И что плохого в том, что ему хочется заботиться о тех, кого он любит? Вот уедет он, и кто тогда приглядит за Жар-птицей в школе, пока Феникс в своем техникуме? Правда, Мари в опеке вроде как не нуждалась, но все-таки. Ей нужен кто-то спокойный и надежный рядом. Как День, например. Ночке казалось, что Жар-птицу он мог бы доверить только Демьяну. Да и тот вроде засматривался на Мари, хоть и не предпринимал попыток сблизиться. А может, если он увидит конкурента, то наконец-то зашевелится? Но сначала надо самому посмотреть, кого так отчаянно защищает подруга. — Кольке помогу, — сказал Ром. Так он познакомился с будущим Горынычем — стекло парни вставляли вместе. Колька оказался на голову выше Ночки. Здоровый, смуглый, стриженный почти под ноль, с насупленными бровями над черными глазами. Смотрел угрюмо и разве что зубами не скрежетал. Из-за его грозного вида Ночка с ходу решил, что Колька будет Горынычем, и невольно подумал, каким же там должен быть батька, раз его боится такой шкаф. Но зато вполне проникся переживаниями Жар-птицы. — Я рассчитаюсь с тобой. С обедов, — сказал Колька Ночке, когда стекло было вставлено. И тут Ром, как в младших классах, вдруг протянул Кольке руку и сказал: — Давай дружить! Горыныч глянул на узкую ладонь Ночки, пожал ее осторожно, так что Рому даже стало немного обидно, но ничего не ответил. — Вступай в нашу Дружину. Мы к себе только крутых зовем! — полушутя продолжил Ночка и улыбнулся. — Каких еще крутых? — подозрительно спросил Колька, недоверчиво глядя на Рома: чего это он к нему привязался? Но Ночка видел, что парень тоже едва сдерживает улыбку. — Жар-птицу, например, — ответил Ночка. — О, ну если Жар-птица с вами, то я тоже за! — хмыкнул Горыныч. — Жар-птица точно крутая! — Самая лучшая, — кивнул Ром. И Горыныч получил зеленый цвет. — Я травка-муравка, что ли? — запыхтел недовольно Колька, когда Ночка объяснил ему про карандаши. — Это цвет ящера, — возразил Ночка и предложил: — Еще свободны голубой и розовый. — Ладно, пусть зеленый, — неохотно качнул головой Горыныч. — Надо было раньше вливаться в Дружину, а то все приличные цвета разобрали, — развел руками Ночка. — Так раньше никто не звал. — Теперь вот позвали. Будешь зеленым. — Молодым и зеленым, — хмыкнул Горыныч. — Ну ладно. Я же реально младше всех вас. Даже Мари меня на месяц старше. А позже Жар-птица призналась Ночке: — Я ведь специально пришла тогда на твое место. Знала, что ты поможешь. — А я, еще не видя этого Кольку, решил позвать его в Дружину, — ответил Ночка. — Раз уж ты ради него даже в слезы ударилась. И Жар-птица снова покраснела. Глава 14. Ребенок беса 3 октября — Та старуха передала тебе договор с подселенцем, — понятливо кивнула Цвета-с-бесом. — Так и есть, — глухо подтвердила Глафира, крутя в руках чашку с бледно-розовым киселем. — Я же не знала тогда, что последняя отданная ведьмой вещь передает и ее дар, вернее проклятье. Вот моя плата за девочку-семечко — перенять знахарского беса и самой стать знахаркой. Конечно, с проклятьем бабки-шептуньи ко мне перешло и знание, что своей дочери я принесла подменыша. Посадишь семечко в землю — и получишь крохотную девочку-духа, посадишь в собственное тело — и получишь младенца, правда, на человека он будет походить только внешне… Но было уже поздно. Цвета проклюнулась в животе Веры и родилась обыкновенным на вид ребенком. Она была прехорошенькой, правда, росла болезненной, капризной и трудной, но в Веру все эти хлопоты неожиданно вдохнули жизнь. Она упоенно возилась с малышкой и помощи почти не просила, а я старалась реже бывать у моих девочек, сначала оправдывалась работой, а потом и вовсе перестала заходить. От внучки я сразу решила держаться подальше, не могла забыть про то, как по дороге до остановки кидала знахаркины когти. Да и не сдружиться лесным жителям с бесами. Это раньше я считала, что вся бесплотная нечисть заодно, а у вас там тоже все сложно. Цвета-с-бесом согласилась: — Да, бесы ближе к людям, чем к духам. И мы не особо жалуем лесных жителей, а они нас. — От леса тоже старались держать Цвету подальше, но все равно чуть не потеряли ее один раз. Сама убежала. Нашли скоро довольную, сидящую на муравейнике. А муравьи ходили вокруг нее кольцами. Вера подхватила дочку, прижала к себе, приговаривая: «Ни жабы, ни жуки, ни кроты, ни муравьи, ни ласточки не унесут мою Дюймовочку». С тех пор Вера старалась не просто оберегать Цвету от леса, но и все лесное выхолащивать из ее жизни. «Это моя маленькая принцесса», — твердо говорила она. Но уже тогда, в лесу, мне показалось, что отношения между моей дочерью и внучкой стали меняться. Может, стоило дать Цвете тогда уйти… Но я испугалась, а своей интуиции доверяю, она ведь у меня теперь знахарская. — Ты поступила здраво, — одобрила Бесена. — Неизвестно, приняло бы другое лесное семейство вашу древляницу или нет. — А мне было жаль Веру. Как отнять у нее дитя? — призналась Глафира. — Боялась, что вернется ее апатия. Это уж потом, когда Цвета подросла, Вера к ней совсем охладела. Чувствовала, наверно, что это все-таки не ее ребенок и даже не человек, хотя, по ее рассказам, Цвета росла вполне нормальной. Странноватая, конечно, ну да кто не странноват? И знахарке ли говорить о странностях? Нашептывать я, кстати, не хотела, но все-таки взялась за это дело, чтобы помочь Вере с деньгами. Вот так. Я ни о чем не жалею. Глафира замолчала. Цвета-с-бесом пила маленькими глоточками клубничный кисель, смакуя на языке, и, казалось, полностью ушла в это занятие. — Я ответила на вопрос. Теперь твоя очередь, — напомнила Глафира. — Как тебе удалось угнездиться в этом теле? Откуда ты взяла нити связи, раз утверждаешь, что не тронула Цвету? Ведь у девочки нет души. Цвета-с-бесом подняла глаза на знахарку. И хоть это была не ее внучка, у Глафиры все равно защемило сердце. Вот так же и ее настоящая Цвета сидела здесь накануне. Девушка моргнула, и зеленые крапинки в ее карих глазах как будто стали ярче, а взгляд — шкодливее. Нет, это точно не ее внучка. Та смотрела кротко и… с надеждой? Цвета приходила вчера за помощью. А сегодня Глафира ее уже потеряла. Она ничего не могла сделать для внучки, но от этого знания легче не становилось. Внучка просила о помощи, а она не помогла. Цвета-с-бесом наконец допила кисель, собрала пальцем густые остатки со стенок чашки и сказала: — Да, души нет. Но нити связи есть. Их мало, но они есть. Глафира смяла в руках подол фартука. Став знахаркой, она узнала от родича и о нитях связи. Они состоят из того же материала, что и душа. Или настоящая, искренняя любовь. — Из чего они? Из любви ее матери? — предположила Глафира. Значит, Вера еще не совсем охладела к подменышу? Цвета-с-бесом отрицательно покачала головой, провела кончиком пальца по ободку чашки и ответила: — Из любви ее бабушки. * * * Цвета-с-бесом встала из-за стола. — Ладно, мне пора. Мое время идет. Три дня — это так мало. Знахарка тоже поднялась. — Куда ты? — Дело есть, — уклончиво ответила девушка и вышла в прихожую. Глафира, оставшись на кухне, лихорадочно соображала, что же ей предпринять. Это была уже не ее внучка, но тело-то принадлежало Цвете. И двоих оно явно долго терпеть не станет. А бес куда сильнее. Она глянула на чайный гриб. Тот съежился и склизким комком опустился на дно банки, явно не собираясь помогать знахарке. — Не стоит, — Цвета-с-бесом, надевая куртку, заглянула из крошечной прихожей на кухню. — Это еще малыш, кусочек беса, а его родителя звать не надо, я-то все равно быстрее. — Родич — бесенок? — Глафира пристально посмотрела на клубочек в банке. — Тоже, что ли, подселенец? Цвета хмыкнула. — А ты думала, что он просто дар свыше? — Ну… Какой-нибудь низший дух, — призналась Глафира. Она, честно говоря, никогда не задумывалась, что за существо ей тогда досталось от ведьмы в нагрузку к девочке-семечку. Сначала Глафира пыталась смыть тогда еще крошечный комочек гриба в унитаз, выносила на улицу, выбрасывала с моста в реку. Но тот всегда возвращался, даже если знахарка совсем отказывалась от чая. Он заводился в любой капле воды. И Глафира сдалась. А потом они даже, нет, не подружились, но стали товарищами. Родич все-таки оказался полезным. Он был ее знахарской силой. — А «кусочек беса» — это как? Вы что, почкованием размножаетесь? — спросила Глафира.