Однако где же тут входы и почему никто так и не вылез, привлечённый стрельбой? Вроде «ИКНС» показывал примерное расположение аж нескольких «наблюдательных и вентиляционных амбразур». И что с того? Хрень какая-то… «Ну и где входы, чёрт тебя возьми, железяка херова?» – повторил я мысленно. «Херова железяка», похоже, восприняла это как приказ. Поскольку почему-то обвела жёлтым цветом корпус раздербаненного танка, с указанием «ближайший ход в подземные помещения». Она, от большого ума, часом, ничего не напутала? Я медленно спустился с насыпи. Кстати, почему жёлтый цвет? Глянул на свои наручные часы – циферблат белый. Значит, это точно не намёк на радиацию. Ладно, фиг с ним… И, кстати, что в нём такого? Вроде танк как танк. Ну пустой, как скорлупа выеденного ореха, ну ржавый… Но откуда тут вход? Походив вокруг и так и сяк, посмотрев на этот бронекорпус с разных сторон, я понял – не всё так просто. Во-первых, никакого просвета между землёй и нижней точкой танка (ну то, что по-научному называется «клиренсом») не было. Выходило, что днище корпуса танка стояло на чём-то твёрдом, то есть его сюда не просто столкнули, а скорее, вполне осмысленно, вкопали. Причём там была не просто земля, а какие-то булыжники… Вот даже как… Я методично осмотрел корпус изнутри и с удивлением узрел, что в средней части его днища лежит металлическая плита размером примерно полтора на полтора метра, ржавая и, похоже, относительно неплохо подогнанная к месту. Грязь прошедших лет практически сровняла плиту с днищем. Так что даже глядя на неё вплотную, было сложно понять, что это нечто чужеродное. А уж тем более рассмотреть, что на ней есть ручка… Закинув автомат за спину и взявшись за указанную ручку, я сразу подумал о какой-нибудь прикреплённой снизу мине-ловушке (кто поднимет – тому сюрприз), но автоматика по этому поводу упорно безмолвствовала. Потянул – тяжёлая, пришлось поднимать двумя руками. Плита была явно не броневая, но всё же довольно толстая. Не без труда подняв эту железку, я сдвинул её в сторону. Похоже, стандартный для Т-54 «десантный люк», расположенный справа в середине «ванны» бронекорпуса, кто-то расширил, грубо проделав автогеном прямоугольную дыру (края были соответствующие, со следами резки, но без механической обработки). Под крышкой ясно обозначился тёмный и где-то даже страшноватый провал, ведущий вниз. Я посветил туда фонариком. Стенки были неровные, то ли земляные, то ли вообще непонятно из чего. Глубина метра два, куда-то за танковую корму уходил во мрак то ли низкий ход, то ли траншея, остальные три стенки глухие, на дне засохшая грязь. К одной стеночке услужливо прислонили ржавую металлическую лесенку (по-моему, оторвали её от какого-то железнодорожного вагона). Кинуть вниз одну из моих Ф-1? А смысл? В общем, прощально поглядев на голубое летнее небо (словно знал, чем всё это закончится), я погасил фонарик и спустился вниз по заметно прогибающимся под подошвами сапог хлипким ступенькам. Действительно, позади танкового корпуса, в направлении к подозрительным руинам тянулась нора, прорытая с явным наклоном вниз. Из сумрака тянуло сыростью, затхлостью и почему-то довольно сильно характерным ароматом отродясь не знавшего рук уборщицы и моющих средств общественного туалета. Какаю, следовательно, существую? И, кстати, уж не в выгребную ли яму сортира выведет меня этот сомнительный путь? Я снова включил фонарик и, держа автомат в правой руке за ремень, медленно пополз вперёд. Ширина здесь была подходящая, а вот высота хода позволяла передвигаться по нему лишь на четвереньках или на корточках. По мере продвижения я понял, что до уровня белофинских дотов «Миллионный», «Поппиус», «Торсу», «Пелтолла» и прочих «Тертту» этим горе-строителям было как в позе лобстера до Китайской Народной Республики, поскольку они и основ этого дела не знали плюс явно ленились и торопились. Так что получился у них никакой не туннель, а скорее просто перекрытая канава с торопливо и чем попало укреплёнными стенками. В дело, похоже, пошло всё, что только было под руками – куски кирпича и цемента, балки, обгорелые