Набиваю смс «Нильской» — той самой стриженой брюнетке, ради свадьбы которой я прилетела. «Я уже в городе. Еду в отель.» Ответ приходит через минуту. «Отлично! Мы уже ложимся спать, завтра рано вставать. Вас будут ждать завтра на ресепшене отеля в восемь утра. Доброй ночи!» И опять смайл с улыбочкой, плюс еще один, с ладошками, сложенными, словно в молитве. Думаю, тому, кто изобрел эти электронные картиночки, когда-нибудь непременно поставят памятник. Сложно написанными словами передать настроение. А здесь в конце предложения поставил улыбочку с ладошками — и уже понятно, что ты не отшил человека, дав ему понять, что не хочешь общаться, а просишь понять и простить. Вздыхаю. Ладно. Завтра так завтра. Пишу Вик: «Я в Париже!!!» Ответа нет. Ну, тут понятно. У подруги каждый вечер — это приключение, о котором можно отдельный рассказ писать. В общем, не до смс ей сейчас. Потом пришлет что-то типа: «Ой! Круто! Поздравляю! Как долетела⁈» с кучей восклицательных знаков, должных изображать феерический всплеск эмоций по поводу моего прилета, которых на самом деле нет. «Ну прилетела, зашибись» — подумает Вик, стряхивая пепел на пол очередного гостиничного номера. И выполнит необходимый ритуал, соответствующий статусу «подруга». Так же, как я сейчас выполнила свой… Почему-то ощущаю пустоту на душе. Все люди, с которыми я в этой жизни связана незримыми ниточками, сейчас заняты. Им не до меня. Да и я, если разобраться, пишу им скорее потому, что у меня сейчас просто есть свободное время, которое нечем занять. Ну и, конечно, если я не сделаю этого, потом они не поймут. Начнется «Почему не позвонила? Почему не написала?» Мы живем в мире условностей, придуманных обычаев, обязательных ритуалов, большинство из которых никому из нас не нужны… Если всерьез об этом задуматься, можно, наверно, сойти с ума, придя к выводу, что любые отношения между людьми, любые переживания — любовь, ненависть, ревность, отчаяние — есть просто клишированный набор действий, которые мы включаем в себе по собственному желанию… И выключаем потом, как телефон, по которому звонить некому, да и тебе больше никто не позвонит. Чисто чтоб заряд не тратить впустую, иначе батарейка сядет, и может сдохнуть раньше времени. — Проблемы? — тактично спрашивает водитель не оборачиваясь. — Если только надуманные, — слабо улыбюсь я. И, увидев в зеркале заднего вида непонимающий взгляд, добавляю: — Спасибо, всё хорошо. — Просто у вас был очень грустный вид. — Жизнь вообще невеселая штука, — отвечаю, отворачиваясь в окно и давая понять, что не расположена к беседе. — Позвольте с вами не согласиться, — не унимается парень. — Жизнь — отличная штука. Вы в Париже, городе мечты и сбывшихся надежд! Разве это не прекрасно? — Наверно, — соглашаюсь я. — А еще этот город умеет хранить чужие тайны — поверьте, я знаю о чем говорю! Поэтому если вы захотите поделиться с настоящим парижанином чем-то сокровенным, разделить с ним свою боль, то можете не стесняться. — Спасибо, я подумаю над этим, — говорю я. Просто чтобы он отвязался. Сейчас его веселый голос немного раздражает, как жужжание жизнерадостного комара над ухом. Хотя, надо отдать должное, от тягостных мыслей этот парень меня отвлек, за что ему спасибо. Да и вообще, пора заканчивать с моей дурацкой привычкой по малейшему поводу загонять себя в депрессию. Вик говорит, что жалеть себя тоже нужно позитивно. «Всё плохо? Да наплевать! Я же сильная, красивая, я прорвусь, у меня всё получится!» Я так не умею, но когда-нибудь наверно научусь. Во всяком случае, буду стараться. За окном в сумерках проплывают очертания зданий, похожих на большие корабли, очень похожие друг на друга. — Нравится? — с нескрываемой гордостью спрашивает водитель. — Все эти дома построены по проекту барона Османа в девятнадцатом веке. Я не сильна в истории Парижа, поэтому переспрашиваю: — Барон Осман? Он был турком? Водитель смеется. — Все иностранцы задают один и тот же вопрос. Конечно нет! Он был настоящим французом немецкого происхождения, и его фамилия на немецком звучит по-другому. В голосе водителя звучит нескрываемая гордость коренного жителя за свой город, свою историю, и свою страну. Ничего удивительного. Люди, приехавшие из менее благополучных мест, словно борющиеся за выживание растения быстро врастают корнями в более благодатную почву, которую тут же начинают считать своей. И даже если порой возмущенно шелестят по этому поводу листвой некоторые деревья, родившиеся здесь — без толку это. Новая поросль более жизнеспособна, так как привыкла выживать в жесточайших условиях. И теперь хочешь, не хочешь, но новых соседей приходится принимать как равных себе. Автомобиль останавливается возле одного из таких домов-кораблей, в котором расположен отель. Расплачиваясь с водителем, оставляю щедрые чаевые — парень помог мне на время избавиться от неприятных мыслей, а это дорогого стоит. Строгий вестибюль отеля украшен живыми цветами, разноцветными лентами, легкомысленными воздушными шарами. Видно, что гостиницу сняли целиком для одного-единственного праздника, на котором чужим не место. Интересная судьба у этих одинаковых домов, которым уже почти двести лет. Как у людей. Кто-то живет своей размеренной жизнью, десятилетиями давая приют целым поколениям добропорядочных семей. А кого-то снимают, словно уличную девку, чтобы получить своё, расплатиться, и уйти, забыв о ее существовании. Регистрируюсь у стойки, получаю ключ-карту, после чего захожу в узкий лифт, где есть место только для меня и чемодана. Лифт сделан «под старину» — с дверью, открывающейся наружу, и соответствующим оформлением кабины. Пока рассматриваешь фигурные завитушки на стенах и панель с бронзовыми кнопками, перестаешь замечать тесноту. Радует ход мысли администрации отеля: если клиенту некомфортно, постарайся отвлечь его красивой картинкой. Глядишь, и простит мелкие недостатки, на которые и правда вполне можно не обращать внимания. Из лифта к моему номеру ведет узкий коридор. От стен пахнет стариной. Хоть и ремонтировали их, и покрасили по-современному, а всё равно идешь и понимаешь, что дому этому больше ста пятидесяти лет. Когда-то по этому коридору ходили господа с тросточками и в модных цилиндрах, гордо шествовали дамы в роскошных платьях… И не исключено, что в дни парижской коммуны, опираясь на эти стены, тяжело шли уставшие, израненные революционеры, мечтающие о коротком отдыхе в одной из многочисленных комнат этого здания. Мой номер оказывается неожиданно просторным — в Европе не принято баловать постояльцев размерами их временного жилища. Широкая кровать с двумя большими подушками, большое зеркало в полный рост, куча вешалок в шкафу, фен в ванной — все это поднимает настроение. Отель и правда продумывал специалист своего дела, пусть ему этой ночью приснится что-нибудь хорошее. Теплый душ смывает с меня дорожную усталость и ошметки тяжелых мыслей. Я — в Париже! Городе, побывать в котором мечтает каждая женщина на земле. Не знает зачем, но всё равно желает этого всем сердцем, потому, что с детства слышит «ах, Париж! Как же это прекрасно!» Наверно это действительно так. Пока всё, что я видела, это аэропорт, ночные огни, и внутренность старинной гостиницы, которая, словно пожилая кокетка, старается выглядеть моложе своих лет. Но ощущение того, что вот оно, счастье, уже наступило, присутствует. Поэтому я стою под струями воды, что шаловливо щекочут мое тело, и улыбаюсь. После душа заворачиваюсь в большое, мягкое полотенце. Беру телефон, вырубаю звук, чтоб не будили среди ночи случайные звонки и оповещения. Потом ставлю будильник на