе сошёл за командира, в один секунд превратившись в важную персону, хотя на самом деле был рядовым. Что сказать, умно… То есть спорить я не стал и куртку надел. Длиной она оказалась до середины бедра и словно по мне сшитая. Сразу стало теплее. А после того как Кэтрин поднесла мне ещё и почти полный фужер коньяка (видимо, тоже из здешних погребов, не иначе какой-нибудь мини-бар раздербанила), подсунув на закуску какую-то квадратную шоколадку из красной пачки с буквами «Ritter Sport. Marzipan» (совершенно неизвестная в СССР и России марка сладостей, молочный шоколад со вкусом марципана, как и было написано на обёртке – я такой даже в 1990-е не пробовал, хотя нам тогда чего только не завозили, «в рамках гуманидраной помощи»), стало совсем хорошо. Конечно, как русский человек с потугами на патриотизм я бы предпочёл стакан водки с солёным огурцом, но и от этого ощутил теплоту и лёгкость, причём настолько, что мокроватая после мытья голова уже не холодила, а скорее как-то бодрила. Словно не было никакой войны и этих чёртовых атомных бомб… – И что у нас там дальше по плану? – спросил я, убирая неиспользованные мыло с бритвой обратно в вещмешок. – Кажется, они идут. – Кто? – дёрнулся я, инстинктивно ринувшись нашаривать на стойке автомат. Хотя под «они» здесь вряд ли следовало понимать, скажем, натовские танки… – Да расслабьтесь, командир. Добровольцы. Ну те, кого вы велели позвать этому лейтенанту-танкисту. Как и заказывали – десять человек…