– Торговля порнографическим материалом. – Я хотел все объяснить… – В казарме объяснишь! Этого еще не хватало! Его доставят в казарму карабинеров, где наконец выяснится, кто он такой. То-то будет потеха! Надо во что бы то ни стало этого избежать, попытаться сразу решить вопрос, пусть даже унизившись до комичного «Да вы вообще знаете, кто я такой?!». – Я комиссар полиции! – А я – папа римский! – Можно мне достать документы? – Да, но двигайся медленно. Когда наконец добрался до комиссариата, он был вне себя от злости – шевелюра всклокочена, шея свернута, руки дрожат. – Пресвятая Богородица! Синьор комиссар, что с вами такое приключилось? – всполошился Катарелла. – Небольшой дорожный инцидент. Пришли ко мне Фацио. – Комиссар, что случилось? – повторил Фацио, едва зайдя в кабинет. – В машину влетела одна идиотка, а карабинеры едва не арестовали. И рассказал, как было дело. – Вам бы доктору показаться. – Потом, потом. Вот только этой хренотени не хватало! Слушай, у меня в багажнике две куклы. Ту, что из квартиры Пальмизано, прикажи вернуть на место тем же способом, в чемодане. А вторую положите в тот же чемодан и уберите в гараж, чтобы была под рукой. – Сейчас сделаем! Наконец-то удалось избавиться от этой заморочки! Но комиссар ошибался. Эти две куклы продолжали доставать его даже на расстоянии. Столько сглаза не исходило даже от мумии Тутанхамона! Через полчаса боль в шее стала нестерпимой. В таком виде за руль не сесть. Мими Ауджелло подвез его в травмпункт при больнице Монтелузы. Спустя час на шее комиссара красовался белый воротник, в котором вообще невозможно повернуть голову, и он двигался как Франкенштейн. Вернувшись в контору, он заперся в кабинете и четверть часа матерился: отводил душу. Ему не хотелось идти к Энцо с этой штуковиной на шее. И вообще: он не был уверен, что ему удастся есть и пить, не пачкая одежду и скатерть, как это делают шестимесячные младенцы и слюнявые старые маразматики. Лучше потренироваться дома, в одиночестве. Но тут позвонил Катарелла. – Кто-то на тилифоне, спрашивают вас, лично и персонально. – Кто-то, кого послал некто? Естественно, Катарелла не понял шутки. – Никак нет, синьор комиссар, он не от синьора Некто, он от шведской синьоры, вашей подруги, синьоры Стремстрем. Наверное, тот молодой человек, о котором говорила Ингрид. – Переключи. – Комиссар Монтальбано? – Да. – Я Артуро Пеннизи, простите, если отвлекаю, Ингрид сказала, что я могу позвонить. – Вы хотели со мной встретиться? – Да. – У вас есть машина? – Да. – Предпочитаете у меня дома или в конторе? – Где удобнее вам. – Тогда подъезжайте сегодня к семи вечера в комиссариат. Хорошо? – Отлично. Благодарю за любезность. У этого Артуро явно хорошие манеры. Поскольку он помнил, что холодильник почти пуст, комиссар решил по пути домой заскочить в закрывающийся гастроном. Купил свежего хлеба, вяленых оливок, консервы с тунцом в собственном соку, копченой колбасы и ветчины. Накрыл на веранде и сел обедать. Воротник не позволял ему наклонять голову, и он не видел стоявшей на столе тарелки с едой. Проблема решилась перестановкой тарелки сантиметров на сорок от себя. Чтобы наполнить стакан, его приходилось держать в вытянутой руке. И третье, что он понял: рот широко не открыть. Так что больших препятствий, чтобы питаться на людях, не было. Убрав со стола, он прилег вздремнуть, добрать сна после прошлой ночи. Но никак не мог найти удобное положение для головы. Проснулся часа в четыре и позвонил в контору. Новостей никаких, так что можно было позволить себе не торопиться. Когда Катарелла известил о прибытии молодого человека, комиссар уже два часа маялся от скуки. Мертвый штиль сотворил чудо: на его письменном столе вместо тонны бумаг на подпись лежал от силы килограмм. Он нарочно оставил эту стопку: мысль о том, что придется сидеть в конторе совершенно без дела, приводила его в содрогание. Артуро Пеннизи был вылитый Гарри Поттер лет двадцати. Даже очочки такие же. Войдя в кабинет, он совершенно не смутился, заговорил первым и сразу взял быка за рога. – Я попросил Ингрид представить меня вам, потому что очень интересуюсь вашими методами расследования. – В полицейские собрались? – Нет. – Думаете изучать криминологию? – Нет. Монтальбано взглянул на него вопросительно, и тот счел нужным уточнить: – Я учусь в университете на втором курсе, изучаю философию, хочу стать эпистемологом. У него полная ясность в голове. Однако в голосе не слышалось энтузиазма, свойственного его ровесникам, наметившим свой путь и собирающимся пройти по нему до конца. Но, насколько помнил Монтальбано, эпистемология – это часть философии науки. А что общего между философией науки и убийством? – А почему вас интересуют мои, как вы их называете, методы расследования? Ведь они совершенно ненаучные. – Простите, я, видимо, неудачно выразился. Меня интересует работа вашего мозга, когда вы проводите расследование. – Дважды два – четыре. – Не понял, извините. – Я вкратце описал вам, как работает мой мозг. Гарри Поттер впервые улыбнулся. – Вы не обидитесь, если я скажу, что не верю? – Слушайте, я не хотел вас разочаровывать, но уверяю, что…