семь утра, кладу телефон на тумбочку, и ложусь в кровать. Прекрасное ощущение ничегонеделания охватывает меня. Никуда не надо бежать, ни о чем не надо думать. Просто лежи себе, сквозь тяжелеющие ресницы смотри в потолок, потихоньку проваливаясь в нежные объятия сна… Звонит отельный телефон, стоящий на тумбочке возле кровати. С усилием отрываю голову от подушки, беру трубку. — Добрый вечер. Не позволите ли принести ужин вам в номер? Ай да сервис! Приятно, черт возьми. Но понимаю, что на ужин у меня просто нет сил. Да и желания тоже. Разнежившееся тело просит сна, да и вообще вредно есть на ночь. — Благодарю, ужинать я не хочу. — Тогда позвольте пожелать вам приятных снов. — Спасибо. Вы очень любезны. Кладу трубку. И едва успеваю донести голову до подушки, как прохладная парижская ночь, прокравшаяся через полуоткрытое окно, ласково заключает меня в свои объятия. Я не сопротивляюсь ее нежности, и тут же растворяюсь в ней — бархатной и мягкой, словно огромным одеялом накрывшей собою город наконец-то сбывшейся мечты… Часть 2 Играет мелодия. Некогда любимая. Теперь я ее ненавижу, так как зачем-то когда-то поставила ее на будильник в телефоне, а сменить на другую всё время забываю. Хороший рецепт разлюбить некогда любимое — заставить его будить тебя по утрам. И всё. Конец чувствам. Воистину от любви до ненависти достаточно даже не шага, а нескольких движений пальцами по экрану твоего гаджета. Со вздохом сажусь на край кровати, вспоминаю кто я, зачем я здесь, и почему мне нужно вставать по будильнику. Голова тяжелая, будто я вчера неплохо отметила какой-то праздник. Ах, да, я же в Париже. Которым, наверно, была опьянена, как любят выражаться поэты, и сейчас у меня похмелье по этому поводу. Или же это я просто не выспалась. Но чувство долга зовет на подвиги, и вот я уже методично, отработанными за многие годы движениями привожу себя в порядок. Душ, зубная щетка, легкий рабочий макияж — тушь на ресницы, немного румян, неяркая помада. Не я же невеста, вот и нечего привлекать лишнее внимание. Волосы собираю в тугой рабочий хвост, чтоб не мешались под руками, одежду подбираю по тому же принципу. Как всегда, удобно для меня на первом месте, стильно — на втором. Кремовая блуза с жемчужными пуговками, темные укороченные брюки и бежевые туфельки на низком ходу. На лицо примеряю решительное выражение и пристальный взгляд убийцы, готового на всё ради своей добычи… Теперь подвожу итог того, что получилось в целом. Ну да, та девушка в зеркале мне определенно нравится. Боевой настрой у нее присутствует, несмотря на явную невыспанность, которую, пожалуй, не мешает еще немного припудрить. Вот теперь порядок. После этого дотошно проверяю фотоаксессуары, словно рейнджер своё снаряжение перед штурмом вражеской базы. Запасной аккумулятор — в специальной фото-сумке. Запасная флеш-карта — там же, сменный объектив — на месте, всё в плотно застегнутых кармашках. Ну и, само собой, главный рабочий инструмент — фотоаппарат, который вешаю на шею. Отлично. Перед выходом из номера кидаю в зеркало контрольный взгляд, представляя что подумают люди там, внизу, увидев меня — ведь встречают сначала по одежке, а потом уже по начинке. Надеюсь, что сейчас я похожа на решительного профессионала, хорошо знающего своё дело. По крайней мере, мне так кажется. Спускаюсь на лифте вниз, открываю дверь — и сразу окунаюсь в шум, которым всё помещение наполнено, словно вскипевший чайник бурлящим кипятком. Не особенно просторный холл отеля буквально забит нарядно одетыми людьми. Все мужчины в костюмах, все девушки красиво причесаны, профессионально накрашены опытными руками визажистов, одеты в праздничные платья. Иной раз смотришь — вроде красиво человек одет, а чувствуется, что покупал всё на распродаже в супермаркете. Здесь же