– По-твоему, я из тех, кого укладывают на сиденье? На самом деле, нет. – И потом, маньяк… Она была права, Макс совсем забыл про Римского монстра. Власти рекомендовали парочкам не заниматься любовью в машинах в уединенных местах. Оставался домик в Сабаудии. Немного далековато, но можно убедить ее, побольше заплатив. Правда, стоит зима, в доме наверняка холодно, но они растопят камин. – Пойдем, я тебя отвезу на море. Потрескивало пламя в камине, в комнате становилось теплее, и Макс отбросил все свои страхи. Он собирался изменить Сандре, но не был уверен, что это будет «по определению» измена. Сандра не сказала открытым текстом, что не любит его, но смысл ее слов заключался именно в этом. Он даже не задавался вопросом, что подумали бы его ученики, если бы увидели, как он развалился на постели в чужом доме и ждет, когда девушка по вызову высочайшего класса выйдет из ванной и займется с ним сексом. Да нет, он и сам не видел себя в таком положении. Поэтому раз и навсегда заглушил в себе чувство вины. Пока они ехали в Сабаудию, Мина заснула на сиденье. Он поглядывал на нее на протяжении всего пути, стараясь понять, кто она на самом деле, эта женщина лет тридцати пяти, может, тридцати семи; что скрывается под макияжем, наложенным, чтобы соблазнять мужчин. Воображал ее жизнь, пытался представить себе, о чем она мечтает, была ли влюблена или, может, влюблена до сих пор. По приезде она тотчас же огляделась вокруг. Домик имел завидное местоположение, прямо у моря. Слева виднелся мыс Чирчео, с его горой и природным заповедником. Этой ночью склоны озаряла полная луна. Такой панорамы Макс никогда не мог себе позволить, да и на девушку она тут же произвела впечатление. Мина спросила, где ванная. Потом сняла туфли на каблуках и стала подниматься по лестнице на верхний этаж. Максу понравилось это видение: словно ангел возносится в райские кущи. Простыни на большой супружеской постели были чистые. Макс разделся, аккуратно сложил свои вещи, так же как делал это дома, не отдавая себе отчета. Привычка, привитая хорошим воспитанием, никак не сочетающаяся с тем, на что он решился, с поступком, настолько несвойственным его натуре. Мина выразилась ясно: секс должен длиться не больше часа. Никаких поцелуев, таково правило. Потом вручила коробочку с презервативами, которую держала в сумке, уверенная, что Макс знает, как их применять. Макс выключил свет и, весь объятый дрожью, ждал, что с минуты на минуту она появится в дверном проеме, возможно, в одном белье. Ощущая повсюду запах ее духов, Макс был сконфужен и возбужден. Все, что угодно, лишь бы забыть о боли, какую причинила ему Сандра. Когда что-то блеснуло в темноте за порогом, это показалось ему игрой воображения. Но через несколько секунд это повторилось. Он инстинктивно повернулся к окну. Никакой грозы: на небе ни облачка, сияет полная луна. Только с третьего раза он понял, что на самом деле это вспышка фотоаппарата. И она приближается. 2 Его заперли в камере без окон. Перед тем, однако, полицейские позволили врачу его осмотреть. Убедившись, что он в порядке, отвели сюда. Дверь закрылась, и с тех пор Маркус ничего не знал и никого не видел. В камере был только стул, на котором он сидел, и металлический стол. Единственный источник света – неоновая лампа на потолке; кондиционер на стене непрерывно раздражающе жужжит. Маркус потерял ощущение времени. Во время допроса он назвал фальшивое имя и данные, какими пользовался как прикрытием. Не имея при себе документов, продиктовал номер телефона, предназначенный для таких критических ситуаций. Сработает автоответчик одного из сотрудников аргентинского посольства при Ватикане. На самом деле сообщение услышит Клементе и очень скоро явится в комиссариат с фальшивым дипломатическим паспортом на имя Альфонсо Гарсии, чрезвычайного уполномоченного по вопросам культа, работающего на правительство Буэнос-Айреса. Пенитенциарию еще не случалось прибегать к такой сложной стратагеме. Теоретически итальянская полиция должна была его отпустить в силу дипломатической неприкосновенности. Но тут было дело серьезное. Погиб комиссар Моро. И Маркус – единственный свидетель. Он не знал, предпринял ли уже Клементе какие-то шаги, чтобы вытащить его отсюда. Полицейские могли задержать важного свидетеля на какой угодно срок, но и двадцати четырех часов хватило бы за глаза, чтобы выяснить, что никакого Альфонсо Гарсии, работающего на аргентинское правительство, не существует в природе, и таким образом разрушить его прикрытие. Но в данный момент Маркус переживал не за себя. Он боялся за Сандру. Подслушав разговор между Фернандо и женщиной с рыжими волосами, он осознал, что и Сандре грозит опасность. Кто знает, как она сейчас, все ли с ней в порядке. Он не позволит, чтобы с ней что-то случилось. И Маркус решил: что бы там ни делал Клементе, едва агенты возникнут на пороге, он расскажет им все: что он проводил параллельное расследование по делу Римского монстра и что в деле замешана группа людей, покрывающих убийцу. Расскажет, где найти Кроппа. Так он защитит Сандру. Маркус не особо рассчитывал, что ему сразу поверят, но он сделает так, что отмахнуться от его слов будет невозможно. Да, Сандра прежде любых других дел. Прежде всего. С тех пор как его подняли с постели посреди ночи, комиссар Креспи не имел ни минуты покоя. Организм требовал обильной дозы кофеина, в висках пульсировала боль, но он не успевал даже проглотить таблетку. Комиссариат на площади Эуклиде в Париоли гудел как растревоженный улей. Люди сновали туда и сюда, направляясь в здание склада, где нашли безжизненное тело Моро, или возвращаясь оттуда. Но никто пока не подключил прессу, отметил Креспи. Все слишком уважали комиссара, чтобы так запросто предать его память. Поэтому сообщение о его смерти пока придержали. Но надолго ли? Около полудня глава комиссариата общественной безопасности устроит пресс-конференцию и сообщит о произошедшем. Накопилось слишком много вопросов, остававшихся без ответа. Что делал Моро в том заброшенном месте? Чей труп лежит в нескольких метрах от него? Как происходила перестрелка? Обнаружились следы шин: значит, кроме машины комиссара, был и второй автомобиль – кто-то скрылся на нем? И какую роль во всем этом играл таинственный аргентинский дипломат, которого нашли рядом, связанного и с кляпом во рту? Его отвезли в комиссариат на площади Эуклиде, туда было ближе всего, к тому же нужно было спрятать аргентинца от журналистов, которые того гляди что-то пронюхают и слетятся как мухи на мед. Там устроили и оперативный штаб. Никто не знал, связано ли ночное происшествие со следствием по делу Римского монстра, но никак нельзя допустить, чтобы убийство товарища по оружию расследовали карабинеры. К тому же на СОГ вот уже несколько часов как свалилось другое паршивое дело. Насколько было известно Креспи, ночка вообще выдалась бурная. Сразу после четырех утра на номер экстренной службы поступил странный телефонный звонок. Девушка с ярко выраженным восточноевропейским акцентом, находясь в совершенной панике, заявила о нападении, произошедшем в Сабаудии, в домике у моря. Явившись на место, карабинеры обнаружили в спальне труп мужчины. Он получил пулю прямо в сердце, скорее всего, из «Ругера SP101» – оружия монстра. Но в СОГ еще сомневались – а вдруг это совпадение, а вдруг действует подражатель? Девушке удалось бежать, но, вызвав полицию, она растворилась в небытии. Ее искали, а кроме того, искали следы ДНК, чтобы сопоставить с ДНК убийцы, которой уже располагало следствие. В отличие от убийства Моро, происшествие в Сабаудии уже стало достоянием прессы, хотя личность убитого и не разглашалась. Именно благодаря этому, понимал Креспи, журналисты до сих пор не докопались до кончины комиссара. Они были заняты тем, что выясняли имя новой жертвы монстра. Поэтому следовало как следует надавить на этого Альфонсо Гарсию, пока какой-нибудь представитель посольства не явится и не потребует освободить его в силу дипломатической неприкосновенности. Этот тип дал номер телефона, по которому можно подтвердить его личность, но Креспи вовсе и не собирался туда звонить. Он сам займется его допросом. И заставит субчика говорить. Но до этого ему срочно было необходимо выпить кофе. Поэтому холодным утром римской зимы он вышел из здания и пересек площадь Эуклиде, направляясь в одноименный бар. – Комиссар, – окликнул его кто-то. Креспи уже входил в заведение, но обернулся. Какой-то мужчина шел ему навстречу и махал рукой. На журналиста не похож. Определенно филиппинец: скорее всего, слуга в каком-нибудь из аристократических домов квартала Париоли. – Приветствую вас, комиссар Креспи, – проговорил Батиста Эрриага, догнав его. Он немного запыхался, пришлось побегать. – Могу я с вами поговорить? – Я очень спешу, – досадливо отмахнулся тот. – Это ненадолго, обещаю. Я угощу вас чашечкой кофе. Креспи не терпелось отделаться от назойливого типа и спокойно выпить эспрессо. – Послушайте, я даже не знаю, кто вы такой и откуда вам известно мое имя, и я уже сказал: у меня нет времени. – Аманда. – Простите, кто? – Вы ее не знаете, но это умная девочка. Ей четырнадцать лет, она учится в средней школе. Как и все в ее возрасте, она много мечтает, строит множество планов. Очень любит животных, а с некоторых пор ей нравятся также и мальчики. Один за ней ухаживает, девочка держит его на расстоянии, ждет, когда он признается в любви. Наверное, этим летом она поцелуется в первый раз. – О ком вы говорите? Я не знаю никакой Аманды. Эрриага хлопнул себя по лбу: – Ну конечно, какой же я дурак! Вы не знаете ее потому, что, по правде говоря, ее никто не знает. Аманда должна была родиться четырнадцать лет назад, но какой-то лихач сбил ее мать на пешеходном переходе в одном из периферийных кварталов, а сам скрылся с места происшествия: его так и не нашли. Креспи онемел. Эрриага не сводил с него обвиняющего взгляда. – Аманда – имя, которое та женщина выбрала для своей дочери. Вы этого не знали? Похоже, нет. Комиссар тяжело дышал, вглядываясь в человека, стоявшего перед ним, но не решаясь заговорить. – Знаю, вы очень набожный человек: каждое воскресенье ходите к мессе и причащаетесь. Но я здесь не затем, чтобы судить вас. Мне, собственно, плевать, спите ли вы по ночам или каждый день думаете о том, что сотворили, желая предаться в руки ваших коллег. Вы мне нужны. – Зачем я вам нужен? Эрриага открыл стеклянную дверь бара. – Давайте закажем этот благословенный кофе, и я вам все объясню, – промолвил он со своей обычной нарочитой мягкостью. Вскоре они уже сидели в зальчике на верхнем этаже заведения. Кроме нескольких столиков, вся мебель там состояла из пары бархатных диванов. Всюду царили серый и черный цвета. Единственной яркой нотой был огромный, во всю стену, постер, изображавший кинозрителей годов этак пятидесятых в поляроидных очках. Перед этой неподвижной и безмолвной публикой Эрриага снова заговорил: