Принесли свежие напитки. Я пригубил свой, перечитал написанное, вырвал листок из блокнота и подтолкнул к Ноэлю. Пока он читал, я наблюдал за выражением его лица. – И что? – спросил он. – Вот, одна нога у вас есть. Я не жду, что вы это подпишете, понимаю, что на такой шаг нелегко решиться, ведь столько лет на вас давили, но, если вы все-таки подпишете, вам не придется говорить матери, что вы намерены сделать то-то и то-то. Нет, вы скажете, что сделали кое-что: пришли со мной сюда, все обсудили и письменно подтвердили свою устную договоренность с мистером Вулфом. Она больше не сможет прогонять вас в постель без ужина в наказание за непослушание. Конечно, юридически это не важно, поскольку вы и без того связаны обязательством перед мистером Вулфом. Обязательство вы давали при свидетеле, и этот свидетель – я. Ноэль взялся было перечитывать текст, потом отложил листок, поставил стакан и протянул руку: – Дайте ручку. – Я выполнил его просьбу, он подписал заявление, придвинул листок ко мне, схватил стакан и высоко его поднял. – Excelsior![8] За свободу! – Поднес стакан ко рту и опустошил одним глотком. На стол плюхнулся осколок льда. Он подобрал ледышку и метнул ее через зал в бармена. Промахнулся на ярд, покачал головой, хихикнул и уточнил у меня: – А что сделала ваша мать, когда вы послали ее к черту? Раз я получил то, чего добивался, меня бы вполне устроило расстаться, однако Ноэль явно очутился «У Барни» не впервые. Бармен никак не отреагировал на его выходку, разве что изредка поглядывал в нашу сторону, проверяя, не летит ли в него новая ледышка. А самому Ноэлю захотелось поболтать. Похоже, он вообразил, что я превратил его в героя, и теперь ему требовалось узнать, кто или что сотворило то же самое со мной в нежные семнадцать лет. Я был не прочь провести с ним еще полчаса, но во мне крепло подозрение, что домой он не пойдет до глубокого вечера, чтобы не пришлось заходить к матери и желать той доброй ночи. Значит, посиделки могут растянуться на пару часов. Потому я начал поглядывать на свои наручные часы и сетовать, что рискую опоздать на свидание. В десять вечера я расплатился и ушел, оставив Ноэля в заведении. В 22:26 я поднялся на крыльцо нашего старого особняка из бурого песчаника и надавил на кнопку звонка. Фриц, открыв дверь, ткнул большим пальцем себе за спину, намекая, что у нас гости. Я спросил, кого еще принесло, и он ответил шепотом, точнее, сдавленно прохрипел: – Федеральное бюро расследований. – Сотри все отпечатки пальцев и сожги бумаги! – распорядился я и прошел в кабинет. Можете мне не верить, ваше право, но я узнал бы этого агента с первого взгляда, даже если бы Фриц меня не предупредил. Все дело во взгляде и в челюсти. Любой агент ФБР так усиленно притворяется, что смотрит куда угодно, только не на вас, что у них развивается косоглазие. А челюсти и того хуже. Они старательно их выпячивают, показывая, что перед тобой люди мужественные, несгибаемые, неустрашимые, хладнокровные, смекалистые, сноровистые и твердые, как гвозди, и одновременно притязают на скромность, вежливость, терпение, незаметность и умение сливаться с толпой. Если коротко, ни одна челюсть на свете не справляется с этой задачей, но агенты все равно стараются. И различие между ними лишь в том, как часто их челюсти подрагивают и ходят вверх и вниз. – Мистер Гудвин, – произнес Вулф. – Мистер Дрейпер. Агент Дрейпер, поднявшись, подождал, пока я протяну руку, и ответил на рукопожатие. Ну да, сама скромность и сдержанность. Левой рукой он полез в нагрудный карман. Я попросил его не утруждаться, но он, разумеется, не послушался. Агенты ФБР извлекают свои удостоверения инстинктивно, автоматически, как Паладин – свой револьвер[9]. Я бросил взгляд на документ, чтобы не обижать гостя. – Мистер Дрейпер провел у нас целый час. – Вулф выделил голосом слово «целый». – Он располагает копией нашего заявления и задал мне множество вопросов относительно подробностей. Я утолил его любознательность, но он жаждал повидаться с тобой. Похоже, еще час страдать. Я сел за свой стол. Дрейпер опустился в красное кожаное кресло и достал блокнот. – У меня всего несколько вопросов, мистер Гудвин, – заверил он. – Не возражаете? – Обычно я сам задаю вопросы. Но валяйте. – Уточняю для протокола, – пояснил он. – Вы, как опытный детектив, наверняка меня понимаете. Мистер Вулф утверждает, что во вторник вечером вы покинули дом около половины седьмого, а когда вернулись, он не знает. Во сколько вы вернулись? Я позволил себе усмехнуться – скромно, вежливо и почти незаметно. – Спасибо за похвалу, мистер Дрейпер. Вы предполагаете, что я тайком следил за миссис Вейл вечером во вторник, с одобрения или без одобрения мистера Вулфа, и что мог доехать до самой Айронмайн-роуд, не попавшись на глаза похитителям. Отличная история, прямо по учебнику. Приятно, что вы меня столь высоко оцениваете. – Рад за вас. Так во сколько вы вернулись? Я изложил все по порядку – с половины седьмого до часа ночи, назвал имена и перечислил места, где побывал, не торопясь, чтобы он успевал записывать. Когда я закончил, он было закрыл блокнот, но потом снова открыл: – Вы водите машину, верно? – Это машина мистера Вулфа. Я на ней езжу. Седан «херон» шестьдесят первого года. – Где ваш гараж? – У Каррана. На Десятой авеню, между Тридцать пятой и Тридцать шестой улицей. – Во вторник вечером вы брали машину? – Нет. По-моему, я упомянул, что ездил на такси. – Да, конечно. Протокол, мистер Гудвин, все протокол. – Он сунул блокнот в карман, встал и взял шляпу с вешалки. – Благодарю за содействие, мистер Вулф. Вы нам очень помогли. Вряд ли мы снова вас потревожим. Дрейпер вышел. Я не стал его провожать: агент ФБР двигался быстро, и мне пришлось бы вскакивать и нестись сломя голову, чтобы распахнуть перед ним дверь. Когда я услышал, что дверь захлопнулась, то выглянул в прихожую, удостоверился, что там никого нет, после чего вручил Вулфу листок с подписью Ноэля Теддера. – Для чего это? – прочитав и положив записку на стол, спросил он. – Мне показалось, что такая бумага нам пригодится. Отчитаться? – Да. Я сел и принялся докладывать, опустив лишь последние полчаса нашей с Ноэлем беседы, которые, по моему мнению, для дела интереса не представляли. Выслушав меня, Вулф снова взял листок, перечитал текст и кивнул: – Удовлетворительно. Твоя мать в прошлом году неделю провела в Нью-Йорке, дважды обедала с нами, и ты водил ее по городу. Что-то не припомню неприязни между вами. – А ее и нет. Если мы получим свою долю от этих пятисот тысяч, а моя история выплывет наружу, думаю, матушка возражать не станет. Она знает, что, работая на вас, мне приходится порой лгать. Что чем больше врешь, тем веселее. Кстати, я получил от нее письмо на прошлой неделе, и она снова пишет о каштановых крокетах. – Фрицу ты говорил? – Разумеется. На утро поручения будут? – Нет. – Сол, Фред и Орри еще дежурят? – Да. – Он посмотрел на меня. – Арчи, твой ответ на вопрос мистера Дрейпера… Как полагаешь, он задал этот вопрос просто потому, что привык подозревать всех и вся, или по какой-то иной причине? – Полагаю, второе. Они могли обнаружить следы вашей машины на Айронмайн-роуд. Я ездил туда в среду. – Не виляй. У тебя есть друзья, готовые соврать за здорово живешь, и некоторых ты назвал по именам, отвечая агенту. В частности, одно имя прозвучало… Сколько в твоем рассказе было правды? – Сплошная правда. – Я поднялся. – Пойду спать, а то уши горят. Сначала ФБР, потом вы. Надо было за ней в самом деле проследить, заодно с мистером Нэппом. Глядишь, мы бы знали, куда сумка с деньгами подевалась. Глава 11 Совершенно не исключено, что тем, кто приглашает меня за город на уик-энд, несказанно повезет: всегда есть вероятность того, что дела задержат меня в городе и им не придется терпеть мои шуточки или как-то меня развлекать. В последние апрельские выходные повезло паре из Ист-Хэмптона, у которой я собирался пробыть с вечера пятницы до утра понедельника. О событиях пятницы и субботы уже было рассказано, а в воскресенье я был вынужден дожидаться, не последует ли звонка с просьбой прислать подкрепление от Сола, Фреда или Орри. Распорядок дня Вулфа по воскресеньям отличался от обычного. Теодор Хорстман, попечитель орхидей, брал выходной и ездил навещать свою замужнюю сестру в Нью-Джерси, так что проводить два часа в оранжерее необходимости не было. Поэтому Вулф поднимался туда ненадолго проделать манипуляции, которых требовали условия ухода и погода за окном, но расписания не придерживался. Обыкновенно – во всяком случае, в те воскресенья, когда я присутствовал, – он спускался в кабинет к половине одиннадцатого и изучал недельный обзор в воскресном выпуске «Таймс», причем просматривал все новости подряд. Тем воскресным утром, приблизительно с девяти, я все ждал звонка от Ноэля Теддера: дескать, хочу сообщить, как герой герою, что я опубликовал свою декларацию независимости. Но звонка все не было, и в десять я включил радио. Наши сыщики тоже хранили молчание, но вскоре мне предстояло узнать, куда запропал Сол Пензер. Когда я выключал радио, в дверь позвонили. Я вышел в прихожую и увидел, что к нам пожаловал Эндрю Фрост. Значит, Сол скрывается где-то поблизости. Я распахнул дверь и приветливо поздоровался. Пожалуй, сочтут дурным каламбуром, если написать, что взгляд и тон Фроста[10] замораживали, когда он потребовал встречи с Вулфом, но все было именно так. Возможно, его дурное настроение объяснялось тем, что ему пришлось пропустить службу в церкви – одет-то он был как раз для этого, в пошитое на заказ темно-серое пальто, с которым отлично сочетался хомбург за сорок долларов. Я впустил его, принял пальто и шляпу, проводил в кабинет и позвонил по внутренней линии в оранжерею. Когда Вулф откликнулся – прозвучало обычное язвительное «ну?» – и я сказал, что пришел мистер Эндрю Фрост, шеф рыкнул: «Десять минут!» – и повесил трубку. Фрост, услышав, что придется подождать, заморозил меня взглядом и что-то пробурчал ледяным тоном. В среду он как-то намного сильнее смахивал на Авраама Линкольна. Быть может, такое впечатление у меня сложилось, потому что я не видел фотографий Линкольна, леденеющего от гнева. Прошло почти пятнадцать минут, когда наконец задребезжал лифт и появился Вулф – ветка Miltonia roezli в левой руке, воскресный выпуск «Таймс» зажат под правой. Он брал газету с собой в оранжерею, чтобы не заглядывать за ней в свою комнату по пути вниз. Время экономил, сами понимаете. Он остановился возле своего стола и взглянул на посетителя: – Мистер Фрост? Как поживаете? Я вас ждал. – С этими словами он поставил орхидеи в вазу, положил газету на стол и уселся в кресло. Фрост ядовито процедил: – С какой стати вы меня ждали? – Это очевидно, – отозвался Вулф. – Я же вас пригласил. Я сказал мистеру Перселлу, что мистера Вейла убили, прекрасно сознавая, что эта новость почти наверняка приведет вас ко мне. Я должен увидеться со всеми, кто был вечером в среду в библиотеке. Разумеется, вы пришли возмущаться. Прошу, не стесняйтесь. На шее адвоката задергалась жилка. – Вы хотите сказать, что бессовестно солгали исключительно ради того, чтобы заманить меня к себе? Уголки рта Вулфа приподнялись на одну шестнадцатую дюйма. – Интересный вопрос. Во-первых, я не лгал. Все сказанное мной – чистая правда. Во-вторых, я вас не заманивал. Вы пришли сами. Если вам неприятно находиться здесь, вы вольны уйти. Мистер Перселл объяснил, какие соображения побудили меня заключить, что мистер Вейл был убит? – Да. Как по мне, это голая софистика. Полиция и офис окружного прокурора думают иначе. Ваши слова – клевета, наглая и злонамеренная, повод для судебного иска. – Окружной прокурор прекратил следствие? – Формально – еще нет. – Даже если дело закроют, это не будет означать, что я ошибся. Полиции нужны улики, способные убедить присяжных. Мне они ни к чему. Я просто… – Улики вам понадобятся, если вы продолжите клеветать! Мы обратимся в суд! – Не уверен, что ваш иск примут к рассмотрению. Я лишь искал отправную точку для расследования, для которого меня наняли, и нашел ее в утверждении, что мистер Вейл был убит. У меня нет… – Никто вас не нанимал! Вы ведь имеете в виду эту нелепую сделку с Ноэлем Теддером? Забудьте о ней! Вулф повернулся в мою сторону: – Арчи, будь добр, достань бумагу. Сейф с утра не отпирали, а потому понадобилось некоторое время, чтобы набрать нужную комбинацию. Я взял листок с той полки, куда положил его накануне вечером, и направился было к Вулфу, но тот велел предъявить документ Фросту. Адвокат пробежал глазами текст, перечитал повторно, вглядываясь в каждое слово. Вулф дождался, когда он закончит читать, и сказал: