– Ладно, спасибо. Обними от меня матушку и пожелай ей скорейшего выздоровления. На том конце провода молчали. – Что еще, Паскуале? – Синьор комиссар, вы уж простите, но я одну вещь скажу. – Говори. – Хотел сказать, вы живете один, а невеста ваша редко заезжает, и, понятное дело… – Что – понятное дело? – Понятное дело, вам порой надобно… – Твоя мать обо мне отлично заботится. – Синьор комиссар, я про другую заботу толкую, матушка такого не может дать. – Ты о чем? – Вы только не обижайтесь, но, если вам нужна красивая девчонка, вы только позвоните, а я уж найду, – что вам с куклой-то развлекаться. Красивая девчонка: русская, румынка, молдаванка, какую захотите. Светленькая, темненькая, на ваш вкус. Здоровая, чистая, обещаю. И для вас бесплатно, само собой. Вы меня поняли? Мне поискать? До Монтальбано наконец дошло. У него перехватило дыхание и слова застряли в горле. – Алло, синьор комиссар, вы слышите меня? Но он, не отвечая, повесил трубку. Этого только не хватало! Кто теперь выбьет из головы Аделины и ее сынка эту дурь – что синьор комиссар тешится с надувными куклами? Пять минут он был не в состоянии двинуться с места. Сидел и матерился. 5 Галло вернулся через полчаса. – Все в порядке. – А где карты? – Им надо снять копии. – И на это нужно столько времени? – Комиссар, разве вы не знаете, как они там работают? Хотели вообще завтра утром выдать, я еле уговорил, чтобы сделали сегодня после обеда, к четырем часам. Заплатил им десять евро. Шесть за копии и четыре за срочность. – Вот деньги. Ни хрена себе, охота за сокровищем! Уже десять евро пришлось выложить. Таинственному игроку придется маленько обождать, может, до следующего дня. Просидев полдня в конторе, двинул на обед в смертной тоске. Почему перестали случаться серьезные кражи, перестрелки, покушения? Что, люди грешить перестали? У Энцо наелся до отвала: успел проголодаться после вчерашней пармиджаны, плюс надо было заглушить тоску, а это надежный способ. Полный набор закусок (перепробовал все, что было), спагетти с настоящими петушками (на самом деле настоящими), пять свежепойманных барабулек (действительно свежепойманных). Подумал, что Энцо-кулинар совершенно лишен фантазии: вечно готовит одно и то же. Но зато всегда свежак и божественно вкусно. Монтальбано любил кулинарные изыски, но только от проверенных искусных поваров, в противном случае лучше не выпендриваться. На этот раз пришлось прогуляться по молу аж до маяка. Он присел на плоский валун, минут двадцать вдыхал аромат водорослей и душистого зеленого водяного мха, облепившего полосу прибоя и кишевшего мелкой морской живностью, потом не спеша вернулся в контору. В четыре с небольшим Галло принес копии плана города. Шесть огромных пронумерованных листов, свернутых в рулон. В Маринеллу такое не повезешь, только карт там не хватало, он уже с куклами намаялся. Прикинул, что, если отодвинуть два кресла и диванчик, можно разложить листы на полу, следуя нумерации. Передвинул мебель, развернул первый лист и положил на пол. И тут начался геморрой: лист постоянно сворачивался в рулон. Пришлось взять со стола лупу, три томика служебных инструкций, уголовный кодекс, пару коробок со скрепками, подставку для ручки, в общем, все увесистое, но не громоздкое. Всего час кропотливого труда, перемежаемого проклятиями, – и шесть листов расположились в правильном порядке на полу, удерживаемые расставленными в ключевых местах предметами. Оказалось, что карта слишком велика, чтобы разглядывать ее стоя. Тогда он поставил на нее стул и улегся лицом вниз. Достал из кармана стишок. Ну почему Мими Ауджелло всегда проходит мимо именно в такие моменты? – Что сегодня крутят? «Супермен»? «Человек-паук»? «Агент 007, или Из Вигаты с любовью»? Или готовишь обращение к нации? Комиссар не ответил, и Ауджелло удалился, качая головой. «Наверняка решил, что я тут с каждым днем все больше впадаю в детство, – подумал Монтальбано. – О себе бы лучше беспокоился: вон уже очки носит, хоть и моложе». От первого четверостишия толку никакого. Указания начинались со второго, а именно со слов: «Где та дорога, что узка…» На минутку встал со стула, взял ручку и листок бумаги. Видно было плохо: солнце ушло и из окна падало мало света. Он снова ненадолго встал, зажег верхний свет и настольную лампу, направив ее на карты. Настольная лампа светила криво. Ее пришлось передвинуть. Зазвонил телефон. Слез, чертыхаясь и смеясь: ощущение было, словно он играет в комедии Беккета. – Ай, синьор комиссар! Ай, синьор комиссар! Матерь Божья! Обычно Катарелла исполнял этот античный трагический зачин, когда собирался сообщить о звонке «господина начальника», верховного божества, Зевса, являвшего свой лик с Олимпа. – Что такое? Как в воду глядел. – Там, значится, господин начальник наисрочнейше требуют вас самолично и персонально! – Переключи. – Монтальбано, что там у вас за история? – Какая история, синьор Бонетти-Альдериги? – Аркуа прислал мне подробный рапорт. Как сказал, так и сделал, гад ползучий! Прикинемся, что не в курсе. – Какой рапорт, простите? – По поводу вызова вами бригады криминалистов. – Ах вот в чем дело! – Синьор Аркуа полагает, что либо вы затеяли идиотскую шутку с ним, его бригадой, прокурором Томмазео и доктором Паскуано… В самом деле, каких людей побеспокоил! – …либо вы уже не в состоянии отличить труп от надувной куклы.