– Позвольте мне проявить настойчивость. Можно привести пример, который имеет к вам непосредственное отношение? – Пожалуйста. – Ингрид рассказала мне, как вы познакомились. – И? – В ваших глазах Ингрид должна представлять собой число четыре, то есть сумму двух и двух. – Объясните-ка. – Она рассказала, что все было подстроено так, что главные улики в преступлении падали на нее, но вы в это не поверили. То есть вы не поверили тогда, что дважды два – четыре. А парнишка умен, ничего не скажешь. – Видите ли, в тот раз… – В тот раз, если позволите, вы поняли на определенном этапе расследования, что покорное следование правилам арифметики приведет к ошибке. И выбрали другой путь. Это меня и интересует. Когда и как у вас происходит этот перелом. Как ваш мозг сумел отказаться от твердой почвы очевидности и ступить на зыбучие пески предположений? – Порой я и сам не могу этого объяснить. Но чего вы хотите от меня на практике? – Позвольте мне быть рядом с вами во время работы. Заверяю вас, я не доставлю никаких хлопот, не буду вмешиваться, поверьте, я просто буду молча наблюдать. – Не сомневаюсь в этом, но вам не повезло. – В каком смысле? – В том смысле, что сейчас у меня нет никакого расследования. Давайте так. Оставьте мне свой номер телефона. Если попадется что-то интересное, я вас извещу. На лице Артуро появилось детское разочарование; комиссару стало его жаль: тот выглядел словно ребенок, которому не дали конфетки. Юноша вызвал в нем симпатию, а комиссару давно хотелось пообщаться с умным человеком. Он решил вручить ему нечто вроде утешительного приза. – Слушайте, со мной в последние дни происходит что-то странное. Но сразу предупреждаю: речь идет не о преступлении. Артуро оживился, будто голодный пес, учуявший необглоданную кость: – Мне все сгодится. Монтальбано достал из кармана три листка со стихами про «охоту за сокровищем», а те, где он записал ответы, доставать не стал. Рассказал, с чего все началось. И в конце добавил: – Это оригиналы, не забудьте вернуть. Решите головоломки, потом поговорим. Артуро чуть было не бросился целовать ему руки. Назавтра в конторе вновь царила тишь да гладь, как продолжалось уже месяц с хвостиком. С восьми утра до часу дня, то есть за пять часов, Катарелле позвонили всего раз, да и то с вопросом, что надо делать, чтобы попасть в полицейские. Монтальбано, который уже с полудня маялся аппетитом, понял, что дело худо. Плевать в потолок на протяжении всего рабочего дня, сидеть в конторе за чтением подшивки «Воскресного курьера» за 1920 год или созерцать противоположную стену то ли в йоговской позе, то ли в кататоническом ступоре… Все это ввергало его в состояние давящей хандры. И чтобы ее побороть, организм разжигал в себе волчий аппетит, с которым было невозможно совладать. В результате с утра ему пришлось передвинуть пряжку ремня на одну дырку вперед: тревожный знак. Осознав это, он мигом разделся, натянул плавки и устроил себе часовой заплыв в сводившей конечности ледяной воде. В заведении Энцо комиссар, давший себе обещание сдерживать аппетит в разумных пределах, не устоял перед тарелкой с рулетиками из рыбы-меча и даже повторил заказ, хотя перед этим заглотил кучу морских закусок и щедрую порцию спагетти с морскими петушками. Так что пришлось совершить послеобеденный моцион по молу до самого маяка, а потом посидеть на валуне с сигареткой. Часов в шесть позвонил Катарелла: – Синьор комиссар, тут до вас юноша, который вчера еще заходил, ну, которого синьора Стремстрем прислала. – Переключи. – Никак невозможно, синьор комиссар, поскольку данный субъект находится в присутствии. – Тогда пусть заходит. За разговором с Артуро можно будет дотянуть до конца рабочего дня и наконец уехать домой. – Не ожидал вас так рано, – сказал Монтальбано. – Проходил мимо, решил зайти. Простите, что не предупредил. – Вы живете в Монтелузе или… – Нет, в Вигате. Родители живут в Монтелузе, а я живу один, у меня здесь, в Вигате, квартира. Люблю море. Еще один плюс в его пользу. – Нашли время взглянуть на… – Да. Я решил загадки. Они элементарны. Достал из кармана листки, положил на стол и продолжил: – В бар «Маринелла» я не поехал, поскольку счел это излишним, но зато нашел деревянный сарай на холме, в конце Виа дей Милле, и даже в него заглянул. – Видели оригинальный декор на стенах? Гарри Поттер усмехнулся. – Похоже, ваш соперник создал настоящий культ личности. – Фотографии еще висят? – Да. А что? – Ничего. У вас есть какое-то объяснение? – Да. – Поделитесь? – Ясно, что ваш соперник желает представить все в определенном свете. Чтобы все выглядело более невинным, чем на самом деле. Полагаю, стихи намеренно столь элементарны, я бы даже сказал, глупы. – Полагаете? – Убежден. Налицо очевидный контраст между обезоруживающей примитивностью стишков и сложностью технической работы, проделанной, чтобы получить фотографии, которые висят в сарае. – А может, их двое – один пишет письма, а второй… – Это я бы исключил. – Почему? – Все выглядит так, будто это поединок между вами и соперником. А он отлично соображает, этот парень. – И что за тип этот соперник? – Пока мы не располагаем достаточным материалом для составления портрета. Можно лишь сказать, что этот человек прячется за личиной простачка, словно вся его затея невинна. – А по-вашему, это не так? – По-моему, нет. Почему-то все это вызывает у меня тревогу. – В общем, мы имеем дело с хитрым типом. – Он не просто хитер, а весьма умен. – Так что остается лишь ждать следующего письма, – закончил Монтальбано, вставая и протягивая юноше руку. – Вы будете держать меня в курсе? – Конечно. Но, простите за любопытство, как вам удалось найти Виа дей Милле? – Я попросил карту в муниципалитете.