– Это еще доказать надо, – неуверенно пробормотал Староверов. – Второго сына отнять хотите? – Сыновей вы сами теряете, Петр Денисович, – укоризненно сказал Волченков. – Уж не обессудьте, но воспитанием вы их не занимались или занимались, но весьма своеобразно. Это надо же додуматься – вдвоем с сыном пойти убивать участкового! Варварство какое-то, средневековье! Но вы опять ушли от вопроса. Итак, вы утверждаете, что никакого отношения к «охотникам» не имеете. Но почему мысль о них вообще пришла вам в голову? Что вы о них знаете? Вы встречались с кем-то из «охотников», поддерживали контакт? – Да откуда? – вылупил глаза Староверов. – Чисто спьяну все вырвалось. А про «охотников» все знают. И в газетах про это пишут. И так люди говорят. Они много уже ваших положили. Ну, я в сердцах и наговорил лишнего… На самом деле я один действовал, так и запишите. Все один решил, один и исполнил. В состоянии аффекта. – В состоянии аффекта не получится, – покачал головой Волченков. – В состоянии опьянения, это да. Как отягчающее обстоятельство. А с сыном вашим лучше бы нам пораньше связаться, пока дело далеко не зашло. Потом ведь хуже будет. Человек он молодой, а срок получит немалый – за соучастие, за то, что скрывался… Вы этого для него хотите? – Говорю же, один я, – буркнул Староверов. – Все на себя возьму. Сына простите. Он против отца пойти не мог. Да и за брата обидно. А так ведь работа у него хорошая появилась в автомастерской, жениться собирался. Не ломали бы парню жизнь, а? – Раньше нужно было вообще-то думать, – заметил Волченков. – А то получается, что вы как будто и ни при чем. Все плохое чужой дядя сделал. Наверное, и обрез вам в руки дядя вложил, да? Нет, Петр Денисович, по-взрослому накуролесили, и отвечать придется по-взрослому. Сейчас вам может помочь только полная искренность и желание сотрудничать со следствием. – Желание у меня есть, – поспешно сказал Староверов. – Генку жалко. Один он у меня остался. Вот только куда он мог податься, понятия не имею. Ну вот, к родне, скажем, так с родней мы не очень… Друзей я его не особо знаю. Девушка его, невеста… Не знаю. Не станет он ее подставлять. Вряд ли. Он в этом отношении аккуратный. Чтобы другого подставить – это никогда. – А все-таки адресок девушки дайте, – предложил Волченков. – Большой беды не будет, если мы с ней поговорим. – Да, пожалуйста, – сказал Староверов. – Улица поэта Пушкина, дом семнадцать, квартира четыре, Ломакина Светлана, отчества не знаю. Она на хлебозаводе работает, посменно то есть. Повезет, можете прямо с утра дома застать. Только вы уж девку-то пожалейте. Она тут совсем уж ни с какого боку… – Разберемся, – пообещал Волченков. – Нас сейчас в первую очередь ваша персона интересует, Петр Денисович. Так, значит, к «охотникам» вы отношения на самом деле не имеете, а услышали о них из газет… – Ну и от людей тоже, – уточнил Староверов. – Люди промеж себя говорят. Рты-то на замок не закроешь. – Значит, люди говорят? А вы, основываясь на этих слухах, решили внести свою лепту в борьбу с оборотнями в погонах? Очень нерасчетливо поступили, Петр Денисович. А что если каким-то боком вы все-таки причастны к «охотникам»? Пойдете по статье о бандитизме. И сын ваш, кстати, тоже… – Вот Богом клянусь! – голос у Староверова сорвался. Он неумело перекрестился, с ужасом глядя на Волченкова. – Ни о какой банде не знаю. И сына с собой только по своей дурости. – Да уж, точнее не скажешь, – вздохнул Волченков. – Жаль, что умнеть вы начали только сейчас. Неделькой бы раньше, так, может, и разговора этого между нами не было. Да что же, сделанного не воротишь. Будем ошибки исправлять и о будущем думать. Так вы, если что вспомните, обязательно нам сообщите. Сейчас каждая мелочь может пригодиться. Волченков встал и сделал движение в сторону двери. – Обязательно сообщу. Просто нечего мне больше вспоминать. Все выложил как на духу. Только вот… – Староверов замялся и недоверчиво посмотрел на опера. – А с Тарасовым что будет, с участковым? Неужто его за наркоту не привлекут? Он же с каждой проданной в нашем районе дозы процент имеет! Неужто нет справедливости на этом свете? – Участкового тоже проверим, – серьезно сказал Волченков. – Так этого дела не оставим. Если факты подтвердятся, участковый будет наказан по всей строгости закона. Сейчас как раз ищут этого вашего, как его – Живчика, дополнительную информацию в районе собирают. Никто заминать этот случай не собирается. – Ну, посмотрим, – не слишком радостно проговорил Староверов. – Что-то до сих пор заминали… Вот и получается, что если бы я за обрез не взялся, так никто бы и не шелохнулся. Как вот тут рассудить, правильно я поступил или нет? Что сами-то про это думаете, гражданин начальник? – Я думаю, что какое-то странное у вас раскаяние, Староверов, – с досадой ответил Волченков. Он ушел от арестованного в странном расположении духа. Староверов, несомненно, был преступником, был безоговорочно виновен и заслуживал самого сурового наказания, но при этом за ним сохранялась какая-то неприятная для Волченкова правота, и с этим ничего нельзя было поделать. Волченков нисколько не сомневался, что все, что Староверов говорил о своем участковом, может подтвердиться в самое ближайшее время. Волченков знал, чем это может обернуться – непременно потянется ниточка к начальству участкового, всплывут факты взяток, попустительства, всплывут непринятые заявления, замятые дела – когда разворошат этот муравейник, мало никому не покажется. Волченков даже поежился. Не о том думал генерал, когда поручал им это дело. Он хотел в корне пресечь деятельность доморощенных робин гудов, хотел хоть как-то поднять престиж органов. А тут все получается с точностью до наоборот. Вряд ли ему понравится такой поворот дела. Но кто в этом виноват? Наверное, будь участковый Тарасов кристально честным человеком, у Староверова не возникло бы повода идти на него с ружьем. Делать вид, что ничего не происходит, значит, провоцировать новые преступления. И однажды критическая масса нарастет так, что в каждом дворе появятся свои «охотники». Вот тогда будет по-настоящему плохо. Свои выводы Волченков намеревался немедленно доложить генералу и настоять на том, чтобы версию о связи участкового Тарасова с наркодельцом по кличке Живчик проверили как можно скорее и как можно тщательнее, но его порыв был остановлен звонком Ломова, который без предисловий сообщил: – Так, у меня, как водится, две новости – плохая и хорошая. С какой начать? – Плохих я уже наслушался, – проворчал Волченков. – Начинай с хорошей. – Мой хороший знакомый уже установил на мосту маячок. Я только что оттуда. Хакер остался там и продемонстрировал возможности устройства. Эта штука фиксирует присутствие человека в радиусе пяти метров, а разборчивую речь в радиусе трех. Не густо, но хоть кое-что. Если кто-то из них туда вернется и мы поймаем сигнал, есть возможность их взять. За полчаса туда реально добраться. – А если на мост зайдет корова? – Ну что же. Еще полчаса, и мы дома, – хладнокровно ответил Ломов. – Сам знаешь, ставить там засаду нереально, а это все-таки шанс. – Ну, хорошо, а какая плохая новость? – Только что ребята сообщили – на участке Тарасова грохнули этого барыгу Живчика. Зарезали ножом в подворотне. Там сейчас все на ушах стоят, убийцу ищут. Служебная собака вызвана. Сдается мне, младший Староверов постарался. Никак не угомонятся народные мстители! – Вот черт! – ошарашенно сказал Волченков. – Вот ты меня убил! Просто уничтожил. Я-то собирался по этому Живчику поработать. Понимаешь, Староверов-то по-своему прав. Не дело, когда участковый рука об руку с барыгой… – Участковый там теперь герой дня, – усмехнулся Ломов. – Он весь в белом, а Староверов – весь в дерьме. Если подтвердится, что Живчика сын завалил, то вообще им обоим рассчитывать не на что. Получат на всю катушку. Таков расклад. И ничего ты с этим не сделаешь. У тебя-то какие результаты? – Да никаких практически, – устало махнул рукой Волченков. – Похоже, никакого отношения этот Староверов к «охотникам» не имеет. Обычный мужик, незамысловатый. Выпил и решил свою крутость показать. Приплел «охотников» для убедительности. Сейчас клянется, что плохого ничего не хотел, просит сына пожалеть. А как его пожалеть, если он по стопам папаши пошел? На участкового, значит, кишка тонка оказалась, а барыгу завалил. Впрочем, это еще не факт, верно? Попробую сам на него выйти. Тут у меня сейчас одна мыслишка наклевывается. Потом тебе расскажу, когда все обдумаю. – Да чего тут думать? Трясти надо! – засмеялся Ломов. – В том смысле, что вот сработает маячок и поплывет нам счастье в руки. – Что-то не верится. До сих пор оно как-то не очень к нам благоволило, – сказал Волченков. – По школе, по родителям отработали – пусто, ни одной подходящей кандидатуры, да и по датам сплошное несовпадение. У всех железное алиби. Я знаю, ты с людьми Казаченко беседовал, и тоже результатов ноль. Все больше разговоров об «охотниках», а мы все так же от них далеки, как и вначале. Боюсь, что «охотники» это вообще собирательное понятие. Некая стихия, как в случае с Староверовым. Припекло – взялся за оружие, для красоты назвался «охотником». Вот так оно и получается – «охотники» вроде бы существуют, а при этом вроде бы их и нет. Мы их можем всю жизнь ловить. – Всю жизнь не дадут, – заметил Ломов. – Отстранят, строгача влепят и переведут в обоз. Всю жизнь не получится. Так что хочешь не хочешь, а банду поймать придется. А уж стихийная она или не стихийная – это пускай начальство разбирается. У нас конкретные вещи в руках. Сам говорил, мысли какие-то в голове роятся… Да и у меня не такой уж нулевой результат в смысле казаченковской челяди. Есть там один красавец, который у меня большие сомнения вызывает. Планирую с ним поближе познакомиться. Только не сразу, боюсь спугнуть. Да и Казаченко палки в колеса ставит. Пришлось с ним как-то двумя словами перекинуться. Я поинтересовался, что он в сейфе держал, какие ценности. Так он так взвился, как будто ему в зад скипидара плеснули. Странно это. С одной стороны, его вроде напрягает, что сейф похищен, а с другой стороны, не очень-то он его хочет и вернуть, как мне кажется. Меня он вообще на дух не переносит. В последний раз я неофициально зашел, так меня на порог не пустили, сказали – не велено. Ну, да я все это припомню. Сейф-то в конечном итоге у нас будет. – Это в том случае, если он на дне реки, – сказал Волченков. – И если его оттуда уже не того… – Не может быть, – отрезал Ломов. – Первые десять дней они туда не сунутся. Менты все время рядом крутятся, хозяева настороже, и местные жители тоже… Вот уляжется маленько, и появятся. А мы тут как тут! Не бойся, эту историю мы точно раскрутим. А те, кто на Казаченко нападал, это тебе не Староверов, кустарь-одиночка, это птицы другого полета. – Да, здесь-то признаки преступной группировки налицо, – согласился Волченков. – Только одно смущает – эти-то никаких намеков на охоту не делали. – Сделают, если понадобится, – убежденно заявил Ломов. – А пока держимся намеченного плана. Никому про маяк ни слова. Хочу нос утереть Казаченко. В сейф заглянуть первым. Посмотреть желаю, из-за чего он так нервничает. – Сам вскрывать будешь? – с интересом спросил Волченков. – Зачем? При мне умельцы будут, которые этот сейф сперли, пусть доводят до логического конца свое грязное дело. Ты мне одно скажи – ты со мной дальше или в кусты? Вопросы начал задавать, понимаешь… – Нет, я с тобой, разумеется, – сказал Волченков. – Что же, тебе одному лавры стяжать, что ли? Как говорится, сейф пополам. – Тогда будь наготове, – важно сказал Ломов. – Могу позвонить в любое время дня и ночи. Хватай тогда ноги в руки и… – Схвачу, – пообещал Волченков. – А пока бывай, я невесту младшего Староверова навестить должен. Хорошо бы на парня выйти раньше, чем его на нары отправят. Он нам еще пригодится. Глава 12 В просторном гараже на окраине города собрались шестеро мужчин. Гараж этот стоял несколько на отшибе. От основной массы гаражей его отделял пригорок, покрытый жестким кустарником. Ворота выходили на пустырь, за которым начинались луга и поблескивал пруд, заросший тростником. Еще дальше пылила дорога и синели леса. Обстановка выглядела почти идиллической. Совсем иной она была в гараже, где разговор между собравшимися сразу же после его начала достиг самого высокого градуса. Тон задавал невысокий крепкий мужчина лет сорока в кожаном пиджаке. Он стоял в дальнем углу помещения, сунув руки в карманы брюк, и, сверля глазами стоявшего напротив парня, резким тоном отчитывал его, не давая вставить слова. – Как тебе вообще могло прийти это в голову? Ты чем думал, аль-капоне занюханный? Ты забыл, о чем мы договаривались, когда затевали наше дело? Парень, мрачный, насупленный, с острыми чертами лица, слушал его, играя желваками. Прочие участники встречи стояли вокруг, внимательно следя за конфликтом, однако по выражению лиц трудно было понять ход их мыслей. Было ясно, однако, что человек в кожаном пиджаке пользовался в компании непререкаемым авторитетом. Так оно и было, и даже обращались к нему все по имени-отчеству, величая Павлом Петровичем. Остальные довольствовались кличками. Справедливости ради следует отметить, что имя-отчество главного на самом деле ему не принадлежало и было, по сути дела, такой же кличкой. Но и эта особенная кличка тоже свидетельствовала об авторитете ее обладателя. Впрочем, судя по тому, как развивались события, авторитет этот с недавних пор начал подвергаться чувствительному испытанию. Напряжение нарастало и вскоре прорвалось, превращая монолог в опасную перепалку. – Так я жду ответа! – требовательно сказал Павел Петрович. – Давай, Багор, объясняй всем, как ты решился поставить под удар общее дело! Губы парня презрительно скривились. – Общее дело? – переспросил он, словно просыпаясь. – Какое общее дело? Мочить ментов из чисто спортивного интереса? Дело, конечно, хорошее, но только почему оно общее? Из спортивного интереса жизнью рисковать? Может, это занятие тебе и нравится, Павел Петрович, а я под этим не подписывался. Я должен знать, за что рискую, понятно? Павел Петрович изо всех сил сдерживал рвущееся наружу раздражение. Но все-таки он предпочел продолжить разговор в более спокойных тонах. – Подожди, что значит за что? Когда-то мы все это обсудили. И все согласились, что невозможно оставлять безнаказанным произвол, который творят так называемые слуги закона. Мы договорились наказывать тех, кто искалечил человеческие судьбы, кто действовал бандитскими методами. Но мы-то не бандиты! И тем более мы не ищем материальной выгоды. И все мы согласились, что будем действовать в подобном ключе. И ты в том числе… – Да откуда ты это взял, Павел Петрович?! – с откровенной насмешкой в голосе воскликнул Багор. – А я вот, например, так понял, что наказывать мы будем, но не только морально, но и материально. Я, например, так твои намеки понял. И все тут так поняли. Интересно! Эти жлобы нахапали себе немерено, а мы будем в благородство играть? Все так и поняли, Павел Петрович, что мы, как Робин Гуд, будем отнимать у богатых и раздавать бедным. А кто у нас бедный? Я вот, например, бедный. А Казаченко этот богатый. Мы его маленько и потрясли. Что в том плохого? Или думаешь, если ты денег не берешь, адвокат тебя от вышки отмажет? – Вышки сейчас нет, – внезапно вмешался в разговор мужчина, до сих пор молча куривший возле приоткрытых ворот гаража. Это был человек лет под сорок, высокого роста, лысоватый, с рельефной мускулатурой, которая обрисовывалась эластичной тканью черной водолазки. Подтянутостью фигуры и осанкой он напоминал отставного военного. Багор покосился на него. – А вы еще парочку ментов завалите, Вальтер, – с ехидцей сказал он, – вернут и вышку, помяните мое слово. Нет, Павел Петрович, я не против, я понимаю, тебя менты обидели, жизнь тебе поломали или твоему брату, я точно не знаю, это не мое дело, но надо же реально… Мне менты тоже ничего хорошего не сделали. Я тебе всегда помогал, но я хочу иметь свою выгоду, а не пахать на тебя за спасибо. Мне это неинтересно, Павел Петрович. Да тебе это тут любой скажет. Они просто стесняются, а если поговорить по душам… – Вот оно что… – зловеще протянул Павел Петрович и оглядел стоящих вокруг него людей. – Ты хочешь сказать, что у нас бунт на корабле? Что пора менять капитана? Ну, давай поинтересуемся, так ли это. Давай по порядку… Вальтер, ты за то, чтобы грабить, набивать карманы, превратиться в обычных уголовников? Вальтер тщательно затоптал окурок, обернулся. Его водянистые глаза на мгновение уставились на Багра, а потом на Павла Петровича. – Да вроде мы о другом договаривались. Я не грабитель. – Ага, еще один чистенький! – саркастически воскликнул Багор. – Да у нас тут собрание отличников боевой и политической подготовки, похоже! Зашибись! Может быть, еще кто-нибудь есть с крылышками за плечами? – Допустим, ангелов тут нет, – серьезно сказал грузноватый мужик лет сорока пяти со шкиперской бородкой на красном злом лице. – Но у нас счеты с ментами принципиальные. Ты правильно заметил, здесь собрались именно те, кто пострадал от произвола ментов. Или чьи родственники пострадали, или друзья. Или, наконец, кого просто достал беспредел. Взять последний случай. Чуть не погиб учитель, хороший, заслуженный человек. А его обидчику ничего не будет. Более того, власть в лице этого тупого гаишника бросилась выгораживать преступника. Не вмешайся мы, беззаконие торжествовало бы. Я осознаю, что мы нарушили божьи заповеди, но, по крайней мере, на земле мы восстановили справедливость. Я грешен, безусловно, я готов мстить, но я тоже не хочу грабить, не хочу марать руки. Вот так, Багор! Багор презрительно пожал плечами. – Ну, не знаю, Хромой, может, тебя в советской школе так хорошо воспитали, а я не вижу, чем мокруха лучше грабежа. По-моему, наоборот даже. А если конкретно про Казаченко, так для него деньги потерять хуже смерти. Стоявший за спиной Хромого широкоплечий мужик засмеялся, щурясь от удовольствия. – Это точно, – кивнул он. – Я только его рожу представлю, когда он… – Ну, ты, Дрон, понятно, с дружком заодно! – перебил его Павел Петрович. – А ты, Зорро, чего ты скажешь?