шпалы, какие-то ящики, металлические листы, рельсы и прочее. Значит, прокопали (причём не слишком умело, ширина и высота прохода в разных местах были не одинаковы), перекрыли и обустроили, а потом засыпали и разровняли сверху. Только не похоже, что этим ходом пользовались слишком часто (наверное, «на каждый день» здесь должен был быть и какой-нибудь «нормальный вход, за который чатлами платят») – стенки лаза покрылись плесенью и оплыли, потолок в некоторых местах опасно просел, а кое-где на полу, среди лужиц засохшей грязи, проросла молодая травка. Предполагаю, что по весне, на дне этого, с позволения сказать, подземного хода стояла талая вода, причём в немалом количестве… Очень скоро в круге электрического света от фонаря я увидел впереди куда более капитальную стену из красного кирпича и слабый свет, пробивавшийся из проделанной в ней дыры размером примерно два на два метра, с неровными краями. Похоже, здесь старый фундамент долго и методично пробивали ломами, кирками и прочим ручным инструментом… Я осторожно просунул голову и руку с фонарём в дыру, но ничего опасного там не обнаружил. Пролез через толстую кирпичную преграду целиком и наконец попал в полутёмный подвал явно промышленного типа, с довольно низким потолком. Подсвечивая себе фонариком, я немного осмотрелся. Было неприятно сыро и душно. Помещение вокруг меня загромождали кучи ненужного хлама, покрытые сантиметровым слоем коричневой пыли и серой плесени. И хлам этот стаскивали сюда явно на протяжении несколько лет. Уже привычным было то, что вокруг в беспорядке валялись десятки противогазов (главным образом разные варианты ГП-5) и армейских ОЗК. Они обнаруживались повсюду, таращась в темноту мутными от грязи кругляшами своих стеклянных глаз. Серые резиновые намордники попадались и в сумках (то есть, видимо, совсем не пользованные, в полном комплекте), и россыпью – без коробок фильтров и шлангов. ОЗК лежали и не распакованными, в виде тючков, и развёрнутыми в рабочее состояние. Ну правильно, как я уже успел понять, после атомной войны и ядерной зимы и то и другое явно оказалось в числе наименее полезных для жизни вещей, тем более что ничего другого накануне войны запасти в достаточном количестве, похоже, действительно так и не догадались. Причём по обе стороны Атлантики. Здесь я в этом уже многократно убеждался… А ещё в этот подвал свалили много каких-то невообразимых тряпок (по-моему, в основном пустые мешки, сумки и какие-то брезентовые чехлы), давно опорожненных разнокалиберных стеклянных бутылок (всех видов, от кефирных до высоких флаконов из-под шампанских вин) и полусгнивших картонных и фанерных коробок, большинство из которых почему-то было наполнено пустыми консервными банками. Вот зачем потребовалось всё это складировать? Трудно, что ли, убрать за собой, после того как поел? Надеялись найти этому хоть какое-то применение, или исключительно из конспиративных соображений (плюс извечный здешний голод, сил на вынос и закапывание отходов у местных обитателей могло не быть) предпочли устроить помойку у себя в доме? Для любого относительно нормального человека – дикость, но, к примеру, для героя «Незнайки на Луне» по имени Жулио – вроде как норма… Вдоль стен этого обширного помещения были в относительном порядке сложены штабелями гнилые и не очень доски, разобранные и целые деревянные ящики (судя по виду некоторых досок, их, кажется, кололи на дрова, но было это очень давно), автомобильные покрышки и камеры, пустые бидоны, бочки и канистры. А кое-где на стенах, под всеми этими «залежами», просматривались ржавые трубы – то ли умершее десять лет назад паровое отопление, то ли водопровод, а может быть, и канализация… Слой пыли и жирной подвальной грязи на всём этом был тоже многолетний. Ну а слабый, дававший по углам густые тени, желтоватый свет шёл из-за дверного проёма (никакой двери здесь, похоже, не было изначально) в задней стенке, которой эта стихийная свалка заканчивалась. Стараясь двигаться так, чтобы меня не было видно снаружи (автоматика молчала об опасности, но мало ли?), я подошёл к дверному проёму и выглянул из-за грубо оштукатуренного косяка. Дальше тянулся довольно широкий коридор, с когда-то покрашенными в казённый ядовито-зелёный цвет стенами (местами масляная краска пошла пузырями и осыпалась) и даже остатками грубой побелки на потолке. Вдоль стен коридора тянулись всё те же развалы привычного и самого разнообразного пыльного хлама в стиле провинциальной барахолки, в числе которого автоматика «ИКНС» начала быстро и бегло определять «оружие и взрывчатые вещества». Однако и то и другое неизменно высвечивалось как «безопасное», поскольку к взрывчатке отсутствовали детонаторы, а стрелковое оружие было небоеспособно по причине «отсутствия боеприпасов». Где-то, совсем уж далеко, ритмично и очень глухо металлически гудело нечто (похоже, тот самый дизель-генератор, благодаря работе которого это укрытие и было вычислено глазастым «Вервахтом»), а под потолком коридора еле-еле теплилась нить накаливания в единственной сохранившейся маленькой лампочке (всего их здесь было три, но две не горели, и очень давно), свисавшей на засаленном проводе. По-моему, лампочка была автомобильного или радиотехнического происхождения… Всё протянутое по потолку сопутствующее электрохозяйство выглядело проложенным второпях (неровные, заметно провисающие на халтурном крепеже провода из кусков разного цвета и толщины) и сделанным из чего попало. Хотя выбирать здешним обитателям, похоже, не приходилось. Удивительно, что они здесь хоть такое освещение наладили… И в этом самом коридоре по моим бедным нюхательным рецепторам ударили буквально наотмашь прочно забивавшие все ароматы живого говнеца, мочи, чего-то заплесневело-протухшего и, совсем немного, горелой солярки. В голове невольно завертелась дразнилка из далёкого детства: «Наши деды и отцы, фу, насрали, подлецы…». Крайний нужник у этих неправильных предков засорился, что ли? Оно, конечно, вы срите, ребята, но меру-то знайте. Как, блин, вообще можно жить в такой вонище? Это что – какой-то новый подвид «человека разумного»? Клозетные мутанты? Или подобное амбре здесь недавно? С этого момента я начал внимательнее смотреть себе под ноги, уже понимая, что для «полного счастья» имею вполне реальный шанс ещё и качественно наступить в говно… А автоматика услужливо сообщила мне – прямо и направо, метрах в сорока находится «живой объект мужского пола, вес 51 килограмм», точный возраст определить возможным не представляется, индивид абсолютно неподвижен, жизненные функции всего 65 %. Как интересно… Выходит, внутри этой отравленной норы всего-то один человек (если только стены в замкнутом помещении не искажали «Вервахту» обзор и не создавали помех), да и тот полуживой? Ну и кто тогда тут столь качественно нагадил? Я взял автомат на изготовку и, стараясь ступать как можно тише (пару раз всё-таки поскользнулся на валявшихся там и сям на полу в полном беспорядке гофрированных противогазных шлангах), вылез в коридор. «Люция-Пиз..!» – неожиданно прочитал я прокарябанную чем-то острым и явно очень давно на потемневшей шукатурке краткую, но явно ёмкую характеристику. Ну да, была когда-то такая, продержавшаяся не сильно долго, дурацкая мода – дескать, если у тебя двое детей, мальчика надо непременно назвать «Рево», а дочь «Люция», чтобы вместе получалось «Революция». Хотя даже совсем не обязательно, чтобы непременно мальчик и девочка – в студенчестве знавал я двух тётечек преклонного возраста, родных сестёр, одну из которых звали Рева (ну, куда чаще её звали «Ревка») а вторую, естественно, Люция. Этакая женская революция. В принципе, давать детям подобные имена – это ну никак не от большого ума. Но это ненамного хуже, чем неистребимая российская привычка из моего времени называть мальчиков (вполне себе русских и даже разных там татарско-башкирских) при рождении Мартинами, Посейдонами, Одиссеями, Дионисами, Сигизмундами, Аврамами, Рагнарами, Теодорами и Габриэлями, а девочек Клеопатрами, Кассиопеями, Афродитами, Стефаниями, Мальвинами, Оливиями, Амелиями, Рианнами, Деметрами, Мадоннами, Миллианами и Розалиями… Хотя всё же любопытно, что это за Люция такая выискалась? «Живой объект» (может, это он Рево и есть?) по-прежнему не шевелился. По сторонам коридора обнаружилось ещё несколько мелких помещений без дверей – какие-то, в прошлом, подсобки или кладовки… Когда-то сюда, явно второпях, стащили разнокалиберные столы, верстаки, стеллажи, шкафы, а потом навалили на них без разбора самого неожиданного добра, опознать которое под слоем многолетней пыли и грязи было практически невозможно. И, как легко догадаться, практически всё, что было свалено здесь, снова оказалось совершенно бесполезным. Например, в одной мелкой комнате устроили что-то вроде «оружейки». Да, оружия там было много. Десяток мосинских винтовок и карабинов, разнотипные охотничьи ружья, «мелкашки», несколько СКС и «АК-47», «ППС», «ППШ», два пулемёта ДП-27, один РПД, пистолеты ПМ и ТТ, штук пять «нагановских» револьверов. На стоявшем у стен и разложенном на застеленных промасленной, полуистлевшей бумагой столах оружии лежал всё тот же толстый, моховой слой коричневато-неопрятной пыли, а часть стволов выглядела прилично заржавевшими. То есть в последнее время с чисткой оружия здесь наблюдались явные проблемы – или чистить стало некому, или, что вернее, просто незачем… И, самое главное, осмотрев здешние столы, шкафы, полки и ящики, я действительно не обнаружил ни одного(?!) патрона – автоматика нисколько не наврала. То есть да, кругом лежали брезентовые и, кажется, даже холщовые подсумки, магазины, диски, обоймы, десятки патронных ящиков и цинков и, наверное, сотни картонных пачек из-под различных патронов. Но все они, без исключения, были пустыми. И только россыпи непонятно зачем принесённых сюда потемневших стреляных гильз на столах и земляном полу напоминали о «былой роскоши». Десяток гранат «Ф-1» и «РГД», лежавших здесь же, были лишены запалов и оттого представляли собой не более чем куски железа, польза от которых была такая же, как и от остального здешнего арсенала. Ну, то есть никакая… Когда, интересно знать, эти неизвестные ребята столь капитально вышли в ноль? Или чего-то трагически не рассчитали, поскольку им пришлось очень много стрелять? Перефразируя одну пекинскую стратагему товарища Мао, можно согласиться, что винтовка действительно рождает власть, а партия управляет винтовкой. Но в случае, когда партии настаёт очень быстрый и необратимый кирдык, оная винтовка перестаёт стрелять и ржавеет со столь же пугающей скоростью… В другой комнате были свалены десятки рулонов какой-то совершенно неразличимой по фактуре из-за толстого слоя пыли ткани и какая-то грязная одежда, среди которой явственно различалось несколько комплектов ватников и ватных штанов. Довершали картину десятки стальных касок СШ-40, лежавших либо вдвинутыми друг в друга стопками, словно ночные горшки, либо по одной. Какой-то странный у них здесь склад… Аналогичное помещение по соседству оказалось от пола до потолка завалено грязными и подгнившими папками и гроссбухами канцелярского вида, а на нескольких столах в центре композиции лежали неряшливые пыльные кучи. Не обладая фантазией, было невозможно понять, что это вообще такое. Подойдя ближе и посветив себе фонарём, я понял, что часть из них – аккуратные прямоугольные денежные пачки в банковской упаковке – всего их тут было миллиончиков на несколько, никак не меньше. Взяв и отряхнув одну из них, я увидел, что это сто штук полуистлевших, почерневших по краям, красных десятирублёвок, уже послереформенных, 1961 года образца. Купюры были буквально изъедены кляксами коричневой плесени. А ещё здесь были кучи окислившейся советской мелочи, самых разных номиналов и несколько туго набитых мешков с характерными металлическими застёжками на горловинах, лежавших на полу – надо полагать, тоже с мелкими монетами… Неужели банк ломанули напоследок? Хотя, скорее, это бессмысленные, предсмертные художества каких-то так и оставшихся безымянными начальников, которые в начале войны взялись эвакуировать какой-нибудь ближайший филиал Госбанка, вместе с бабками и документацией, да так и таскали все эти тяжести за собой, пока данное добро финально не оказалось в столь странном месте, как это. Небось от тех, кто это затеял, даже и могил-то не осталось… Нуну… Конечно, деньги в этой ситуации – вещь полезная не более, чем противогазы при проникающей радиации. Хотя, по крайней мере, бумажными рублями можно хотя бы топить буржуйку, а вот противогазная резина при сжигании будет уж очень вонять… А рядом с мелочью отдельной кучкой лежало кое-что поинтереснее, а именно – несколько смутно знакомых предметов прямоугольной формы. Я поднял один. Он оказался тяжёлым и, под стёртой пылью и грязью на нём, в скудном подвальном освещении, блеснуло тускло-жёлтым. Ого! Вне всякого сомнения – слиток золота. И действительно, вверху вдавлен круг и буквы «СССР 999» с изображением серпа и молота. Пониже – маркировка: «500 г. С3. 00009». Полкило, тогдашний госбанковский стандарт, надо полагать… Золотишко в данных печальных обстоятельствах стоит не дороже бумажных или медных денег. Им в случае чего даже гвоздя не забьёшь, поскольку оно, зараза, мягкое… Однако, можно сказать чисто инстинктивно, на всякий случай я переправил этот слиток в боковой карман куртки. Мне за эти похождения с риском для жизни по-любому зарплату не платят, а так хоть какой-то «утешительный приз»… Ну а дальше, прямо вдоль стен коридора лежали и стояли десятки лопат (штыковых, совковых, больших и малых сапёрных, с чехлами и без), кирки, ломы, топоры, кувалды, пилы, снова автомобильные покрышки самых разных размеров, слесарный инструмент (просто кучами и в ящиках) и какие-то безликие металлические коробки и ящички (кажется, некоторые из них были автомобильными аккумуляторами). И опять всё покрывали пыль и ржавчина, а значит, инструментарием этим тоже очень давно не пользовались. Неизвестный движок продолжал стучать где-то наверху. Похоже, слабый запашок солярки, с трудом проникавший через всеподавляющий говённый дух, шёл именно оттуда… «Эрвин-Вафл..!» – прочитал я новый автограф, глубоко накарябанный кем-то на правой стене коридора. Что характерно, начертание букв не соответствовало предыдущему комменту по поводу неизвестной Люции… Что, блин, за однообразный, если можно так выразиться, нижепоясно-заднепроходный юмор? Да и подбор имён какой-то дегенеративно-странный, то Люция, то Эрвин… Что ещё, мать его так, за «Семнадцать мгновений весны»? Хотя чего только в этой безумной жизни не случается… Под злостно хулившей неизвестного Эрвина надписью обнаружилось пять пыльных, поставленных друг на друга, зелёных ящиков. Нормальные, пыльные и обшарпанные армейские тарные ящики для боеприпасов. Те самые, что автоматика сразу определила как «взрывчатые вещества». Чисто из спортивного интереса я открыл тронутую чёрной плесенью крышку верхнего – там были толстые снаряды без взрывателей, с маркировкой 53-Ф-533. На четырёх ящиках ниже была маркировка 53-Ф-534 и 54-Ж-534. А это значило – передо мной 152-мм фугасные снаряды и гильзы для гаубицы Д-1 образца 1943 г. Ещё дальше, у левой стены лежали два аналогичных ящика, на которых была нанесена маркировка 53-ВОФ-463. Открывать их я не стал, хотя и понял, что это были осколочно-фугасные снаряды для 122-мм гаубицы М-30, образца 1938 г. И на фига надо было надрываться и затаскивать сюда эту тяжесть? Неужели у них, прямо где-то тут, гаубица до лучших времён заначена? Или надеялись хоть с какой-то пользой применить взрывчатку из этих снарядов и порох из гильз? Но это далеко не каждому по силам, тем более что за столько лет безалаберного хранения в подвальной сырости взрывчатка могла разложиться или прийти в весьма нестабильное состояние. Чиркни спичкой – и бабахнет… Я глянул за поворот направо, туда, где должен был находиться всё так же упорно не желавший двигаться, но тем не менее «живой объект мужского пола». По мере моего приближения к нему запах говна заметно усиливался. В общем, тянуть время никакого смысла не было, и я, презрев опасность, двинулся на встречу с этим «ароматным» субъектом. В паре мест, вдоль стен лежали такие же длинные зелёные ящики (ну явно со снарядами и гильзами), но я уже почти не обращал на них внимания. Меня понемногу начала разбирать дикая злость к строителям этого «бункера». Хомяки, мля… Ведь копали землю. Напрягались. Тратили последнее горючее. И что? Натащили в нору чего попало, свалили в кучу и толком не смогли всем этим воспользоваться. Идиоты… Причём идиоты эти явно не запасли в должном количестве самого главного – жратвы и курева. Я ещё нигде здесь не увидел ни одного окурка (даже от банальной самокрутки), а все консервные банки выглядели опустошёнными и прямо-таки вылизанными многие годы назад. Может, поэтому здесь и не обнаруживалось явного присутствия грызунов – мыши и крысы либо сами повесились с горя, либо их успели схавать здешние двуногие обитатели. Хотя если вспомнить, что атомная война случилась быстро – где и когда им было запастись сгущёнкой-тушёнкой? Все продмаги сгорели… Ну да и ладно, хрен с ними со всеми… Коридор заканчивался ещё одним обширным и тёмным помещением, с низким потолком и ржавыми трубами на стенах. Только стены здесь были окрашены той же удушливой коридорной краской. В свете моргавшей под потолком желтоватой лампочки были видны закопчённая буржуйка с уходившим куда-то в потолок тёмным дымоходом, несколько панцирных коек (на двух были навалены тюфяки, отсыревшие подушки самого мерзкого вида и какое-то грязное тряпьё), перепачканные непонятно чем столы, колченогие стулья и затрапезного облика табуретки. В правой стене была рассохшаяся дверь, явно уводившая отсюда куда-то ещё, в другие закоулки этого подземелья. А у самой дальней стены располагалось как попало расторканное по кривовато расставленным металлическим стеллажам и полкам довольно обширное радио хозяйство. Ого! Даже я, хоть и далеко не специалист, сумел определить некоторые из обнаружившихся здесь разнообразных раций – прибор контроля и управления Р-355, радиоприёмник Р-250М, детали радиостанции Р-113, Р-114, Р-105У (смутно знакомые мне по БТР-50ПУ), Р-122, которую обычно ставили в КУНГИ на шасси «ЗИС-151» или «ЗИЛ-157». Видно было, что все эти рации откуда-то вырывали буквально «с мясом» (крепёжными уголками и кусками металла), а потом стаскивали сюда, соединяли и подключали, причём, ожидаемо, довольно неряшливо. Но судя по тому, что шкалы настройки, плюс ещё какие-то неяркие лампы и индикаторы в данный момент светились, вся эта махинерия в стиле кружка пионеров-юных радиолюбителей при каком-нибудь Дворце культуры заштатного «НИИ Моркво- и Свекловедения» (ну или, по крайней мере, большая его часть) действительно находилась под напряжением. Лежавшие перед радиостанциями наушники, микрофон и ещё какие-то характерные причиндалы (в частности, я узнал пресловутый ключ для передачи морзянки) вроде бы подтверждали их работоспособность. «ИКНС» продолжал выдавать мне сообщения о том, что вокруг меня, во впечатляющем количестве, присутствуют взрывчатые вещества, которые «могут представлять реальную опасность». Причём ящики с ними находились в том числе, судя по всему, даже под стеллажами с радиооборудованием и койками. Ладно, учту… Ну а возле самих раций, подальше от света, стоял низкий топчан, который автоматика тоже обозначила как одну из точек помещения, где может находиться взрывчатка. И на самом топчане, под какой-то серо-коричневой дерюгой (возможно, это было просто предельно грязное одеяло казённого образца), лежал на спине, с закрытыми глазами, худой практически до скелетного состояния, грязный мужик, заросший неряшливой бородой и длинными спутанными полуседыми волосами до плеч. Одетый в нечто непонятное тех же коричневатых колеров. Отшельник, мля. Прям демоверсия Григория Ефимовича Распутина, якобы верующего человека и народного целителя, зачем-то обосравшегося и разлёгшегося на ящиках со снарядами или динамитом… Н-да. А вот прикасаться к нему мне что-то не хотелось. Потому что говном повсюду столь разнообразно и качественно смердело, судя по всему, именно от него, сердешного. Хотя чего там, всё понятно. Вы попробуйте несколько раз подряд нагадить под себя и пролежать в таком вот обосранном состоянии достаточно долго (а этот мужик лежал вот так явно уже не первый день) – поймёте… Мои глаза прямо-таки щипало…