Сначала мы работали в подвальном помещении, но затем всех сотрудников УБН перевели на третий этаж посольства и отвели нам целое крыло за тяжелой бронированной дверью. Мы с Хавьером работали в одном кабинете, окна которого выходили на парк у главного входа в здание посольства. Служба безопасности требовала закрывать занавески на окнах, чтобы нас не было видно снаружи. Этого же правила придерживались остальные сотрудники посольства. В нашем с Хавьером кабинете было два стола, несколько шкафов для документов, а также – поскольку в УБН я был главным тренером по стрельбе – сейфы, в которых я хранил патроны и оружие. Сразу по прибытии на меня насел новый босс, Джо Тофт. Он был достаточно приятен в общении, но сразу обозначил, что любые полученные данные должны незамедлительно попадать к нему в руки. Он отчитывался о результатах перед послом, и в наших интересах было предоставлять только достоверные данные. Позднее я узнал, что Тофт, как и представители других агентств, находился под постоянным прессингом со стороны штаб-квартиры УБН в Вашингтоне. Поскольку УБН и ЦРУ соперничали, Тофту было жизненно необходимо преимущество, которым могла стать только достоверная информация. Если у нас на руках были непроверенные данные, он требовал сразу предупреждать об этом и объяснить, что мы сделали для их проверки. Чаще всего у нас с Тофтом возникали разногласия из-за того, что он принимал на веру первые полученные данные. Он близко общался с главами НПК и Административного департамента безопасности Колумбии в Боготе, так что если они сообщали ему что-то раньше нас, то их версия автоматически становилась основной. Нас же он бранил за то, что мы не успели первыми. Его не смущало, что зачастую такая информация была неполной и даже недостоверной. Ни от кого я не получал таких ужасных разносов, как от Тофта, причиной которых становились неполные сведения от третьих лиц. Тофт пропесочивал меня прямо в коридоре УБН, у всех на виду, а когда выяснялось, как жестоко он ошибался, извинялся уже у себя в кабинете, за закрытыми дверями. Он никогда не умел публично признавать свои ошибки. Несмотря на крутой нрав, Тофт старался подстраховывать нас и отчаянно стремился к победе, которой считал поимку Пабло Эскобара. Для этого у нас было всё необходимое: от оружия до вертолетов и даже собственные бронированные автомобили. Агентам УБН полагались бронированные «Форды-Бронко». Мы имели приоритет перед другими сотрудниками посольства, которые нам завидовали. Еще бы! Большинство сотрудников развозил бронированный посольский фургон, который вечно увязал в утренних пробках. Им было запрещено пользоваться местными такси и общественным транспортом. В то время в Боготе проживало более четырех миллионов человек, но дороги не были рассчитаны на такую плотность населения. Посольский фургон часто останавливался в разных точках города, чтобы подобрать сотрудников. Кроме того, из-за нормированной подачи электроэнергии ежедневные поездки на работу и обратно омрачались частыми отключениями электричества, а значит, неработающими светофорами. На дорогах царил полный хаос и неразбериха. Весь ужас творившегося способен понять только тот, кто видел это своими глазами. Для примера представьте дороги Нью-Йорка без светофоров. В довершение всего колумбийцы ездили с такой скоростью, что любая поездка могла стать последней. Однажды вечером, когда мы с Конни вернулись из посольства, дома нас поджидала беда. В городе снова отключали электричество, светофоры не работали, и мы думали, что никогда не доберемся до дома. Переступив порог, мы обнаружили на полу Паффа в тяжелом состоянии. Ветеринарный кабинет уже закрылся, но Конни дозвонилась врачу домой и описала состояние кота. Ветеринар согласилась встретить нас в кабинете, но до него еще нужно было добраться по нерегулируемым улицам. Мы опередили врача на пятнадцать минут. Для Паффа было слишком поздно: он умер прямо у Конни на коленях. Меры безопасности и культурные особенности Колумбии повергали нас с Конни в шок, но мы старались относиться ко всему с юмором. Мы смеялись над тем, что местные никак не могут правильно произнести мое имя, называя меня Стиком, смеялись над ужасным уличным движением в Боготе, смеялись, что на каждой оперативке мне приходилось вместе с коллегами пить tintos – приторный кофе в крохотных чашках. Да я и кофе-то впервые в Колумбии попробовал, до этого даже колу пил диетическую! С некоторыми привычками местных мы так и не свыклись. Например, в шесть вечера в ресторан ходили только мы: колумбийцы ужинают после девяти. Для нас и хостес одного из наших любимых ресторанов это стало поводом для шуток. Сейчас уже не помню название, но это было единственное место, где продавали приличный чизстейк по-филадельфийски. Несмотря на раннее время визита, хостес усаживала нас за столик, и ресторан почти всегда был в нашем единоличном распоряжении. Как-то вечером, пока мы ждали заказ, через витрину ресторана на нас уставилась парочка оборванных детей. Нам с Конни стало стыдно, и мы заказали им сэндвич. Когда я вынес его на улицу, из ниоткуда набежало еще порядка двадцати маленьких оборванцев и двое взрослых. Все они были грязные и, судя по всему, бездомные. Мы с Конни выпотрошили весь кошелек – а денег у нас было немного – и заказали сэндвичи для всех. Управляющий ресторана поколебался и сказал, что бездомных не пустят внутрь. Мы заверили его, что всё понимаем, и сами вынесли еду на улицу. Дети были очень благодарны, и каждый пытался пожать нам руки. Затем бездомные сели в круг, и взрослые стали распаковывать по одному сэндвичу и передавать по кругу. Когда сэндвич заканчивался, они открывали следующий. Так они справедливо делили еду. Нас поразила такая дисциплина и забота друг о друге. Это было совсем не похоже на то, что нам рассказывали о местных бездомных. Мы понимали, что эти люди могут быть опасны и в случае чего будут защищать друг друга, но мы также увидели пример невероятной заботы и горячей благодарности. Мы жили в зоне военного конфликта и учились адекватно оценивать опасность. Преступность была нормой жизни. По ночам по телевидению часто показывали реальные сцены кровавой расправы. Мы не понимали, что говорят дикторы и репортеры, но увиденное ужасало. В Боготе вой сирен скорой помощи и пожарных служб был такой же неотъемлемой частью города, как утренний туман, скрывающий окружавшие нас величественные горы. Любая припаркованная машина может взорваться. Иностранцам строго запрещали ездить по стране самостоятельно во избежание похищений. Богота считалась опасной зоной, семьи с детьми и вовсе не впускали. Даже спустя годы мне трудно вспоминать, под каким давлением мы находились каждый день пребывания в Боготе. За мою голову – как американца и агента УБН – назначили награду в триста тысяч долларов. Настоящий соблазн для какого-нибудь дерзкого sicario! Только через несколько лет после отъезда у меня хватило духу рассказать об этом Конни. Ей и без того хватало забот. Конни не говорила по-испански и вынуждена была устроиться на конторскую работу в посольстве, поскольку супругам агентов УБН не разрешали работать за территорией посольства – слишком опасно. И всё же мне грех было жаловаться на новую жизнь. Мы переехали в квартиру в фешенебельной северной части Боготы. Просторная квартира с четырьмя спальнями, отделанным мрамором холлом и панорамными окнами с потрясающим видом на Анды на севере и конный клуб на востоке. Глядя на ухоженных галопирующих лошадей и наездников в блестящих черных ботинках, я словно смотрел на иную реальность. Такое можно было скорее увидеть в загородном поло-клубе в Палм-Бич, во Флориде. Но именно так в Боготе жили богачи – на островке роскоши вдали от окружавших город трущоб, тонущих в преступности и коррупции. И всё же мы были благодарны за возможность хоть иногда отдохнуть от жестокой реальности и пожить в таком чудесном месте, пусть и за высокими стенами, с вооруженной охраной у ворот. Рядом располагался лучший в городе торговый комплекс, и у нас даже имелась своя машина – серый «Понтиак-Гранд-Ам» 1989 года. Проблема состояла в том, что в Колумбии почти не было «понтиаков», поэтому, отправляясь покататься, мы неизменно привлекали внимание, и на парковках люди мгновенно окружали необычную машину. По выходным мы отжигали на вечеринках. Мы часто ходили в бар «Ден» за охлажденным пивом и кусочками ростбифа с горчицей. Когда служба задерживала нас с Хавьером допоздна, мы частенько останавливались после работы в баре «Ден», чтобы выпить и перекусить, а вечером в пятницу ходили в «Мистер Рибс». Компании по пятнадцать-тридцать человек, состоящие из агентов УБН с женами и подругами, вообще были не редкостью в кафе, хотя это злостное нарушение правил безопасности. По правилам посольства, в общественных заведениях не должно было находиться больше трех работников посольства одновременно. Считалось, что наркомафия или террористические группировки могут напасть на заведение, где постоянно собираются работники посольства. Кроме того, говорили, что чем меньше американцев будет присутствовать при нападении, тем лучше. Но агенты УБН, как и другие работники посольства, посещавшие с нами «Мистер Рибс», не всегда следовали правилам. Сотрудники региональной службы безопасности, которые, собственно, и установили эти строгие правила, были завсегдатаями заведения и к тому же нашими друзьями. Чаще всего по выходным мы устраивали незабываемые вечеринки дома друг у друга, нередко приглашали музыкантов, играющих в жанре мариачи[36]. Для танцев у нас были мощные колонки. Иногда мы нанимали официантов, которые приносили еду и напитки и делали уборку. Вечеринки всегда длились до утра. На вечеринках по случаю проводов работников посольства мы завели традицию под названием «золотой круг». В роли золота у нас выступала текила «Хосе Куэрво Голд». Мы садились в круг, открывали первую бутылку, выбрасывали пробку и по очереди отхлебывали прямо из горла. Как-то раз за ночь мы опустошили пять бутылок. Это было непривлекательное зрелище. На следующий день часть компании после полудня встретилась в открытом ресторане, чтобы поесть жирной еды и прийти в себя после чудовищной попойки. Морские пехотинцы, работавшие в посольстве, устраивали отличные вечеринки в своем корпусе, который по виду напоминал общежитие. На первом этаже располагалась зона общего пользования, как раз для вечеринок. В нашем распоряжении был бар, бильярдная, кухня и крытый бассейн. Пехотинцы всегда приглашали несколько колумбийских красоток, хотя мы, женатые, предпочитали приходить с супругами. Музыка играла громко, а пиво было чудесно холодным. По выходным и во время проведения в Штатах крупных спортивных мероприятий вроде Суперкубка УЕФА и студенческих кубков по футболу мы ходили друг к другу на ужин. Все приносили еду, напитки, лед и прочее. Мы с Конни, например, устраивали ужин в честь Дня благодарения и Суперкубка. Такие посиделки создавали ощущение, что мы снова дома. У нас всегда было довольно еды и напитков, в том числе для охранников. Праздники помогали людям снять напряжение. Каждый день мы готовились к худшему, но каким-то образом ухитрялись вести нормальную жизнь. До сих пор не понимаю, как нам это удавалось. ХАВЬЕР За тем, как Пабло Эскобар сдавался полиции, все следили в прямом эфире. Ничто не предвещало такого исхода, и среди наших никто не радовался. Для нас это был удар под дых, потому что мы потеряли возможность добиться правосудия. Это произошло 19 июня 1991 года. Я был в Медельине, но Тофт вызвал меня в Боготу, как только объявили о том, что Эскобар сдается. Работники посольства в потрясенном молчании наблюдали за тем, как в прямом эфире желтый правительственный вертолет опускается на обширной зеленой территории тюрьмы – с бассейном, джакузи, футбольным полем и, как мы поняли, шикарным жильем для Эскобара – неподалеку от его родного города Энвигадо, в горах за Медельином. Просторная «тюрьма» занимала бывшее здание реабилитационного центра для наркозависимых, которое после ремонта по плану Эскобара выглядело настолько эффектным, что в народе его прозвали «Ла-Катедраль» – собор. Здание было оснащено сложной охранной системой, призванной не только не допустить побега, но также защитить Эскобара от врагов. Отремонтированную тюрьму окружала двойная ограда высотой почти три метра с пятнадцатью рядами колючей проволоки под напряжением 5000 вольт и семью наблюдательными вышками, а также двумя проходными на входе в комплекс. Эскобар согласился оплатить все собственные расходы по обслуживанию тюрьмы и пообещал правительству не устраивать никаких посещений и полетов. Для защиты он взял с собой кучку самых надежных головорезов, а для подстраховки распространил среди местных campesinos[37] листовки о том, что за сообщение о любой подозрительной активности в окрестностях тюрьмы они получат денежное вознаграждение. Первым из вертолета вышел сорокаоднолетний Эскобар – в джинсах, белой кожаной куртке и с зачатками бороды, которую он начал отращивать в бегах. Репортеры с придыханием описывали, как самый разыскиваемый преступник в мире передает свой заряженный девятимиллиметровый револьвер начальнику тюрьмы, прежде чем переселиться в шикарную пятизвездочную камеру с персонализированной ванной комнатой – на них у Эскобара был пунктик. В сотнях убежищ, в которых он прятался от полиции, были установлены самые современные унитазы и сантехника. Эскобара сопровождал отец Рафаэль Гарсиа Эррерос, восьмидесятидвухлетний священник-популяризатор, который помог ему договориться с властями. Седой харизматичный клирик вел El Minuto de Dios («Минутка с Богом») – самое продолжительное в Колумбии телешоу с короткой проповедью, выходящее перед национальными вечерними новостями. В одной из своих передач, аккурат перед сдачей Эскобара, он назвал убийцу и наркобарона «хорошим человеком». – Пабло, приди ко мне и предай себя Богу, – увещевал священник. – Я уже приготовил тебе место в Университете мира. Университетом мира клирик называл «Ла-Катедраль». Гарсиа Эррерос даже пообещал своей аудитории, что время в заключении Эскобар потратит на получение юридического образования. Эскобар же подал себя как миротворца, сообщив медельинскому журналисту, который сопровождал его на борту вертолета, что его сдача властям – это «акт мира». Происходящий фарс не укладывался в голове так же, как некоторые рассказы писателя и журналиста Габриэля Гарсиа Маркеса. Вообще говоря, Габриэль Гарсиа Маркес положил эти события в основу своей повести, а сдача преступника властям произошла при посредничестве его друга, дипломата и политика Луиса Альберто Вильямисара Карденаса. Эскобар предложил Вильямисару, своему заклятому врагу и стороннику экстрадиции, защищать его права, поскольку был очень впечатлен тем, как Вильямисар, политический союзник Галана, выживший после попытки убийства по заказу Эскобара, вел переговоры по поводу нашумевшего освобождения своей жены и сестры, похищенных sicarios Эскобара в 1990 году и удерживаемых в течение пяти месяцев. «На протяжении всех этих лет Эскобар был крестом, который несла моя семья и я сам, – рассказывал Вильямисар Габриэлю Гарсиа Маркесу, который несколько лет спустя поведал его жуткую историю в повести „Известие о похищении“. – Сначала он угрожал мне, затем покушался на мою жизнь, и я лишь чудом выжил. Он продолжал угрожать мне и убил Галана. Он похитил мою жену и сестру, а теперь хочет, чтобы я защищал его права». Я уже говорил, ситуация не укладывалась в голове. Еще более абсурдной ее сделала официальная реакция правительства. После исторического события сдачи Эскобара властям Гавирия невозмутимо заявил: «Хочу подчеркнуть, что в борьбе с наркомафией правительство остается непреклонным. Колумбия пострадала в войне с наркомафией больше, чем любая другая страна мира, она заплатила за это как на уровне государства, так и тысячами жизней. Международное сообщество должно признать свою часть ответственности за конфликт, который поддерживают потребители и производители наркотиков». Никто из агентов не присутствовал на переговорах на высшем уровне между послом США и Гавирией, но все сочли, что президент пошел на уступки террористам. Посольские сотрудники правоохранительных органов были рассержены не меньше, чем колумбийские полицейские. Все понимали, что Эскобар ускользнул от правосудия: он бросил вызов властям и победил, потому что власти позволили ему сдаться в собственную тюрьму и даже самостоятельно выбрать охранников. Все понимали, что он продолжит продавать тонны кокаина по всему миру – только теперь под прикрытием колумбийского правительства! Я знал, что больше всех расстроились агенты Особого поискового отряда, поскольку за последний год они подобрались к Эскобару невероятно близко и чувствовали, что с каждым разом ему всё труднее от них ускользать. Что касается нас, мы добились экстрадиции в США десятков наркоторговцев, еще больше ожидали экстрадиции в колумбийских тюрьмах. «Император еще не пал, но его империя рушится», – заявил генерал Мигель Маса Маркес, глава Административного департамента безопасности Колумбии летом 1990 года, когда элитные подразделения наносили удар за ударом, ослабляя силы Эскобара. В июне 1990 года агенты Особого поискового отряда убили фактического начальника армии Медельинского картеля Джона Хайро Ариаса Таскона по прозвищу Пинина при сопротивлении аресту в Медельине. По сообщению властей, Пинина руководил sicarios Эскобара и террористической деятельностью группировки. Месяц спустя поймали Карлоса Энао, шурина Эскобара, ключевую фигуру и начальника службы безопасности картеля, а также Эдгара Эскобара Таборду, который отвечал за пропагандистскую деятельность картеля и писал пресс-релизы по поручению «Лос-Экстрадитаблес». Его называли «поэтом». Таборда педантично рассылал письма в СМИ, в Федеральное управление по правам человека и генеральному прокурору. В них он описывал «бесчинства» элитных подразделений Особого поискового отряда, которые якобы пытали и убивали членов картеля. Все эти события довели Эскобара до такого отчаяния, что он ввел «военный налог» на поставки кокаина: стал взимать с подчиненных наркоторговцев дополнительный процент за ввоз груза, чтобы оплачивать военную кампанию против правительства. Думаю, что череда нападений на Эскобара вынудила его провести летом 1990 года тайные переговоры с Гавирией и временно заключить перемирие. Подрывы автомобилей, унесшие жизни тысяч людей по всей стране, прекратились по меньшей мере на несколько дней. Однако 11 августа 1990 года, через четыре дня после того, как Гавирия принял присягу и вступил в должность, сотрудники НПК нанесли сокрушительный удар по Медельинскому картелю, застрелив Густаво Гавирию, кузена Эскобара и его правую руку. Гавирия координировал поставки по ключевым маршрутам, проходящим через Мексику, Панаму, Гаити и Пуэрто-Рико. Его убили в ходе рейда в одном из медельинских убежищ. Они с Эскобаром были неразлучны с детства, и Гавирия отвечал за коммерческую деятельность кокаиновой империи. Это был удар, сравнимый по мощи с убийством Родригеса Гачи. Убитый горем Эскобар обрушил всю свою ярость на полицию и правительство, и кровавые убийства возобновились. Тем не менее правительство продолжало вести с ним тайные переговоры. До нас доходили слухи, особенно от сотрудников ЦУСПР, что правительство убеждает Эскобара сдаться и сесть в тюрьму, отделанную по собственному проекту, в сопровождении личной охраны. В то время мы в эти слухи не верили – они казались слишком невероятными. Пока однажды не выяснилось, что это правда. Вот почему колумбийские копы приняли это так близко к сердцу. Молодчики Эскобара подкупали полицейских, а один лейтенант НПК даже нарушил присягу. Педро Фернандо Чунса-Пласас учил sicarios Эскобара минировать машины и убивать копов Медельина. Чунса играл такую важную роль в Медельинском картеле, что Эскобар доверил ему защиту своей семьи. Когда Эскобар не занимался организацией терактов, его подручные через юристов подкупали колумбийских конгрессменов, чтобы те голосовали против экстрадиции. Усилия, которые Эскобар предпринимал для запугивания и подкупа на всех уровнях, загнали Гавирию в угол. Всем известно, что с террористами не ведут переговоров, но власти Колумбии нарушили это непреложное правило. Выполнив требования Эскобара, власть показала свою слабость, однако причина у нее была уважительная – правительство хотело уберечь мирных жителей от дальнейших терактов. За несколько часов до сдачи Эскобара властям конгресс Колумбии в полном составе проголосовал за запрет экстрадиции, тем самым предоставив Эскобару гарантии, что Гавирия не передумает. Спустя несколько недель после сдачи Эскобара в Колумбии ненадолго воцарился мир. Подрывы автомобилей прекратились, и колумбийцы радовались возвращению к нормальной жизни. Но те, кто рисковал своей жизнью в попытке поймать Эскобара, чувствовали себя преданными, и в их глазах правительство пало. Власти не только позволили Эскобару признать свою вину лишь в одном тяжком преступлении, за которое полагалось всего-навсего пятилетнее заключение, – самый разыскиваемый преступник в мире также сохранил все незаконно полученные доходы: миллиарды долларов, дома и дорогие машины. О конфискации не было и речи. Как только Эскобар поселился в тюрьме класса люкс, сотрудники правоохранительных органов потеряли возможность призвать его к ответу. Особый поисковый отряд в Медельине расформировали, а Мартинеса перевели на дипломатический пост в Испании. Сотрудники посольства вернулись к обычной работе по поимке мелких наркодилеров. Я был потрясен. Это дело дурно пахло. Все перемены никуда не вели. Кокаин по-прежнему экспортировался из страны. Пабло Эскобар бросил вызов колумбийским властям – и победил. Я не мог отделаться от ощущения, что, пока Эскобар продолжает руководить поставками наркотиков из так называемой «тюрьмы», каждый колумбийский коп, убитый в борьбе с наркомафией, погиб напрасно. СТИВ Одно из моих первых заданий в Колумбии было никак не связано с Пабло Эскобаром. Конечно, мы не спускали с него глаз и старались собрать любую информацию и разведданные о том, чем он занимается в тюрьме. Мы понимали, что он не прекратит свою преступную деятельность и не остановится в стремлении стать богаче и влиятельнее, но теперь выяснить что-либо стало практически невозможно, в основном потому, что правоохранительным органам запрещено было приближаться к «Ла-Катедраль» (это было одним из условий сдачи Эскобара властям). Мы даже не могли перехватить его разговоры. Информаторы почти не передавали разведданные. Для наблюдения нужно было подобраться к тюрьме, что, как я уже говорил, было невозможно. Поскольку расследование по делу Эскобара зашло в тупик вскоре после моего прибытия в Колумбию, я решил изучить все имеющиеся дела по Медельинскому картелю. Вот тогда мне и поручили дело Карлоса Ледера. Точнее, организацию небольшой военной операции по срочному вывозу его семьи из Колумбии в безопасное место в США. Ледера, сооснователя Медельинского картеля, единственного из верхушки наркокартеля судили за контрабанду наркотиков в США. После семи месяцев разбирательства в федеральном суде Джексонвилла, штат Флорида, его приговорили к ста тридцати пяти годам лишения свободы, а также пожизненному заключению без права на досрочное освобождение. Ради смягчения наказания и безопасности своей семьи в Колумбии он заключил с федеральным прокурором соглашение о признании вины и выступил ключевым свидетелем на суде над панамским лидером Мануэлем Антонио Норьегой, бывшим союзником США и информатором ЦРУ. Норьега активно боролся с коммунистическим режимом в Центральной Америке и странах Карибского региона и сыграл немаловажную роль в деле «Иран-контрас»[38]: он перевозил наркотики и оружие и передавал тайным агентам, которые в свою очередь поставляли вооружение боевикам «Контрас»[39] для войны против сандинистов[40] в Никарагуа в середине 1980-х годов. За несколько месяцев до начала разбирательства по делу Норьеги, которое было назначено на сентябрь 1991 года, я прочесывал Боготу в поисках безопасного места для жены и дочери Ледера. Страхи Ледера были обоснованы: его колумбийские враги вполне могли нацелиться на семью, чтобы не дать ему слить информацию о связи Норьеги с картелем. Мы знали, что Эскобар уже отправил своих молодчиков в США, чтобы устранить свидетелей. В сенсационном признании на суде Ледер должен был рассказать, как Норьега вел дела с Медельинским картелем и за долю в прибыли от продажи наркотиков позволил сделать из своей страны перевалочный пункт. Сотрудничая с картелем, он также сливал данные УБН и ЦРУ. В 1982 году, будучи главой службы разведки и правоохранительных органов по борьбе с наркотиками в Панаме, Норьега предложил Эскобару «построить кокаиновый коридор» в США, а также пообещал картелю помощь в отмывании денежных средств. После тайной встречи на ранчо Эскобара в Медельине наркобарон пообещал Норьеге выплачивать тысячу долларов за каждый килограмм кокаина, переправленный через Панаму. По оценкам Ледера, ежемесячно через Панаму в США провозили более тонны кокаина. Кроме того, Норьеге пообещали долю в размере пяти процентов от примерно шестидесяти миллионов долларов, еженедельно поступавших на счета в панамских банках в период расцвета наркоторговли. И это притом, что правительство США и так платило ему двести тысяч долларов в год как информатору! К 1988 году власти США устали от двуличности Норьеги и предъявили ему обвинение в контрабанде наркотиков в федеральном суде. В декабре 1989 года вслед за обвинениями в фальсификации национальных выборов в Панаме президент Джордж Г. У. Буш объявил о начале операции «Правое дело». На время военного вторжения США в Панаму Норьега скрылся в посольстве Ватикана. Для того чтобы выкурить его оттуда, американские солдаты трое суток громко проигрывали на повторе композиции рок-групп Clash, Van Halen и U2. 3 января 1990 года Норьега сдался и отправился в американскую тюрьму. В Майами ему было предъявлено обвинение в контрабанде наркотиков, вымогательстве и отмывании денежных средств. Ледер лично присутствовал на встречах полковника с картелем и отвечал за перевозку наркотиков через Панаму. Пока он готовился к выступлению в суде, я выполнял секретное задание по поиску убежища для его семьи. Это было задание с наивысшей степенью секретности: о нем знали лишь несколько проверенных высокопоставленных сотрудников НПК; руководство УБН считало, что для безопасности семьи будет лучше, если мы не будем привлекать колумбийские власти. Тофт передал мне стопку колумбийских паспортов для членов семьи Ледера. Помимо его жены и дочери, были и другие родственники, которым лучше было покинуть Колумбию. Во всех паспортах были проставлены визы для въезда в США. Я позвонил жене Ледера и сообщил, что нашел для них убежище до отъезда, после чего попросил секретаря на несколько дней, пока идут последние приготовления, забронировать на имя одного из наших телохранителей номера в отеле, расположенном в модном районе Боготы Зона-Роза. Для разъездной работы мы часто привлекали escoltas. Как правило, на должность охранников брали отставных колумбийских полицейских, прошедших проверку УБН. Они трудились полный рабочий день и всегда носили при себе оружие. Так что мы выдали одному escolta наличные для бронирования номеров в отеле, и он вернулся уже с ключами. Я позвонил жене Ледера и договорился о встрече у отеля. Семью не должны были видеть в компании американцев – это привлекло бы ненужное внимание. У отеля меня поджидала небольшая группа родственников, в том числе Моника, дочь Ледера и его любимица. Все нервничали и выглядели напуганными. Я передал жене Ледера ключи, постарался всех успокоить и предупредил, чтобы они никуда не выходили и заказывали еду в номер. Я не сказал, что мы разместили в отеле и окрестностях escoltas из УБН для дополнительной охраны. В тот же день мы забронировали билеты на самолет в колумбийском турагентстве. УБН тесно сотрудничало с владельцем местного турагентства, который согласился приобрести билеты на вымышленные имена. Поскольку дело было до теракта 11 сентября, меры безопасности были не такими строгими. Мы собирались поменять имена на билетах на стойке авиакомпании, когда все прибудут в аэропорт. Семья спокойно жила в отеле. Несколько раз мы созванивались с женой Ледера, но звонки были зашифрованы, так как нас могли прослушивать. В последний вечер в Боготе мы сами зашли в отель, но с женой Ледера говорил один из наших escoltas, чтобы никто не видел ее рядом с гринго. Согласно нашим указаниям, escoltas сказали семье приготовиться к отъезду в аэропорт к пяти утра. Мы забронировали билеты на единственный утренний рейс «Американ Эрлайнс» из Боготы в Майами. На следующее утро мы с несколькими агентами УБН и escoltas прибыли в отель и посадили семью Ледера во внедорожники. В каждом из двух внедорожников их сопровождали два агента и водитель, а третий внедорожник с дополнительной охраной следовал позади. Агенты держали наготове легкое огнестрельное оружие и пулеметы. Колумбийские власти выдали агентам УБН разрешения на ношение оружия в стране, которые мы скрытно носили с собой. escoltas были вооружены револьверами, а некоторые имели при себе пистолет-пулемет «узи». Следуя по заранее утвержденному маршруту и избегая главных улиц, мы без проблем добрались до международного аэропорта Эль-Дорадо. В аэропорту мы оставили машину на парковке для дипломатических работников, рядом с главным входом в международный терминал. Два escoltas и два агента УБН быстро осмотрели здание на предмет чего-либо подозрительного. Всё было спокойно, поэтому мы высадили семью из внедорожников, взяли багаж и сопроводили в здание международного терминала. Служащие УБН отлично сработались с сотрудниками «Американ Эрлайнс» в Боготе: мы уже договорились об ускоренной процедуре регистрации на рейс, после которой семья отправится ожидать вылета в изолированное безопасное помещение. На входе в аэропорт нас встретил наш контакт в «Американ Эрлайнс» и проводил семью с багажом до отдельной очереди, затем мы изменили имена на ранее забронированных билетах на настоящие, зарегистрировали багаж и провели семью Ледера через пункты охраны в отдельный зал ожидания. Когда всё было готово для посадки пассажиров, сотрудники «Американ Эрлайнс» пропустили родственников Ледера первыми, чтобы они не стояли в общей очереди. Все члены семьи вели себя очень сознательно, а жена Ледера поблагодарила нас за помощь. Вылет произошел без инцидентов, и через несколько часов родственники Ледера прибыли в Майами, где их встретили судебные исполнители США. Больше я о них ничего не слышал. Я не вспоминал о семье Ледера до прошлого года, когда в посольство США в Боготе пришло странное письмо на мое имя. В строке обратного адреса значилось: Федеральное бюро тюрем США, служба надзора за осужденными, Вашингтон, округ Колумбия. Адрес на конверте был написан по-испански. Я очень удивился. Пожалуй, я никогда не получал подобных писем. Внутри лежал один-единственный листок из блокнота с парой написанных от руки строк: «USA-92, специальному агенту УБН Стиву Мёрфи, Богота, Колумбия. Примите искреннюю благодарность за помощь моей семье и стране. Я ваш должник. К. Л.»