Ездила Очоа на пыльной белой «Веге». Она подошла к ней, неся стопку книг и бумаг, которая доставала ей до подбородка. – Вам помочь? Очоа передала мне свою ношу, которая весила как минимум двадцать фунтов, и принялась искать ключи. Я заметил, что она подкрасилась – тени выгодно подчеркнули глубину ее глаз. Выглядела Очоа теперь лет на восемнадцать. – Я еще ничего не ела, – сказала она. Это меньше всего напоминало намек на приглашение – просто жалоба. – А как же обед из дому? – Выбросила. Приготовила какую-то дрянь. В такой день, как этот, отвратно такое есть. Тут на Уилшир есть мясной ресторан. – Может, лучше на моей поедем? Она критически оглядела «Вегу». – Почему бы и нет? Все равно бензину мало. Бросьте это на переднее сиденье. – Я положил книги, и Очоа опять заперла машину. – Только я сама плачу. Мы вышли с территории школы. Я подвел ее к «Севилю». Когда она увидела его, брови ее полезли вверх. – А вы, похоже, удачливый инвестор! – Везет иногда. Она утонула на кожаном сиденье и выдохнула. Я забрался за руль и завел мотор. – Я передумала, – объявила Очоа. – Вы платите. Ела она методично, нарезав свой стейк на маленькие кусочки, накалывая на вилку строго по одному и вытирая губы салфеткой после каждого третьего куска. Я готов был поспорить, что в классе у нее не забалуешь. – Илена была моей лучшей подругой, – сказала она, откладывая вилку и подхватывая стакан с водой. – Мы выросли вместе в Восточном Лос-Анджелесе. Рафаэль и Эдни – ее братья – играли вместе с Мигуэлем. При упоминании погибшего брата глаза ее увлажнились, но потом опять стали твердыми, как черное вулканическое стекло. Очоа отодвинула тарелку. Съела она от силы четверть того, что там было. – Когда мы переехали в Эхо-Парк, Гутиэресы перебрались туда вслед за нами. Мальчики вечно ввязывались в неприятности – мелкое хулиганство, драки… Мы с Иленой были хорошими девочками. Вообще-то просто паиньками. Монашки нас обожали. – Улыбнулась. – Мы были близки, как сестры. И как и все сестры, постоянно между собой соревновались. Она всегда была красивее. Она прочитала у меня на лице сомнение. – Правда. В детстве я была довольно страшненькая, кожа да кости. Довольно поздно развилась. А Илена – пухленькая, мягонькая. Мальчики бегали за ней, высунув языки. Даже еще когда ей было одиннадцать-двенадцать. Вот. – Очоа полезла в сумочку и вытащила оттуда маленькую фотографию. Вот и еще один сторонник хранить прошлое на фотобумаге. – Это мы Иленой. В старших классах. Две девочки стояли, прислонившись к разрисованной граффити стене. Обе в форме католической школы – белые блузки с коротким рукавом, серые юбки, белые носки и двухцветные туфельки. Одна миниатюрная, худенькая и темненькая. У другой, на голову выше, школьная форма не могла скрыть чисто женских округлостей, а цвет лица и волосы оказались на удивление светлыми. – Так она была блондинкой? – Тоже удивились? Наверняка какой-то немец-насильник в роду отметился, в старинные времена. Потом она еще сильнее осветлилась, чтобы окончательно походить на американку. Набралась опыта, сменила имя на Илену, тратила кучу денег на шмотки, на машину… – Только тут до Очоа дошло, что она критикует того, кого уже нет в живых, и Ракель быстро сменила тон: – Но под всей этой наружной шелухой она была настоящим человеком, не какой-то там пустышкой. Действительно одаренной учительницей, а таких очень немного. Она работала с ОО, знаете ли. Ограниченно обучаемые[50] – это не умственно отсталые, как принято считать, но такая категория детей все равно испытывает серьезные проблемы с усвоением знаний. В нее входят все – от одаренных детей с отдельными проблемами восприятия до тех, чьи эмоциональные конфликты встают на пути обучения даже чтению и письму. Учить таких – очень сложное и выматывающее дело. Это может стать либо источником постоянной болезненной неудовлетворенности, либо стимулирующим вызовом – в зависимости от мотивации, энергии и таланта учителя. – У Илены был настоящий дар заставить их проявиться – детишек, с которыми больше никто не мог работать. Просто бездна терпения. Вы этого никогда не подумали бы, увидев ее. Она была… яркая. Всегда сильно накрашивалась, наряжалась, чтобы показать себя. Иногда выглядела просто как девушка легкого поведения. Но никогда не гнушалась сесть на пол вместе с детишками, и плевать ей было, что она запачкается. Буквально влезала им в головы – посвящала себя им полностью, без остатка. Дети ее просто обожали. Вот взгляните. Еще одна фотка. Илена Гутиэрес в окружении улыбающихся детишек. Она стояла на полу на коленях, а они лазали по ней, дергали за подол блузки, клали ей головы на колени. Высокая, хорошо сложенная молодая женщина – скорее просто симпатичная, чем красавица, с совершенно земным, открытым взглядом; овальное личико обрамляет копна желтоватых уложенных волос, выступающих разительным контрастом к латиноамериканским чертам лица. За исключением этих черт – классическая молодая калифорнийка. Того типа, что лежат лицом вниз на песке Малибу, расстегнув лифчик купальника и подставив солнцу гладкую бронзовую спину. Девушка с рекламы «Кока-Колы» и шоу «прокачанных тачек», что заезжает в супермаркет в крошечном топике и шортах и выходит оттуда с шестибаночной упаковкой прохладительного в руках. Она не должна была закончить свой жизненный путь в виде избитого безжизненного куска мяса, засунутого в выдвижной ящик морозильника городского морга. Ракель Очоа взяла фотографию у меня из рук, и мне показалось, что на лице у нее промелькнула зависть. – Илена мертва, – сказала она, укладывая снимок обратно в сумочку и хмурясь, словно я только что совершил какое-то святотатство. – Похоже, они ее просто обожали, – заметил я. – И вправду обожали. А теперь они достались одной старой кошёлке, которой насрать и на них, и на свою работу. Теперь, когда Илену… когда ее больше нет. Очоа расплакалась, прикрывая лицо платком от моих глаз. Ее худенькие плечи тряслись. Она съехала на сиденье кабинки пониже, будто пытаясь спрятаться, и тихо всхлипывала. Я встал, обошел столик и обнял ее за плечи. Под рукой она казалась непрочной и невесомой, как паутина. – Не-не. Всё со мной в порядке. – Но она тут же придвинулась ближе, зарывшись в полы моей крутки, как в нору в ожидании долгой холодной зимы. Держа ее в руках, я вдруг осознал, что ее близость мне приятна. И пахла она приятно. В руках у меня оказалось что-то на удивление мягкое, женское. Я вообразил, как подхватываю ее на руки, легкую, как перышко, и хрупкую, и несу в постель, где ее мучительный плач вскоре смолкает под влиянием самого действенного в виде лекарства – оргазма. Дурацкая фантазия, потому что требовалось нечто большее, чем банальный трах и обнимашки, чтобы разрешить ее проблемы. Дурацкая, потому что вовсе не для этого затевалась встреча. Чисто плотское возбуждение подняло свою уродливую голову в самый неподходящий для этого момент. И все же я не отпускал ее до тех пор, пока всхлипывания не замедлились, а дыхание не стало размеренным. Подумав о Робин, я в конце концов отпустил ее и передвинулся на свое место. Избегая моего взгляда, Ракель достала пудру и быстро исправила нанесенные макияжу повреждения. – Ну я и дура. – Нет, дело не в этом. Панегирики для этого и предназначены. Она на миг задумалась, после чего ухитрилась улыбнуться. – Да, наверное, вы правы. – Потянулась через стол и положила свою маленькую руку поверх моей. – Спасибо вам. Мне так ее не хватает. – Понимаю. – Да ну? – Очоа отдернула руку, внезапно рассердившись. – Нет, пожалуй, что нет. Я никогда еще не терял того, с кем был по-настоящему близок. Вы готовы принять мои самые искренние соболезнования? – Простите. Я вела себя грубо – с того самого момента, как вы вошли. Это так тяжело… Все эти чувства – печаль, пустота и злость на то чудовище, которое это сделало… Такое ведь только чудовище могло сделать, так ведь? – Да. – Вы его поймаете? Тот большой детектив его поймает? – Он очень способный парень, Ракель. По-своему тоже довольно одаренный. Но ему практически не с чего начать. – Да. Полагаю, мне следует вам помочь, так ведь? – Это было бы замечательно. Она нашла в сумочке сигарету и прикурила ее дрожащими руками. Глубоко затянулась, медленно выдохнула дым. – Что вы хотите знать? – Для начала, совершенно стандартный вопрос: у нее были враги? – Совершенно стандартный ответ: нет. Она была популярна, ее все любили. А потом, тот, кто с ней все это сделал, явно не из ее знакомых – мы никогда не общались с такого рода людьми. Очоа содрогнулась, осознав собственную уязвимость. – У нее было много мужчин? – Все те же вопросы… – Она вздохнула. – Перед тем как Илена познакомилась с ним, она не слишком-то часто встречалась с парнями. А после только он и был. – Когда она начала с ним встречаться? – Как пациентка – почти год назад. Трудно понять, когда Илена начала с ним спать. Она мне про такие вещи особо не рассказывала. Я вполне сознавал, что для двух лучших подружек сексуальность вполне могла быть запретной темой. При их воспитании это благоприятная почва для разного рода психологических конфликтов. А с учетом того, что я видел в Ракель и слышал об Илене, можно было не сомневаться, что пошли они в разрешении этих конфликтов разными путями: одна – незакомплексованная и общительная девушка-хохотушка, женщина для мужчины; другая, пусть даже и внешне привлекательная, полна мрачной решимости встречать весь мир в штыки. Я смотрел через стол на темное, серьезное лицо и понимал, что ее постель может быть устлана терниями. – И она так и не призналась вам, что у них интрижка? – Интрижка? Звучит как-то уж больно легкомысленно. Он нарушил правила профессиональной этики, а она на это запала. – Очоа пыхнула сигаретой. – Где-то с неделю отделывалась хиханьками да хаханьками, а потом не выдержала и сказала мне, какой он классный мужик. Я умножила два на два. Через месяц он забрал ее из нашей квартиры. Тут уж все было в открытую. – Как он вам показался? – Как вы уже и сами сказали – подонок. Слишком хорошо одет – бархатные пиджаки, шитые на заказ брюки, искусственный загар, рубашка расстегнута, чтобы было видно волосы на груди – вьющиеся такие, седые… Расточал улыбки, фамильярничал… Пожимал мне руку и слишком долго не отпускал… Полез целоваться на прощание… Но ни к чему не подкопаешься. Почти один в один слова Роя Лонгстрета. – Скользкий? – Вот именно. Не ухватишь. Ей такие типы и раньше нравились. Я этого не понимаю – она такой хороший человек, такой настоящий… Я решила, что это как-то связано с тем, что она потеряла отца совсем маленькой. У нее не было хорошей мужской ролевой модели. Похоже на правду? – Вполне. Жизнь далеко не столь проста, как в учебниках по психологии, но людям нравится находить в них готовые решения. – Он дурно на нее влиял. Когда Илена начала крутить с ним, то высветлила волосы, изменила имя, затарилась всеми этими шмотками… Даже пошла и купила новую машину – «Датсун Зет», на минуточку, турбо. – И на какие же шиши? Такая тачка стоила больше, чем большинство учителей получают в год.