Павел Петрович услышал этот крик и попытался прийти на помощь, но уже все было охвачено огнем, а крик смолк. Павел Петрович повернулся и, сжимая автомат, побежал обратно. Хромой уже выскочил наружу и мчался, припадая на одну ногу, к калитке. Павел Петрович хотел его остановить, потому что бежать сейчас туда означало превратиться в отличную мишень. Он крикнул, но его голос поглотил шум огня и треск ломающегося дерева. В доме уже занялась крыша. Она вот-вот должна была провалиться. Павел Петрович скатился с крыльца и упал на влажную, пахнущую свежим сеном траву. Он увидел, как в кустах мелькнул огонек выстрела, и тут же Хромой упал, не добежав одного шага до калитки. Павел Петрович навел автомат на то место, откуда стреляли, и выпустил туда две длинные очереди подряд. Ответа не было. Выждав секунду, он вскочил и, пригибаясь, побежал туда, где лежал Хромой. Он все время ждал выстрела в спину, но его не последовало. Добежав до калитки, Павел Петрович упал на колени и еще раз оглянулся назад. Дом пылал, как огромный факел – ровным могучим пламенем. По маленькому садику перекатывались причудливые тени. Никто не стрелял, и никого не было видно. Павел Петрович перевернул товарища и приник ухом к его груди. Сердце Хромого уже не билось. Пуля вошла ему сзади в шею, перебив позвоночник. Судя по всему, он умер мгновенно, не мучаясь. Павел Петрович поднялся и бессмысленно огляделся кругом. В ближних дачах лаяли собаки и хлопали двери. – Ты посмотри, что творится! – кричал кому-то заспанный женский голос. Павел Петрович опомнился, снова присел возле мертвеца и обшарил его одежду. Ключи от машины лежали в заднем кармане. Павел Петрович взял их, прикрыл автомат полой пиджака и выскользнул за калитку. Потом он пустился бегом по дорожке, стараясь держаться в тени. Не все соседи ночевали сегодня на даче, но поселок уже наполнялся гулом взволнованных голосов, и нужно было уносить ноги как можно скорее. Он обогнул участок ближайшего соседа, повернул за угол и увидел «Волгу» Хромого. Сел в нее, бросил автомат на переднее сиденье и прикрыл пиджаком. Затем завел мотор и покатил среди чужих садов к выезду на шоссе. Погони за ним не было, но она могла возникнуть в любую минуту. Слишком много шума они тут наделали. А ведь Вальтер был прав! Нюх старого вояки его не подвел, но нисколько не помог. Как жутко он умер! Не дай бог никому. Павел Петрович не тратил нервов на жалость. Сейчас нужно было думать только о себе. Мертвым он все равно помочь не мог. Оставалась только Ангелина, но та, если будет молчать и не высовываться, выйдет сухой из воды. А ему остается одно – идти на поклон к Козицкому. Это его последний шанс. Глава 23 Желябову пришлось отпускать. Пришлось даже извиняться и предлагать подбросить до дому по ночному городу. После утомительной поездки-погони за город оказывать любезность злостной виновнице этой погони нисколько не хотелось, но пересилить себя Волченков не смог – все-таки перед ним была женщина, да вдобавок актриса. К счастью, Желябова сама наотрез отказалась от предложенной помощи. Она прекрасно держалась во время довольно долгого допроса, ничего так и не сказав по существу дела. Возможно, подспорьем ей служило ее актерское мастерство. Под занавес она даже пообещала выдвинуть иск против самого Волченкова – за то, что из-за него она угробила автомобиль. Ему ничего не оставалось, как только сказать, что подобный иск перспектив не имеет. Это было, конечно, правдой, и тут Волченков мог быть спокоен, но по большому счету пока он проигрывал этой странной женщине. Причем Волченков все яснее видел, что Желябовой действительно есть что скрывать, но вытянуть из нее ничего не мог. Она держалась лучше любого мужика. Не зря, видно, сформировалась в ней эта тяга к железкам и скорости. В хрупком женском обличье таился стальной характер. Единственное, что полезного он сумел извлечь из этого задержания, – это содержимое телефона Желябовой. Пока телефон находился у него, а актриса сидела под присмотром в его кабинете, Волченков забежал в соседний кабинет, где молодой сотрудник, компьютерный ас, перегнал содержимое на свой жесткий диск и пообещал обработать информацию сразу же, как только появится свободное время. Волченков отправился домой, как только отпустил артистку. Он не слишком расстраивался по поводу неудачи. В любой ситуации можно найти положительные стороны. Если Желябова имеет отношение к «охотникам», теперь она в любом случае начнет суетиться. Может быть, «суетиться» тут не совсем подходящее слово, но что-то предпринять она должна в любом случае. Хотя бы как-то предупредить подельников о своем задержании. Волченков намеревался установить за актрисой наблюдение. Хотелось обговорить это дело с Ломовым, но тот упорно не отзывался на звонки. Это было довольно странно, но, поразмыслив, Волченков решил, что Ломов оказался удачливее его и теперь, развивая удачу, намеренно дистанцируется, чтобы лавры достались ему. Волченков не был против. Он чертовски устал и собирался, придя домой, немедленно завалиться спать. Даже ужином он решил на этот раз пренебречь. Эта девчонка вытянула из него все силы. «А все-таки странно, – подумалось Волченкову, – живем в одном городе, театр вот у нас, красивые женщины там играют на сцене, а я туда ни ногой, только работа и работа. Неправильно это. Если выйдет так, что Желябова окажется ни при чем, то надо будет обязательно сходить на какой-нибудь спектакль с ее участием. А если… Ну, тогда пусть все остается как прежде». Волченков уже поднимался по лестнице, предвкушая, как упадет на мягкую постель и заснет до утра мертвым сном, но тут у него в кармане зазвонил телефон. Голос Ломова звучал предельно устало, будто его обладатель был тяжко болен. – Знаешь, что? – как-то невпопад спросил Ломов. – Ты, кстати, где? Ах, почти дома… Это хорошо. Тогда спустись. Я здесь около тебя. Поговорить надо. Волченков посмотрел на часы. Было два часа ночи. Он вздохнул и пошел обратно, отсчитывая ступени. Не он, а дом спал мертвым сном. Ломов ждал его в машине в десяти метрах от подъезда. Внутри было сизо от табачного дыма. – Доброй ночи! – юмористически сказал Волченков, забираясь на переднее сиденье. Ломов посмотрел на него больными глазами. – Ты куда пропал? – спросил он. – Я пропал?! – удивился Волченков. – А что случилось? На тебе лица нет. – Люченский, – хрипло сказал Ломов. – Что – Люченский? – Люченский – вот кто сливал «охотникам» информацию, – сказал Ломов. – И, судя по всему, уже давно. – Он же мент! – воскликнул Волченков. – Не понимаю, как он мог? – Вот так и мог. В глаза улыбался, а за глаза… Чему ты удивляешься? Наверняка ему платили. Подумай, сколько развелось народу, который за бабки и мать родную продаст. Ну, с этим ничего не поделаешь. Хуже, что кого-то из «охотников» мы упустили, и где он теперь и что может натворить, одному богу известно. – Ничего не понимаю, – сказал Волченков. – Так вы, значит, вышли на «охотников»? – В этом нашей заслуги, между прочим, и нет, – признался Ломов. – Это получилось совершенно случайно. Можно сказать, благодаря этому сучонку. Но с него теперь спрос маленький. Я забыл тебе сказать – сдох он. Подстрелили. – Ничего не понимаю! – повторил Волченков. – Ты позвонил и сказал, что едешь проверить одного человека… Ну-ка, давай, все с начала!.. – Ну, слушай с начала, – согласился Ломов. – Дал мне один старый товарищ наводку на человека, пострадавшего, скажем так, от полицейского произвола. Четвертаков его фамилия. Решил я его навестить, а поскольку этот человек в прошлом военный, с опытом, я решил на всякий случай с собой ребят прихватить. Ну, думаю, вдруг у этого Четвертакова сходка – лишние люди не помешают. Взял Смолина, Тимошенко и Люченского. Велел собраться к определенному часу. Все сказали «есть» и все явились вовремя, кроме Люченского. Он исчез. На звонки не реагировал. Подождали малость, плюнули и поехали втроем. Приехали на квартиру Четвертакова – тишина. Каюсь, дверь вскрыли. Никого. Жилье аскета. Даже телевизора нет. Поговорили с соседями – никакой информации. Уже собирались уезжать, как вдруг с дежурки звонят – в дачном поселке пожар со стрельбой. Кто там живет – в ужасе. Просто Курская битва какая-то. Ну, у меня как будто внутри звонок какой сработал. Я напросился туда съездить. Приезжаем, а там… – Неужели «охотники»? – Волченков не верил своим ушам. – Со всем этим дерьмом еще надо разбираться, – покачал головой Ломов. – Но получается, что так. Видишь, что там получилось. Когда пожарные затушили дом… Дом там к черту сгорел – предположительно намеренный поджог. Да что там предположительно. Там целая война получилась. На пепелище труп мужчины с оружием, возле калитки труп мужчины с оружием, а метрах в ста от места событий – тачка Люченского, а в ней сам Люченский с автоматом и с десятком пуль в брюхе. То есть его в саду подстрелили, и он, раненный, полз эти сто метров, хотел ноги унести, но в машине концы отдал. Там кровищи!.. Ему очередью всю требуху, наверное, перемололо. Живучий оказался, гад! – Выходит, он узнал, кого ты собираешься навестить, все понял и решил избавиться от свидетелей его предательства? – сказал Волченков. – Именно так я и думаю. Только непонятно, избавился ли, или от него избавились. Нужна экспертиза, но и так можно сказать, что у двоих убитых были пистолеты, а Люченского завалили из автомата. Однако второго автомата мы там не нашли. Значит, кто-то сумел смыться. Мы опросили соседей. К сожалению, те, кто там ночевал, не в курсе, кому принадлежит сгоревшая дача. В общем, с этим тоже надо разбираться. Опознан лишь один человек, которого убили возле калитки – при нем были документы. Это некий Званский Петр Игнатьевич сорока пяти лет, здоровый мужик, на борца похож. В нашей базе его нет, уже проверили. – Ну, дела! Люченский! – покрутил головой Волченков. – В голове не укладывается. Дай сигаретку! У меня кончились. Он закурил и задумчиво произнес: – Между прочим, Люченский был тогда в группе, которая вела наблюдение за Дроном. – То-то и оно! – зло сказал Ломов. – И тоже резня тогда вышла. Он и стукнул, а мы ломали голову – как да чего… Они некоторое время сидели молча и курили, глядя сквозь ветровое стекло на ночной город. – А я поспать собирался, – сообщил Волченков. Ломов посмотрел на часы и хмыкнул. – Не стоит, – заметил он. – Все равно вставать скоро. Ты, кстати, еще не похвалился, как у тебя успехи. – А никаких успехов, – пожал плечами Волченков. – Наша актриса человек скрытный. Нервишки у нее слегка сдали, когда я на их стритрейсерской тусовке появился. Чуть машину не угробила. Но потом взяла себя в руки. Кругом у нее шестнадцать, понимаешь… Но я же чую, неладно с ней что-то. И Альтшулер… Все-таки кое-что я из нее вытянул. Без ее ведома, правда. Ребята содержимое телефончика ее скопировали. Завтра обещали информацию разложить по полочкам. Может быть, проклюнется что-нибудь интересное. – Ну, а я поставил Смолина и Тимошенко наблюдать за домом Четвертакова. Кто-то ведь стрелял в Люченского из автомата – может, это он и есть? – Вряд ли он тогда домой вернется, если это он, – покачал головой Волченков. – Он же знает, что его ищут. Тем более ты говоришь, у него дома шаром покати. Зачем ему возвращаться? А парням выспаться бы надо… – Все равно скоро вставать, – повторил Ломов. – А проследить надо. Не хочется все время на грабли наступать. Хочется и по ровной поверхности пройтись. А кто их знает, этих охотников, что у них на уме? – Никто не знает, – согласился Волченков. – Они и сами, по-моему, не знают. Но раз ты уже обо всем позаботился, то, может быть, поднимемся ко мне? Хоть позавтракаем, что ли… Будем надеяться, что до утра ничего интересного больше не случится. Глава 24 Волченков как в воду смотрел – интересное началось с утра. Сначала Ломову позвонил Смолин и простуженным голосом сообщил, что его и Тимошенко пора менять. – Жрать хочется, товарищ полковник! И не спали мы всю ночь, сами знаете. А ночами, между прочим, холодать стало. На зоне к людям гуманнее относятся, чем у нас в управлении! – Ты мне спозаранку позвонил, чтобы о гуманности порассуждать? – ядовито поинтересовался Ломов. – Или намекаешь, что тебе на зоне самое место? – Нет, конечно, – недовольно сказал Смолин. – Вообще, я с докладом. Тут спозаранку к нашей квартире дамочка подгребла. Ничего себе дамочка. Но без документов. На вопросы не отвечает, зачем стучалась в квартиру гражданина Четвертакова, не говорит. Утверждает, что перепутала дверь. Грозится прокурором. – Дамочка, – сообщил Ломов Волченкову, – пришла в гости к Четвертакову. Но говорит, что по ошибке… – А спроси, нет ли у этой дамочки ссадины на левой щеке? – посоветовал Волченков. Ломов спросил и сразу просиял. – Тогда держите ее крепче, ребята, и никуда не отпускайте! – распорядился он. – Мы с ней беседовать будем. Куда вести? В управление, в управление ведите! – А насчет подмены, товарищ полковник, как решите? – поинтересовался Смолин, и голос у него опять сделался простуженным. – Я тебя подменю! – зловеще пообещал Ломов. – Лично. Когда они с Волченковым прибыли в управление, Желябова уже была там. В скромном платье с гладкой прической, она производила вполне благопристойное впечатление. Разве что багровая царапина на щеке и ненависть в темных глазах выдавали ее строптивый характер. Увидев Волченкова, она позволила этой ненависти выплеснуться наружу. – Какого черта?! За что меня взяли опять? Мне надоели эти ментовские штучки! Я известный в городе человек. Я актриса. Я, в конце концов, в прокуратуру пойду! – Да не пойдете вы в прокуратуру, Желябова! – сказал ей Волченков. – Разве что в качестве обвиняемой. Друзья ваши немало крови пролили. Соучастие в таких делах, знаете… – Какие друзья? Какая кровь?! – драматически произнесла актриса. – О чем вы говорите?