Уж не знаю, какая сволочь научила этого вонючего говнюка произносить сей скудный текст (хотя узнать это было бы ой как интересно). При этом главную аксиому, о том, что «солдат нет больше» и «патроны у них кончились» (а значит, «человека с ружьём» бояться вообще не стоит), он откуда-то знал, причём как прямо-таки «отче наш». И таки да, никакого страха или удивления в нём не было совсем. И, произнося свой сбивчивый монолог в стиле «кушать подано», он начал поднимать обрез. – Хер я те брошу! – ответил я, уже прикидывая, с кого тут начинать. – Ы-ы-а-а-э-э-р-р-ры!!! – исторг из себя обрезообладатель. Видимо, это было каким-то сигналом или командой. Кто же этих психов ненормальных разберёт… Но я-то всё равно предугадывал всё, что они делают, при помощи автоматики… На прозвучавший вопль, через кусты, замахиваясь эрзац-копьём, ломанулся тот, что сидел в секрете, тварь в стиле трёх своих сотоварищей, в каком-то грязно-зелёном балахоне с капюшоном (по-моему, это была верхняя часть от прорезиненного армейского ОЗК). Бежать ему было далеко. Может, он рассудил, что я его не увижу? Или в том, что они делали, присутствовала некая логика? Ведь если броситься скопом на человека, у которого в оружии патроны считаные, всех он положить явно не успеет… Но только не в этот раз. Я слегка развернул ствол автомата в его сторону и от души влепил одиночный в левую сторону тощей груди бегущего («ИКНС» явно корректировал наводку). Торопыгу шутя пробило насквозь, и он без звука упал в прыжке мордой вниз, выронив свою жердину с ножиком на конце и ломая ветки, некстати оказавшихся на его пути кустов. Ну и чего не стреляет тот, что с обрезом? За те секунды, что прошли, вполне успел бы… Это означало только одно – у него тупо нет патронов. Выходит, на дымный порох здесь таки не успели перейти? Ну и правильно, пороховое производство, даже на позднесредневековом уровне – занятие не для средних умов. Тут надо многое знать и уметь, а эти, похоже, насобачились только тырить всё, что плохо лежит, жрать да убивать, причём тех, кто в меньшинстве… А ещё, забавно, по-моему – «Безумного Макса» здесь категорически не видели (и, если честно, уже никогда не увидят), а вот непередаваемую манеру брать кого-либо на голый понт незаряженным стволом, тем не менее переняли. Видимо, чисто инстинктивно… И точно, вместо стрельбы вся троица сраных вонючек дико-угрожающе заорала, явно подбадривая этим звуком самих себя, и вознамерилась кинутся в мою сторону. Что же, сами напросились, козлы… Их дальнейшая нейтрализация заняла от силы секунд тридцать. «Калашников» бил одиночными просто оглушительно. В леске даже взлетели и начали орать какие-то потревоженные стрельбой птицы. По крайней мере, свистящий треск сорок я точно расслышал… Ничего личного, но тому, что был с обрезом, бронебойная пуля попала прямо в мерзкое мурло, и его красиво лопнувший череп мелко разбрызгало по сочной траве. Двух других получилось свалить несколько чище, в грудь. В общем, всё по старой снайперской методике – цена врагу один патрон… Н-да, ну вот и поговорили. Как говорил один мой знакомый прапор, слово за слово, хером по столу… Хотя, а чего я ожидал? Собеседники-то попались более чем «достойные», ну явно не из числа здешней «интеллектуальной элиты», если таковая тут вообще имеет место быть… Очередное столкновение цивилизации и дикости закончилось в пользу дикости. Впрочем, не всё выглядело столь плохо, в активе оставался ещё номер пять, который пока был вполне себе жив. Опустив автомат, я подошёл к нему почти вплотную. Лежащий в траве мужик слабо стонал у моих ног и зажимал ладонью сочащуюся рану на левом боку. Крови из него вытекло изрядно и продолжало течь. Выходит, его всё-таки пырнули чем-то острым (явно «рогатиной» из арсенала свежих покойников), но, однако, не настолько сильно, чтобы он сразу же отбросил коньки. Рядом в траве кучкой лежали явно принадлежавшие ему одежда (ветхий брезентовый дождевик, штаны и ещё какое-то тряпьё), обувь (самодельные шлёпанцы с подошвой из куска автомобильной покрышки, какие когда-то делали в Юго-Восточной Азии, а может, и сейчас делают) и туго набитый мешок, похожий на стандартный армейский «сидор», только побольше. Ну, всё логично, эти смердячие недомерки, будучи в большинстве, явно повстречали его на узкой дорожке с целью вульгарного грабежа… Ну и воняло от него ненамного приятнее, чем от мёртвых оппонентов. Наверное, всё, что я запомню об этом «увлекательном» путешествии, что здесь плохо пахло. Хотя «какая вода, такая и русалка»… Средневековье, оно, знаете, привлекательно только в романах, рыцари там, звон мечей, щитов и лат, а смерть обязательно красивая – такая, чтобы картинно наколоться на меч или копьё и рухнуть на землю, брякая железом, словно большое пустое ведро. А скажи кому-нибудь из тех, кто романтизирует те времена, что, чисто статистически, смерть от кровавого поноса тогда была куда более вероятной, хоть для рыцарей, хоть для принцесс – они же не поверят… – Терпила, ты кто? – спросил я раненого, сделав ещё шаг в его сторону и на всякий случай держа его под стволом «АК-47». Мало ли чего он ещё выкинет? Хотя было сомнительно, чтобы этот раздетый до белья дядечка заныкал где-нибудь под исподним что-нибудь колюще-режущее… – А ты? Голос у него был слабый и хриплый, да и дыхалка ни к чёрту, похоже, он действительно был близок к фатально-переломному моменту склеивания ласт. – Мужик, не хами, мы с тобой не в Одессе. Не в твоих интересах сейчас отвечать вопросом на вопрос. Считай, что я и есть советская власть… – Господи… Одесса… Советская власть… Дождался… Слова-то какие. – И бородатый мужик заплакал. В этот момент любезный электронный друг «Вервахт» очень кстати сообщил мне, что его «проникающее ранение в брюшную полость несовместимо с жизнью», «показатели жизнедеятельности не превышают 41 %» и что «при отсутствии срочного хирургического вмешательства» «клиент» проживёт ещё максимум 120–150 минут. Хотя, если его действительно мутузили больше часа, всё время пока я сюда шёл, удивительно, что он до сих пор был жив… Из остальных четверых последние признаки жизни уже успели улетучиться, и теперь автоматика показывала их просто чёрными, траурными контурами, словно камни или брёвна… – Ты чего рассопливился, соотечественник? – спросил я жалостливо-сочувственным тоном и, видя, что он пытается шевелиться, добавил: – Да ты лежи, не вставай, вижу, что тебе и без разговоров херово… – Да уж года три от вас ни слуху ни духу, – шмыгнул носом мой собеседник. – Зато всякой дряни расплодилось до хера, вроде этих ебанашек… – Кого-кого? – удивился я. Хотя, надо признать, это он их удачно определил. Ебанашки и есть… – Ебанашки это, типа, ну как их, бля… Короче, когда всё токо-токо началось, была офигенная эвакуация из больших городов. Тьма народу тогда выехала, вот только им же, бля, никто не сказал, сколько это продлится и чего далее-то делать… Ну или не успел… Потому что тогда, как начал это херов атом с неба падать – тут и не знаешь, куды бечь, натурально же никакого спасения… А тогда ещё зачем-то перво-наперво малых детей вакуировали, всякие там детсады и прочее, часто даже без родителей, торопились, ага… Ну и вакуированные потом где попало по пути застревали, и ни тёплой одежонки при них, ни харчей, короче ничего… А потом Чёрный Дождь, дальше Длинная Зима, за ней Смертная Чахотка… Народу померло стоко, думали что вааще никого не осталось. Ну про этих, ебанашек то есть, говорят, что это, типа, как раз дети, те, кому в начале звиздеца и по десять лет не было, которые как-то выжили, никого и ничего не ценят и из прошлого ни хрена не помнят… Теперь так и болтаются сами по себе, считай с самого начала етой, атомнай войны… Так, внимание, прозвучали новые слова – Чёрный Дождь, Длинная Зима, Смертная Чахотка. Это стоило запомнить. Тем более что произносил их мой собеседник как-то уважительно-горестно, прямо-таки с большой, заглавной буквы. Видно, было от чего… – Что-то не сильно похоже, что они сами по себе, – сказал я на это. – Как по мне, так это больше на нормальную банду похоже. И откуда они взялись? – Ну вот энти, которых ты щас убил, этой весной появились. Тут, километрах в десяти, ежели на северо-восток, когда-то давно, при совхозе «Красная Заря» молочно-товарная ферма была и при ней чо-то навроде молокозавода, может, чего и могло уцелеть… Говорили, что они где-то там поселились… – И много их там? – До хера. Ну а точно – кто ж считал? Дурных нема…Туда только полоумный может сунуться. Кто ж их знат… Может, рыл двадцать, а может, и все пятьдесят. Но, чтоб пятьдесят, это навряд ли, им тогда ни за что не прокормиться, даже если друг друга жрать да хер сосать будут… Хреново только, что от нашей деревни близко. На саму-то деревню они не борзеют, у нас народу всяко больше и отобьёмся, даже учитывая, что патронов ни у кого уже давно нема, хоть одним дрекольем… Но они, суки, проще делают – подкарауливают тех, кто по одному-двое из деревни по каким-то надобностям ходит, например на охоту… – Как тебя, что ли? И как же ты, интересно, охотился, без оружия? И на кого? Сказав это, я припомнил, что вообще-то, в обычных условиях, охота в июне запрещена. Поскольку зверьё и птицы выводят потомство и их стараются не беспокоить «в целях сохранения поголовья». Но это там, где разные, трясущиеся над дорогими ружьями богатенькие пижоны охотятся с лицензиями на отстрел, а не здесь, где даже про людоедство говорят вполне себе спокойно… – Да как все, бляха-муха… Раз патронов нет, а луки или, как их там, арбылеты, во… никто ладить не умеет, ставим силки, ловушки да капканы, а потом проверем… В силки птица попадается, тетерева, глухари, перепела, рябчики, в капкан или яму-ловушку можно хочь зайца поймать, хочь даже косулю. Токо вот капканов мало осталось, ломаются, а чинить негде, да тырят их почём зря… А без охоты щас ну никак не прожить, на огородах-то сеять вааще, считай, неча, а скотины у людей очень мало осталось, попередохла от такой житухи, да и сами тоже накосорезили – пожрали, сдуру да с голодухи, в самом начале, ещё Длинной Зимой, слишком много, даже лошадок… Вот и я силки проверял… А тут эти гады, будь они не ладны. Попробовал смыться, да хрен там, я с ношей, а они налегке, бляха-муха… Короче, догнали, нож у меня был, только куды я и чего с тем ножиком, кады их четверо на одного… – То есть в мешке у тебя дичь? – уточнил я, вспомнив, что в нашей реальности охотникам категорически запрещено использовать любые «самоловы». А то штраф и а-та-та. Но это у нас… – Ага, глухари да тетерева, – кивнул мужик. – Хреново же ты подготовился к охоте, дяденька. А что же вы не соберётесь как-нибудь всем скопом и не изничтожите их? – Их, бля, изничтожишь… Ежели сразу много народу в их сторону пойдёт, они это моментом засекут и смоются туда, откуда пришли, к морю ближе. У их, пиздаболов, чуйка звериная… – Какому ещё морю? – искренне удивился я. – Ты чо, солдат, здешнего моря не видел? – теперь удивился уже он. – Откуда я его увижу? Свежих карт нет, самолёты не летают. Нас аж из-под Семипалатинска в разведку и отправили, потому что местность сильно изменилась, да и последняя радиосвязь пропала. А там, в Казахстане, полупустыня, что сейчас, что раньше…… Придумывая на ходу всю эту белиберду, я думал только о том, чтобы собеседник, не дай бог, ничего не понял и не стал задавать уточняющих вопросов. Поскольку с «легендой» и более детальным враньём у меня, увы, прокол. Понимаю, низкий сорт, нечистая работа, стыдно, но что делать? Я же сюда рванул, что называется, спонтанно, исключительно под влиянием воздействия на мозг мочевой кислоты… – Вон оно что… Далеко же вы забралися… Ну, тады, ладно… Тут за несколько лет до войны, ежели помнишь, Волжскую ГЭС отгрохали… – Куйбышевское водохранилище, что ли? Погоди, так до него же километров двести, если не больше… – Двести – это, служивай, раньше было… Когда, в начале, атомом долбанули, плотина, похоже, того… Накрылась… А дале Чёрный Дождь, потом всё на хрен заледенело, а когда, уже после Длинной Зимы, снег растаял, оказалось, что севернее нас неожиданно море образовалось. Воды слишком много оказалось, или ещё чаво… Хотя, скорее, всё-таки озеро – мелкое оно, вода несолёная и берега заболоченные. Некоторые знающие люди когда-то давно базарили, что вода в нём совсем негодная, поскольку активная и жрать тамошнюю рыбу или раков нельзя… Отсюда до его берега получается, километров с полсотни, или чуть больше. На востоке-то Уральские горы начинаются, а вот на север и на запад это то ли море, то ли озеро тянется на много километров. Один мужик даже врал, что чуть ли не с того места, где раньше Горький был, который Нижний Новгород по-старому… Что на севере делается никто толком не знает. А вот по его южному берегу, с запада, что только не приходит… – А на западе-то что? – Сам я туда далеко не заходил. Это в начале, сразу после Зимы, народ туда совался. Хотели хоть чего-нить полезного найтить… Но, говорят, что ни хрена там нет. Практически пустыня – руины да пожарища на много километров, всё разбито вдребезги… А ещё в руинах крысы расплодились, не иначе, как на падали, без счёта… Плюс другое зверьё и люди, которые хуже зверья… Там же, как нам рассказывали, местами до сих пор фонит, и очень сильно… – А что у вас за деревня? – поинтересовался я, медленно переваривая услышанное. Весёлые у них тут были дела… Выходит, насчёт запаха моря или болота мне вовсе не показалось. И получается, что вследствие атомной войны Предуралье и Урал всё-таки превратились в «приморский курорт», как у нас лжепророчили разные, вусмерть зашуганные глобальным потеплением и сопутствующим таянием полярных шапок шизики? – Да Ядовино. Ну, то есть до войны так называлось. Вёрст десять отсюда, на юг. Народу осталось сотни три с небольшим, включая баб, стариков и детей. Те, кто до войны жил, и вакуированные. Перебиваемся кое-как… – Ты сам-то здешний? – Ага. До войны в колхозе «Путь Ильича» бригадиром у механизаторов был… – А посёлок Змеищево? – Ты там был, что ли, служивый? – Мимо проходил… – Хорошо что мимо, это место у нас нехорошим считается. Там весь народ от Смертной Чахотки перемёр, когда она только началась, причём весь и очень быстро. И хотя чёрт знает скоко время прошло, туда вааще никто не суётся. Мало ли кака зараза там с прежних времён осталась… – А власть? – А чо власть? Кака така власть? Ты сам посуди… Не, ну то есть, когда Длинная Зима кончилась, оно, конечно, стали приезжать какие-то, даже приказы привозили, с понтом, типа от правительства… Хотя нет, погодь, оно как-то по-другому называлось… «Чрезвычайный комитет по восстановлению народного хозяйства», во! – Стоп! А кто эти приказы подписывал и о чём конкретно они были? – Так эта ж, подписывала, ну из Политбюра, бля… ну то есть едрит твою… дак как же её… ну, баба, на «Эф», министр культуры, про неё ещё перед самой войной врали, что она в 1961-м пыталась руки на себя наложить… – Это Фурцева, что ли? Екатерина Алексеевна? – А ты чо, не в курсе? – Мы люди военные и сидим на секретной «точке», не подчиняясь никому, кроме инструкций, у нас свои приказы и своё начальство, – вновь осторожно соврал я, стараясь быть убедительным и не перегнуть палку, сболтнув лишнего. Хотя, как ни крути, и я сам, и всё, что я говорю, здесь особого доверия вызывать не может. А как иначе? Раз после атомной войны был (а может, и до сих пор есть) какой-то там «Комитет Спасения», солдат с оружием, который ничего о нём не знает, должен выглядеть крайне подозрительно. Хотя, с другой стороны, означенный властный орган вполне мог оказаться чем-то эфемерным и недолговечным – кто знает, насколько тут всё порушили? Н-да, чувствую, что и дальше придётся врать насчёт амнезии, контузии или что-то типа того… – Вона как… – простонал мужик, а потом начал надрывно кашлять. – Ну да, она самая и есть, Фурцева, – продолжил он тем же угасающим голосом, кое-как откашлявшись и не став уточнять, какое именно «у нас» командование и приказы. – Аж Первым секретарём ЦК заделалась, зараза… По крайней мере, подписывалась так… Уж куды Хрущ и остальные мужики с Политбюро делись – у нас никто так и не понял… А Вр. И.О министра обороны в энтом, ихнем Комитете знаешь кто был? – Кто? – Ни за что не догадаешься… Этот, который первый космонавт… – Гагарин, что ли?! – Во-во, генерал-майор авиации Гагарин Ю. А. Хотя какая уж тогда авиация могла быть, одна видимость… А приказы ихние – всего не упомнишь… В основном считали, с умным видом, сколько живого народу осталось, да сколько земли не отравленной. Вроде как собирались, когда подсчитают и балансы сверят, нормальную жизнь налаживать, пахать там, сеять, электричество восстановить… Года три так продолжалось… А потом вдруг затихло. Приказы перестали присылать, да и вообще, похоже, забыли про нас. Хотя оно и так понятно было – сеять семян взять негде, пахать – ни горючки нету, ни тракторов, ни лошадей… А электричество – кто же его чинить будет? Некому, провода оборваны, электростанции, какие были, разрушены… А потом приезжали и приходили от силы раз-два в год. Какие-то солдаты при оружии, да разные там уполномоченные, в основном по медицинской части. Смотрели, есть ли кто живой, сколько народу осталось, кто да чем болеет… Но уж почти три года минуло, как вааще никакое начальство в наши края носа не кажет… И никто ничего не знает, только слухи разные ходють… – Какие?