— Его убила она! — продолжала бушевать мать фон Лингера, жестом предлагая забрать у нее стакан. — Вы знаете, вашего сына еще не нашли. Пока идет поисковая операция. И потом, вам не кажется, что ваша невестка слишком хрупкая для того, чтобы нанести рану мужчине, тем более военному? — Значит, она наняла наемных убийц! — Как жаль, что подавать на родственников в суд считается дурным тоном, — тихо проговорила госпожа Агата. Ее свекровь чуть не задохнулась от возмущения, но так и не нашлась что сказать. Хозяйка дома поднялась. — Господин следователь, я вызвала нашего поверенного, как только он приедет — появится у вас. Я была бы очень вам признательна, если бы все вопросы мы решали через него. — Благодарю вас за беседу. Однако должен сказать, что вам, как и всем обитателям дома, запрещено покидать границы поместья. До выяснения обстоятельств исчезновения вашего супруга. Госпожа Агата склонила голову и вышла. Спустилась на кухню. Несмотря на то что в доме обитали почти все родственники мужа, угол кухни, тот, что ближе к камину, негласно оставался только ее территорией. Там стоял… Чай-шкаф. Редко где можно встретить такое, разве что в чайной лавке. Хозяин одной из них и помог Агате выписать это диковинное чудо из столицы. Отторнский белый дуб, ручная работа. Артефакты, встроенные в ящички и полочки, позволяющие сохранять оптимальную температуру для сухих трав, специй и настоек. Баночки валльского хрусталя. Все это стоило немалых денег, конечно. Но ведь она работала над книгами ничуть не меньше мужа, а значит, заслужила маленькие радости! Травы были ее страстью. Агата знала рецептуры чайных сборов и способы их заваривания. Не меньше тысячи уж точно! Раз даже победила в конкурсе женского кулинарного журнала «Ароматный пар» на рецепт лучшего сбора от головной боли. Правда мужу признаться в этом не решилась. Он регулярно пил ее отвары, снимающие мигрень и помогающие уснуть, но к этому ее увлечению относился весьма скептически. — Здравствуйте! — чуть поклонилась она крошечным пузырькам, хранившим за хрустальными гранями покой, бодрость, наслаждение, дельные мысли и сладкие сны. — Помогите, пожалуйста! Сегодня мне как-то особенно тяжело… Слуги привыкли, что чаи она себе заваривает сама, поэтому никогда не беспокоили. Рука сама потянулась к верхней полке — там располагались редкие травы. Маленький заварной чайник риберского камня уже грелся на спиртовке. — Так… Что тут у нас? Собачьи ушки, слезы ветра, цветы рутинника и пряный дунник. — Отвар должен был успокоить, расслабить, привести мысли в порядок. Немного подумав, за основу взяла розовый чай. Банку с цукатами ровики — для поднятия настроения. Взяла чашку, опустилась в кресло у камина, сделала несколько осторожных глотков и задумалась. «Людвиг, где же ты? Как так получилось? Мы считали, что главное — добиться успеха. Заработать много денег. Девочка-сирота после университета. Комиссованный лейтенантик с бешеными приступами головной боли. Денег вечно не хватало. Ты запретил мне трогать родительское наследство… Сказал: „Мы всего добьемся сами!“ И понеслось! Арендованная под самым чердаком комнатка, где мы были так счастливы. Первая книга. Чистка формы перед тем, как идти в издательство…» Агата вспомнила, как она, нервничая, выронила щетку, которой в тысячный раз смахивала с золотых эполет несуществующие пылинки, как муж не дал ее поднять, подхватил на руки, закружил, а потом… Сердце сжалось, в носу защипало, но она заставила себя отбросить лишние эмоции, продолжая вспоминать дальнейшее развитие событий, пытаясь найти хоть что-нибудь. Хотя бы маленькую ниточку, за которую можно было бы потянуть, чтобы распутать этот чудовищный, запутанный клубок. Дальше. Успех. Деньги. Награды… Вдруг объявившиеся родственники мужа. «Почему же ты не защитил меня от них тогда? От этих постоянных оскорблений, от того, что они все время тянут с нас деньги?..» Поместье и земли вокруг они, как потом оказалось, взяли в кредит. У сестры Людвига случилась личная драма — ушел муж. Спасти ее могла лишь крупная сумма, и Людвиг отдал все, что они скопили. Вместе скопили! Агата пила чай, мысленно ругая себя за эгоизм: Людвиг пропал, неизвестно, что с ним, а она думает про родственников и деньги… В доме оставаться было невозможно. Она чувствовала, как половицы и ступени стонут от чужих людей. Людей, которые ей чужды. «Интересно, если я выйду из дома и дойду до конца дубовой аллеи, чтобы прижаться лбом к самому огромному дереву, — это будет расценено как побег?» Подниматься за верхней одеждой не было сил… Ярко-синее небо со слепящим солнцем — будто и не ноябрь вовсе — манило, звало, улыбалось. Обещало спасение. И Агата вдруг поверила. Небу, солнцу, деревьям, уже увядающим, но все еще таким прекрасным, нежным осенним цветам на клумбах сада. Уже у самого выхода машинально схватила шляпку — маленький модный цилиндр, который купила перед самым отъездом из столицы. Выскользнула из дома — и пошла… Вперед. Не оглядываясь. Холод мгновенно сковал тело, но вместе с тем подарил удивительную свободу! Она улыбнулась, полной грудью вдохнула осенний воздух, но вместо спасительной прохлады вдруг почувствовала нестерпимый жар. Огонь обжег легкие, ступни и ладони. Боль… Невыносимая боль взорвала тело. Задыхаясь, она пыталась плакать, но слезы сразу высыхали, превращались в колючую соль, белыми дорожками стягивая кожу. Агате мерещились люди. Обеспокоенные. Один из них, знакомый доктор, что раз в неделю обедал у них в доме, говорил: — Эрик, опомнитесь! Отпустите ее! Это будет милосерднее. Другой, удивительно похожий на бывшего канцлера, которого она один раз видела на приеме — мужу вручали Королевскую премию, и они были приглашены во дворец, упрямо сжимал губы в тонкую белую полоску и отрицательно качал головой. Это был странный бред. Еще в нем были две черные собаки. Одна побольше, другая — поменьше. У нее никогда не было собаки. Муж собак не любил, а ей так хотелось! И чтобы непременно низерцвейга… Эту редкую и очень дорогую породу могла себе позволить разве что высшая аристократия королевства. Ходили слухи, что низерцвейги — порождение магии, что они чувствуют, как ты относишься к их владельцу, и способны перегрызть горло за одни лишь дурные мысли о нем. Ей бы такая собака не помешала. И дело вовсе не в деньгах или престиже! Просто ей всегда нравились их длинные, торчком стоящие ушки. А еще низерцвейг, если бы он у нее был, непременно защитил бы свою хозяйку! И горло перегрыз. Кое-кому… Картинка была размыта, но все же госпожа фон Лингер видела, как собака, та, что помельче, посмотрела на нее с сочувствием. Агата всматривалась в ее янтарные глаза — и становилось легче… — Как вы? — спросили у нее. И она поняла, что очнулась. Глава 3 Дом был старым и каким-то неухоженным. Если бы Агате пришло в голову написать роман о привидениях — они бы обязательно обитали в таком вот доме… Но привидений не было. В доме жил мужчина с собаками. Барон Эрик фон Гиндельберг. Бывший канцлер их королевства — Великого Отторна. «Жил-был бывший канцлер… Странно как-то жил…» Раз в неделю приходил кто-то: убирал и готовил. Наверное, женщины из соседней деревни. В те часы, когда в доме находились посторонние, становилось еще тише. Агата не знала, как такое возможно… Чудно. Завтрак барон готовил сам. Заливал пшеничные хлопья молоком и щедро посыпал ягодами. Иногда жарил пышный — на зависть любой хозяйке — омлет. Или подавал свежайший творог. Судя по вкусу, закупались они у одного и того же фермера. Собакам готовил явно кто-то посторонний. Такое ощущение, что призрак Может, она все-таки поторопилась, решив, что в доме нет привидений? «У бывшего канцлера были две большие черные собаки, и Призрак готовил им еду. Кашу с мясом…» По крайней мере, Агата «призрака» не то что не видела, она его и не слышала-то ни разу! Призраки, они ведь обожают наполнять дом жуткими, леденящими душу звуками. По крайней мере, она думала о них именно так. А этот призрак был тихий. Но он был, наверное, потому что представить себе бывшего канцлера готовившим еду собакам… не получалось. За неделю у них с Эриком фон Гиндельбергом выработалось четкое расписание — точность выполнения можно было проверять по минутам. В шесть утра он вставал — Агата всегда просыпалась, когда полы начинали скрипеть под тяжелыми мужскими шагами и собачьими лапами. Хозяин дома вежливо здоровался с собаками, иронично беседовал с Гроном, нежно с Эльзой. Кстати, Агата заметила, что даме разрешалось капризничать. После еды собак выпроваживали наружу. В семь пятнадцать барон стучал ей в дверь. Негромко. Аккуратно. Но как-то очень выразительно. «Да, я отдаю себе отчет в том, что вы в моем доме, в постели, из которой вам запрещено вставать без крайней необходимости, — говорил этот стук. — Я понимаю, насколько это все двусмысленно. Но я должен о вас позаботиться. И знаете, мне это приятно…» — Войдите, — отзывалась Агата… И в звуках ее голоса слышалось: «Я, наверное, должна протестовать. И требовать, чтобы меня отправили в больницу. Или домой. И вообще, я в ночной сорочке при постороннем мужчине! Просто ужас! Но… Обо мне так давно никто не заботился. Я уже и забыла, что так бывает… Мне так спокойно рядом. И так хорошо пишется… Как никогда…» — Вы принимали лекарства? — спрашивал он, всегда поворачиваясь к ней спиной, пока она ела. — Да, — отвечала она этой спине. — Доктору все еще не нравятся анализы вашей крови. — Спасибо за ягоды. — Я заметил, что их вы едите. В отличие от выпечки, которую оставляете нетронутой. — Я еще и шоколад люблю. С орехами, — призналась она. — Доктор пока запретил. Подобная пища может спровоцировать кашель. — Я понимаю. — Поправьте меня, если я ошибаюсь… — вдруг сказал он. — Как я понял, великий писатель у вас в семье — это ваш супруг? — Совершенно верно. — И книги выходят под его именем. И к вам, официально, это не имеет никакого отношения. — Людвиг — замечательный выдумщик и рассказчик. Слушать то, как он рассказывает в лицах свою историю, как проживает ее вместе с героями… Это просто удовольствие. Но… он не умеет переносить свои слова и мысли на бумагу. Совсем. Получается слишком шаблонно. Деревянно. Просто никак. — И? Вы сначала стенографируете? — И это тоже. Стенографирую, уточняю те места, которые понятны ему как писателю, но не совсем понятны мне, как слушателю. Договариваюсь о структуре книги. — А потом вы художественно оформляете его байки? — Истории… — Простите. — Ничего. Людвиг искал неболтливого филолога записать его книгу. Того, кто в перспективе мог бы научить его писать. Так мы познакомились. — И как? Получилось? — Что именно? — Научить.