глянешь на толпу, и понимаешь, что эти люди потратили на свои наряды немалые деньги. Особенно — жених с невестой, которые, как и положено, выделяются из толпы. Она — действительно прекрасным белым платьем, шлейф которого волочится по полу, букетом в руке, и той редкой улыбкой, которая бывает только у невест. Он — тем, как нежно, но при этом уверенно держит ее за другую руку, словно подзаряжая своей спокойной энергией, посылая неслышный сигнал: «Дорогая, я рядом. И теперь буду рядом всегда». Несмотря на некоторую тесноту — что поделать, старинное здание навязывает свои правила — люди общаются между собой, смеются, кто-то, отойдя в сторону, пытается говорить по телефону. Только жених с невестой словно застыли напротив выхода из отеля. Репетируют перед фотосессией? Скорее всего. Странно конечно, что они все так рано собрались — на часах без десяти восемь, так что мне точно не придется извиняться за опоздание. Хотя всё равно чувствую некоторую неловкость: люди ждут, и скорее всего меня. Могла бы поменьше вертеться перед зеркалом и выйти немного пораньше. Спешу к жениху с невестой, по пути несколько нервно готовя фотоаппарат к работе. Раздавая направо и налево «извините, извините, простите», пробиваюсь сквозь толпу… И вижу, что на полу в паре метров от жениха с невестой скрючилось всклокоченное, бородатое существо, одетое в клетчатую рубашку с закатанными рукавами и старые, затертые джинсы. В руках существа фотоаппарат, по сравнению с которым мой выглядит как детский велосипед рядом с автомобилем представительского класса. Смотрю — и понимаю, что так нарядиться на свадьбу может позволить себе лишь настоящая мега-знаменитость. Звезда. Колосс в мире фотографии, которому прощается всё, лишь бы он приехал, лишь бы не отказал. Первая мысль, безнадежная, как последний вопль утопающего: «может, это всё-таки кто-то из гостей решил пофотографировать, пока меня нет?». Тут же за ней, словно пуля в голову, бьет вторая — уже паническая. «Может это не „моя“ невеста? Может, я перепутала время, и попала на какую-то другую свадьбу?» Приглядываюсь — и под полупрозрачной белой фатой, целомудренно прикрывающей лицо невесты, узнаю ту самую брюнетку с короткой стрижкой и кривой татухой на шее, которая ослепительно улыбается своему «выхахалю», как его окрестила Вик… И тут на смену мыслям, словно цунами над горизонтом, возникает понимание: я тут больше не нужна. Моё место занято. Меня здесь никто не ждет. Я — чужеродный элемент в этой толпе разряженных гостей. В своем неброском, тусклом наряде и с «хвостом» на голове, я сейчас словно утка, случайно заплывшая в стаю прекрасных лебедей… Ловлю на себе чей-то недоуменный взгляд — мол, кто ты, и зачем ты здесь? Внезапно мне становится трудно дышать. Появляется и нарастает жжение в груди, глаза начинает предательски щипать. Сейчас достаточно мне произнести хоть одно слово, и слезы водопадом хлынут по моим щекам… Трясущимися руками пытаюсь спрятать в сумку свой фотоаппарат, который тут неуместен как вторая палочка в руке второго дирижера, никому не нужного на концерте, так как вполне достаточно одного… Но у меня не получается. По идее, надо бы уйти отсюда поскорее, но я не могу. Ноги стали ватными, еле держат меня, и я чувствую, что если попытаюсь сделать шаг, то могу упасть прямо посреди толпы — а это вообще уже будет выглядеть совершенно по-дурацки. К моему счастью, то волосатое существо встает с пола, что-то хрипло говорит молодым, и те под руку выходят из отеля к длинному лимузину, припаркованному возле здания. Вместе с ними через вращающиеся стеклянные двери из вестибюля вытекает толпа, словно пенное, игривое шампанское просачиваясь сквозь узкое горлышко бутылки. Я остаюсь одна посреди вестибюля. В голове, словно бестолковые мотыльки-однодневки роятся мысли: