Помолчав немного, он изложил свое видение проблемы. – Я совершенно уверен, что Рогалева застрелили не «охотники». Его не за что было стрелять. Жил человек скромно, одиноко. Кроме работы да футбола ничего в его жизни не было. Он даже спиртного почти не употреблял. Хорошо делал свое дело. Ну, индивидуалист, всегда хотел кому-то что-то доказать… Все мы не без недостатков. Но стрелять его было не за что, если не предположить, что он подобрался очень близко ко всей этой истории с «Эльбрусом». – А Ледников? – А вот Ледникова… Не знаю. Говорю, во всем этом надо разбираться. Но эта демонстративная пленка с записью Высоцкого… Предположим, он также участвовал в наезде на «Эльбрус». Тогда это вполне укладывается в программу «охотников». – Надо выяснить, кто конкретно пострадал в фирме, где они сейчас и каковы их возможности мстить. Пока твое положение не упрочится, этим займусь я. А тебе стоит немного притормозить. И в газету я бы на твоем месте не ходил. – Ну, а на своем я это обязательно сделаю, – заявил Ломов. – И потом, я не собираюсь отсиживаться в кустах из-за того только, что такой махровый тип, как Казаченко, вспомнил про закон. Ну, а кроме всего прочего, я возьму с Альтшулера слово, что он не раскроет источник своей информации. – Ну, что, очень смело, – невозмутимо заметил Волченков. – Вбросить сомнительную информацию в газету и посмотреть, что с ней будет. Я имею в виду, с газетой. На отсиживание в кустах это никак не похоже. – Законы войны, – так же невозмутимо возразил Ломов. – Не каждый же раз идти в штыковую. И потом, я в любом случае рискую. Однако риск должен быть разумным. – Должен заметить, что разумом тут и не пахнет, – сказал Волченков. – При всем моем уважении. Что нам дает твоя акция? Казаченко – мерзкий тип, но не имеет ни малейшего отношения к организации «охотников». Хочу напомнить, что мы ищем именно их. – Вот именно, мерзкий! Ты нашел очень точное слово, – похвалил Ломов. – И если есть возможность как-то навредить ему, ее следует использовать. Ты имеешь что-то против? Если не разжигать интерес к этой фигуре, дело не сдвинется с мертвой точки. А так, я надеюсь, суду будет сложнее признать его невиновным. – Ну что же, по-своему ты, наверное, прав, – согласился Волченков. – Но я бы все-таки воздержался. Не время сейчас. – Все будет нормально, – заявил Ломов. – Поверь мне. Он сдуется, как воздушный шарик. Ладно, я поехал, а то как бы меня опять не потянули писать объяснительные… Ты-то сейчас куда? – Возьму сейчас ребят, еще раз съездим на место происшествия, проверим хорошенько местность – может быть, отыщется еще что-нибудь. Кроме мобильника убитого Малышева, у нас ведь ничего нет, а там практически все мимо. Все его связи на бытовом уровне – родственники, коллеги по работе. Он ведь работал в магазине водителем, развозил бытовую технику. Руководство характеризует его как добросовестного, покладистого сотрудника. То же самое родственники. Криминала за ним никакого. Судя по всему, в банде Багра он оказался достаточно случайно, по дружбе, так сказать. Хотел подзаработать на стороне. А еще хочу заскочить на телевидение, попросить пустить их в ближайших новостях фотографию того типа с усиками. Возможно, кто-то опознает его. Нам срочно нужна полная информация об убитых, их связи, круг общения… Обыск жилья тоже был бы очень кстати. Но мы даже не установили, где жил Багор. Вероятно, снимал где-то квартиру. Очень нам не повезло с этой второй бандой. Быстро они среагировали. – То-то и оно, – сказал Ломов. – Слишком быстро. Он спустился и сел в машину. Эта мысль не давала ему покоя. Как могла вторая банда так быстро явиться на место событий, опередив полицию, которая следила за Дроном от самого города? Правда, Дрону удалось заморочить преследователей и замести следы, но все равно полицейские были, можно сказать, рядом, но пропустили появление Багра и тех, кто пришел следом. Конечно, бандиты могли знать какой-то другой путь, более короткий и более скрытый, но так быстро? Одно из двух – или Дрон навел вторую банду на первую, точно так же, как он навел Багра на Шелеста, или же… Ломову не хотелось в это верить, но он был вынужден признать, что совсем исключать предательство в собственных рядах нельзя. Кроме самих Ломова и Волченкова в той операции участвовало еще восемь человек. Все опытные, со стажем оперы. Отношения со всеми у Ломова были, можно сказать, товарищеские, и представить себе кого-то из ребят предателем было трудно и даже противно, но поразмышлять над таким вариантом стоило. И присмотреться еще раз к каждому повнимательнее. В редакции газеты Альтшулера не было. Ломову объяснили, что тот где-то в городе – собирает материал. Предложили подождать, хотя честно не обещали скорого возвращения коллеги. Ломов стал ждать. Он не хотел иметь здесь дело ни с кем, кроме Альтшулера, считая, что с ним уже найден общий язык. К тому же ему не хотелось сейчас никуда идти, особенно в управление. Выволочка, которую ему устроил генерал, была, конечно, во многом спектаклем, но все равно Ломову было обидно. И еще в нейтральной обстановке можно было хорошо подумать – о неуловимых «охотниках», о гипотетическом предателе, о нелепой гибели Дрона, который был в пяти минутах от богатства, но не справился с каким-то невидимым глазу микробом. И богатства-то, кстати, в сейфе особого не оказалось. Помимо бумаг там лежали деньги в разной валюте на общую сумму примерно сто тысяч рублей – негусто. Пожалуй, узнай Багор, из-за чего он устраивает весь этот сыр-бор со стрельбой, кровью, сожжением трупа, погонями и собственной смертью, он бы сразу повесился, избавив окружающих и самого себя от многих хлопот. Ломов, между прочим, догадывался об этом с самого начала. Такие люди, как Казаченко, держатся за свое имущество зубами и просто так его из этих зубов не выпускают. Вряд ли бы он доверил солидную сумму сейфу, не привинтив его предварительно намертво к полу или бетонной стене. Только такой забубенный энтузиаст, как Багор, мог рассчитывать на то, что с одного налета обеспечит себя на всю жизнь. Впрочем, как выяснилось, ему-то действительно хватило. Когда Ломов дошел до этого черного юмористического вывода, в редакции появился Альтшулер. Он выглядел слегка встрепанным и одновременно усталым, волочил на ходу ноги, и от него отчетливо пахло спиртным. Увидев Ломова, он, однако, разом подтянулся, как опытный солдат при виде командира, и расплылся в улыбке. – Какие люди! – воскликнул он, фамильярно тыча Ломову свою потную руку. – И без охраны! Соскучились, господин полковник, или нужда привела? Я знал, что вы без меня не справитесь, уж простите великодушно! И должен сказать, что вы пришли по адресу. Вы просите песен? Их есть у меня! Ха-ха-ха! Но я умолкаю! Простите великодушно! Ломов с некоторым напряжением пожал протянутую руку и встал. – Вообще-то это я вам кое-что принес, – сказал он негромко. – И пожалуйста, не нужно так кричать. Будьте сдержанней, Альтшулер! Дело деликатное, а моя фамилия вообще не должна упоминаться ни при каких обстоятельствах. Принимаете условия? – Не вполне понимаю, но возражать не смею, – радостно заявил Альтшулер. – О каком деле вы говорите? Ломов без слов протянул журналисту ксерокопии документов из сейфа Казаченко. Мозги у Альтшулера даже в слегка загазованном состоянии работали что надо, и объяснять ему ничего не пришлось. Ломов увидел, как у газетчика загорелись глаза. – Здорово! – сказал он. – Но за такую публикацию нам могут настучать по голове. Без редактора я ничего решить не смогу. Надеюсь, вы меня понимаете? – Понимаю. Но Казаченко – отъявленный мерзавец. И он слишком поверил в свою безнаказанность. Пора развенчивать это заблуждение. И потом, это же сенсация. Вам не нужны сенсации? – Нужны. Это наш хлеб. Но в данном случае реально можно нарваться на судебный иск, а соответственно попасться на бабки. Без редактора мне этот вопрос не решить. Но я вам обещаю, что сделаю все, что смогу. – Мне не нужно, что вы сможете, – мрачно сказал Ломов. – Мне нужно, чтобы вы сделали это. – Обещать не смогу, – серьезно ответил Альтшулер. – Но в качестве компенсации осмелюсь предложить вам, полковник, небольшую информацию, которая, уверен, вас заинтересует. Ломов с некоторой досадой и сомнением посмотрел на потрепанное лицо журналиста. Альтшулер вызывал у него мало доверия, и обращался Ломов к нему только по крайней необходимости. Пожалуй, больше ни одна газета в городе не приняла бы к напечатанию подобные материалы, не посоветовавшись с собственным юристом. И сто процентов из ста, что юрист отсоветовал бы их печатать. В «Терпиле» такой вариант мог «прокатить», если использовать современное выражение. Тут с юристом не советовались, доверяли собственному чутью. – Что еще за информация? – буркнул он, подозрительно разглядывая Альтшулера. Но взгляд у того сделался сейчас на редкость серьезным. В нем не было хмельной мути и циничной дурашливости. Это был взгляд делового человека. Усталого, разочарованного, но делового. – По правде говоря, господин полковник, с момента нашей встречи я много о вас думал. Не знаю, что мне сулит знакомство с вами. Человек вы, простите, грубый, бесцеремонный, привыкший добиваться своего любыми путями. Я тоже такой, что уж там скрывать. Но разница между нами огромна. За вами сила, а я могу рассчитывать только на удачу. Меня даже редактор прикрывать не станет. Ему легче выбросить меня на улицу. – Это предисловие к чему? – спросил Ломов. – А к тому, что обязанности редактора сейчас исполняю я, – объяснил Альтшулер. – Редактор укатил на отдых в Анталью. От меня зависит, пускать ваш материал в печать или не пускать. Пустить просто, но если что-то пойдет не так, через неделю меня отсюда вышвырнут. – Есть еще одна опасность, – подсказал Ломов. – Казаченко может натравить на вас каких-нибудь отморозков. – Еще лучше! – вздохнул Альтшулер. – А я, знаете, принципиальный противник насилия. Хоть и работаю в этой проклятой газете. – Ну, вряд ли вы сталкиваетесь с насилием впервые, – заметил Ломов. – Наверняка уже не раз применили к себе название собственной проклятой газеты. Ведь так? – Не скрою, приходилось терпеть многое, – вздохнул Альтшулер. – И на грани жизни и смерти бывать случалось. Но привыкнуть к этому невозможно, а с возрастом, знаете, чувства даже как-то обостряются, делаются болезненнее… – Не пойму, вы только что предлагали информацию, да и я вам тираж пытаюсь поднять, а тут вдруг затянули отходную. Это к чему? – Рассчитываю на вашу защиту, господин полковник. На нее только и рассчитываю. Заметьте, денег не прошу, хотя, знаете, искушение было… – Да за что деньги?! Какие к черту деньги? – За ценную информацию. Я же вас предупреждал, что предприму свои шаги к выяснению личностей той странной парочки, что обменялась управлением желтого «Форда» в подворотне. Кое-чего я вам тогда не стал говорить, потому что там были всего лишь подозрения, догадки на уровне ощущений – очень, очень неопределенно все было. Знаете, бывает, вдруг вспомнишь что-то, какую-то дверь, какой-то цветок на окне, щербинку в кирпичной кладке, и сердце заволнуется, забьется, а по какой причине – непонятно. Но потом идешь, идешь, и ноги тебя будто сами выводят к дому, где и дверь эта, и цветок, и щербинка, и тут становится ясно, что однажды ты увидел здесь девушку необыкновенной красоты и влюбился без памяти. Но время и заботы стерли все это, заперли наглухо в твоей душе, до тех пор, пока память вдруг не извлекла наружу те туманные картины… – Стоп-стоп-стоп! – рявкнул Ломов. – Вы, Альтшулер, совсем меня заморочили. Я вам не лирик, я практик. Вы мне по существу давайте. При чем тут ваши туманные ощущения? – А при том, что, следуя туманным ощущениям, – строго сказал Альтшулер, – я нашел женщину, которая на моих глазах садилась за руль желтого «Форда». – Нет, правда? – недоверчиво спросил Ломов, мгновенно остывая. – Если это правда, то это очень важно, потому что, как выяснилось, «фордов» такой расцветки в городе всего-навсего четыре штуки и очень велика вероятность, что видели вы именно тот «Форд». – Ну вот, а вы говорите, – довольно сказал Альтшулер. – Так вот, о женщине. В прошлый раз я вам сказал, что не знаю эту женщину, не рассмотрел ее лица. Мужчину, кстати, тоже не знаю. Ну, его-то определенно, а вот образ этой женщины почему-то не давал мне покоя. Я видел ее считаные секунды, но что-то в ее походке, движениях показалось чертовски знакомым. Удивительно – откуда?! Этот вопрос мучил меня несколько дней, как лейбл, вшитый в воротник рубашки. Чертовски неприятно! Я раз за разом прокручивал в голове виденную сцену – как она шла, как откидывала голову, как садилась за руль, как плавно двигались ее руки… И вдруг я понял, где мог ее видеть! Я видел эти движения, эту осанку, эту походку в театре! – Не понял! – с угрозой в голосе перебил его Ломов. – Что еще за театр? Опять ваши лирические отступления? – В нашем городском театре, – с обидой сказал журналист. – В отличие от вас я не пропускаю ни одной премьеры. Вот на сцене нашего театра я эту женщину и видел. Она не так много играет и все больше на вторых ролях. Ее зовут Ангелина Желябова. Я, конечно, не был уверен на сто процентов. Увидеть ее не мог – сейчас в театре мертвый сезон, но я покрутился там и выяснил, что у Желябовой есть увлечение. Вы, конечно, слышали о стритрейсерах? – Что-то слышал, – хмуро ответил Ломов. – Это те чокнутые, которые гоняют ночью по улицам города на огромной скорости, подвергая опасности не только себя, но и запоздавших граждан? Будь моя воля, я бы эту публику на всю жизнь лишил права подходить даже к велосипеду. – Абсолютно с вами солидарен, – закивал Альтшулер. – Но сейчас эта публика перебралась за город. Облюбовали себе пару участков шоссе и гоняют по ночам. Судя по тому, что ГИБДД их не трогает, они с ними договорились полюбовно. Так вот, я решил совместить приятное с полезным и решил сделать репортаж об этих неформалах. Вы его, конечно, не читали? – Еще чего! Я уже один раз читал вашу макулатуру, – поморщился Ломов. – На всю жизнь хватило. – А зря, – усмехнулся Альтшулер. – Там и фотография ее есть. Желябовой то есть. Абсолютно в том облике, в каком я увидел ее возле «Форда» – бейсболка, комбинезон, кроссовки. Только за городом она выглядела более счастливой. Между прочим, гоняет она и в самом деле здорово. – У вас есть этот номер? – резко спросил Ломов. – Что же вы стоите? Тащите его сюда! Альтшулер поклонился и неторопливо зашагал прочь. Через минуту он так же неторопливо вернулся, неся в руках экземпляр газеты. Ломов выхватил его и принялся листать. Фотография ночной гонщицы была действительно достаточно четкой, но лицо этой женщины Ломову ни о чем не говорило. Он не ходил по театрам. – Нет, на сто процентов я все равно не уверен, – сказал Альтшулер. – Но я думал, что это может быть вам интересно. – Это очень интересно, – сказал Ломов. – Я покажу эту фотку одному человеку, и если он эту бабенку узнает, я смогу обеспечить вам, Альтшулер, любую защиту. А пока все-таки подумайте насчет моего компромата. И он сунул в руки журналиста копии записей из сейфа Казаченко. Глава 19 Было решено, что за город знакомиться со стритрейсершей отправится Волченков. Это произошло после того, как фотографию из газеты они показали Малову, охраннику со стоянки, откуда был угнан «Форд». – Времени много прошло, – почесал в затылке Малов. – Но вроде она. Хотя… Черт их разберет. А вообще похожа. Вот бейсболка – точь-в-точь. Ну и фигура. Живьем бы посмотреть, тогда бы точно сказал. После такого заявления Ломов слегка остыл и предложил заняться артисткой Волченкову. – Ты у нас человек видный, даже, я бы сказал, интеллигентный. А я в театре один раз в жизни был, в одиннадцать лет – Буратину смотрел. Культурного багажа практически – ноль. Начни я сейчас с ней разговаривать, она сразу смекнет, что я из полиции. А нам это ни к чему, я полагаю. Ты вот хотя бы галстук умеешь завязать и разговор поддержать. А я лучше встречусь с бывшим опером Локотковым, уже договорился. Он был в той же группе, что и покойный Рогалев. Совсем недавно вышел на пенсию. Это было его последнее дело. Он теперь человек свободный, может, расскажет что-нибудь такое, о чем другие постеснялись рассказать. А ты дерзай, наводи мосты к артисточке. Чует мое сердце, Альтшулер не зря на нее наговаривает. Он человек, конечно, сомнительный, но глаз у него зоркий. Волченков сомневался, что разговоры о театре – обычное дело в среде стритрейсеров, но спорить не стал, тем более что в искусстве Мельпомены разбирался ненамного лучше коллеги. Другое дело, что галстук он действительно завязывать умел. И таинственная фигура женщины в мужском комбинезоне и бейсболке, постепенно начинавшая приобретать реальные черты, очень интриговала его. Волченков отчасти сомневался, что они напали на верный след, слишком необычным казалось присутствие среди бандитов молодой женщины, актрисы, но, с другой стороны, характер этой женщины явно был необычным сам по себе. Надо же, ночные гонки! Сам Волченков не сильно увлекался моторами, колесами и прочим разным тюнингом, а автомобиль рассматривал исключительно как средство, помогающее ему перемещаться из одной точки в другую. Экстрима он также не любил. На основной работе у него экстрима было достаточно, и ничего хорошего в нем Волченков не видел. Он даже решил эту мысль сделать главной темой разговора на тот случай, если удастся познакомиться с Желябовой. Если эта Желябова «плохая девчонка», то такая тема ничем не хуже любой другой, а если все-таки девчонка окажется хорошей, то, возможно, ему удастся заронить в ее душу сомнение в отношении неоправданного риска. Но по большому счету тащиться ночью к черту на кулички ему совершенно не улыбалось, и он решил разыскать девушку в пределах городской черты. Сначала Волченков заглянул в городской театр и попытался выяснить в отделе кадров адрес артистки Желябовой. Адрес дали без слов и даже фамилии у него не спросили. Судя по всему, местные артисты славой избалованы не были и от поклонников не прятались. Воодушевленный удачей, Волченков купил небольшой букетик цветов и рванул по полученному адресу.