– Вот именно! – Только я не понимаю, почему о ней нельзя знать мне… Хорошо, хорошо, когда настанет время, ты мне все расскажешь. Но, прошу тебя, не ходи никуда ночами. Это опасно. Матильда возмущено залаяла. Буби охотно поддержала ее. Им обоим надоело переминаться на холоде. – Антон, честное слово, ты у меня самый замечательный. Все мужики – козлы! И, заметь, это не самый большой их недостаток! Как можно к ним ревновать? Они несравненно хуже тебя. Не могу же я согласиться с регрессивным течением истории?! И это в то время, когда весь мир неуклонно повышает качество жизни! Глава 3 Всю ночь мне снилось, что я ползу по-пластунски по каким-то страшным колдобинам. Было довольно грязно, мокро и холодно. Кошмар этого сна усугублялся еще и тем, что я видела себя как бы со стороны. Этакая плотненькая бочечка, усиленно загребая локтями, с трудом переваливается через буераки и косогоры. Особенно впечатлял вид сзади… Надо ли говорить, что я проснулась в ужасном настроении? Худеть, худеть и еще раз худеть! На кухне Антон как раз шмякнул на сковородку несколько ломтиков бекона. Они тут же призывно зашкварчали. – Будешь яичницу? – Нет, спасибо. – Такой вкусный бекон, – сказал Антон, причмокивая, как вампир, – понюхай, какой вкусный. – Сказала же – не буду! – нервно завопила я. – Что ты ко мне пристал!? – Пожалуйста, – обиженно пожал плечами Антон и надулся. Как только человек решает худеть, тут же к нему все пристают: съешь кусочек, да съешь кусочек. Никогда Антон яичницу не жарит. Ему просто некогда этим заниматься! Но как только я окончательно и бесповоротно решила худеть – тут же, с утра пораньше, стал жарить. Да еще и угощает. И довольно навязчиво! Вчера я так и не позвонила другану Цинка. После обстрела на улице звонить как-то не хотелось. Ночь-полночь, кругом пули свистят, а я стою и звоню кому-то – Хичкок! Домой пришла – тут Антон со своими, прямо скажем, еще не совсем рассеявшимися подозрениями. А сегодня – Антон дома. Мог услышать и поинтересоваться, кому это я названиваю с утра пораньше. Стал бы задавать вопросы. Я стала бы врать, чтобы его же, Антона, не расстраивать. В общем, могло бы выйти опять нехорошо. Как вчера. Позвонили в дверь. Пришла Поли, впорхнула на кухню: – Привет, Антон, – опасливо поздоровалась, – я на секунду. – Привет, Поли, – сказал Антон, – извини, хоть ты и подруг моей жены, но как мужик мужику я тебе руки не подам. Тем более что ты уже окончательно и не мужик. – Не очень-то и хотелось… – надула губки эстрадная звезда. – Завтракать будешь? – я постаралась загладить мужнину непримиримость к сексуальным меньшинствам. – Спасибо, нет, – Поли все-таки обиделась. – Надеюсь, – сдержанно проговорил Антон, – что непомерное влечение к мужчинам, наконец, покинуло тебя, Поли. – И не надейся, Тоша, – ехидно ответила Поли. – Я все равно любила, люблю и буду любить только мужчин! – И правильно, – поддержала я подругу. – Мужчин, – почему-то гордо сказала Поли, – вообще любят чаще, во-первых, их любят женщины, а во-вторых, что б ты знал, Тоша, десять процентов всех мужчин гомосексуальны! Научный факт! – Как-нибудь на гастролях, – вкрадчиво заговорил Антон, – в глубинке, где-нибудь в шахтерском поселке или в мартеновском цеху, ты попробуй там развей эту свою научно обоснованную мысль, что из них, из мужиков, десять процентов гомики. Но предупреждаю: твой обезображенный труп не скоро выдадут властям. – Я пошла, – окончательно обиделась Поли. – Поли, не слушай Тошу, – зашептала я, – он человек несовременный. Оставайся. – Художника обидеть может каждый! – провозгласила Поли. Она ушла, а я накинулась на мужа: – Зачем ты его обижаешь? Что он тебе сделал? – Еще не хватало! – В конце концов, сексуальная жизнь человека никого не касается! – Возможно это очень удобная позиция! Но я не хотел бы, чтобы этот гнилой плюрализм давал свои тлетворные ростки в нашем доме! Неизвестно, чем бы кончился этот спор о современных тенденциях в сексе, но мне нужно было звонить другану Цинка. Неудобно все-таки, обещала. – Пойду, погуляю с собаками, – небрежно сказала я. – А позавтракать? Опять!? – Не хочу. – Как? Ты не будешь завтракать? Ну что за черт! А скажи, что я села на диету, так потом вдруг захочется съесть что-нибудь вкусненькое, а Антон скажет: ты же на диете, а ешь… – Да, я ничего не буду есть! – Почему? – удивился Антон. – А потому! Оставишь ты меня в покое или нет?! Я с силой хлопнула дверью. Таксы, притихшие, ехали в лифте молча. Нехорошо как-то получилось с Антоном. Он-то, конечно, тут ни при чем. Позавтракал плотно человек, в благодушном настроении находится. Сытый голодного не разумеет! Я пошла в соседний двор. По дороге мне в каждом прохожем мерещился персонаж с Костиного фоторобота. В самом деле, навстречу бесконечной вереницей шли здоровенные мужики с толстыми шеями, украшенными «голдой». Возможно, все они добропорядочные граждане. И просто мода такая – качаться и носить на шее толстые золотые цепи. Я набрала номер другана Цинка. На том конце провода долго не отвечали, а когда, наконец, отозвались, то очень недовольно. – Здравствуйте, – сказала я, – меня просили вам передать, что ваш друган Цинк попал в милицию. – Кто звонит? Ты кто? – удивились в трубке. – Какая разница? – разозлилась голодная я, – Хотя мне и было обещано значительное вознаграждение, в данном случае, не имеет никакого значение, кто я. Тонну баксов можете отправить в фонд борьбы с преступностью. Повисло молчание. Оно затянулось. Я уже жалела, что сказала насчет фонда борьбы с преступностью. В конце концов, есть масса других полезных фондов, которые тоже нуждаются в деньгах. Возможно, другану Цинка неприятно, что создан какой-то там фонд борьбы с преступностью. И его можно понять! Если бы создан, например, фонд борьбы с филологами, мне тоже это было бы неприятно. – Когда Цинк попал? – спросил, наконец, друган. – Сегодня ночью в казино «Рококо». – Козел, – выругался друган Цинка, – бабки получил и давай пушить. – Насчет бабок – не знаю. Но за то, что я позвоню вам и сообщу, что Цинка задержали на трое суток, мне была обещана кое-какая информация о друзьях Василия. Сугроба. Они мне нужны для разговора. Важного, – для солидности прибавила я. Цинк вчера сказал, что ему трое суток корячиться. А что, собственно, ждать трое суток, пока в милиции выяснят личность Цинка? Может, они тогда там еще захотят какие-нибудь подробности выяснить про Цинка, и эти выяснения затянутся на долгое время. На вид, во всяком случае, ему никак не дашь меньше 5 лет строго режима. – А ты кто? – опять взревел друган Цинка. – А ты кто? – мне, в конце концов, надоел этот бессмысленный разговор. – Ну, хорошо, – ни с того ни с сего помягчал друган, – но ты же понимаешь, что такие вопросы по телефону не решаются. Да, я это понимала. Не такая уж я наивная, чтобы не понимать, что при нынешней криминальной ситуации нелепо прийти к людям вот так, с улицы, и пытаться еще о чем-то там с ними говорить. – Давайте встретимся через полчаса в стеклянном кафе у Таганки, – предложила я, – посмотрим друг другу в глаза и решим, можем ли мы друг другу доверять. Как я смогу вас узнать? – Узнаешь, – рявкнул в трубку друган, – у меня такая же машина, как у Васи. Ты должна быть в курсе. Таксы замерзли. Я быстрым шагом довела их до стеклянного кафе. «Опять еда, еда и еда, – думала я. – Но почему нет специальных мест, куда мог бы человек зайти, посидеть спокойно в тепле и просто поголодать в уюте? Весь этот мир создан для обжор! А те, кто хочет похудеть, – дискриминируются на каждом шагу!!» – Привет, – взмахнула рукой циркачка. Какой ужас, она, наверное, подумала: «Накормила одну собачонку, так эта нахалка уже с двумя пришла. Нет предела людской наглости». Так и есть – тащит им еду. – Нет, нет, что вы, что вы! Мы зашли буквально на минутку. У нас тут просто встреча через полчаса. Циркачка положила на пол бумажку с мясными обрезками. Буби и Матильда завиляли хвостами, тут же все подмели, как если бы их не кормили неделю, и подобострастно уставились на циркачку.