В самой «комнате» обнаруживаю того самого мужчину, он лежит на старой железной кровати, прикованный к ней наручниками и укрытый толстым одеялом. Я не ошиблась, мужчина здесь точно не по своей воле, засов и наручники тому подтверждение. Подхожу ближе, чтобы разглядеть мужчину и убедиться в своих подозрениях. Его лицо покрыто ссадинами и ранами, напоминающими то ли царапины, то ли укусы. — Любопытство, Василиса, чревато плачевными последствиями, — раздается позади голос, и я вскрикиваю. Оборачиваюсь и натыкаюсь на Графа. — Наверх, — командует он и я пулей вылетаю из помещения. Черт. Черт. Черт. В гостиной не успеваю добежать до лестницы, меня перехватывают грубо за руку и разворачивают на сто восемьдесят градусов. — Вчера мне показалось, что ты умнее. Я дергаюсь и вздрагиваю, понимая, что не осталась незамеченной. — Что ты хотела там увидеть? — он цепляет мой взгляд своим и не отпускает. — И что мне с тобой теперь делать? — Мне что, нельзя даже из комнаты выходить? — Можно, — отвечает на удивление спокойно, — весь дом в твоем распоряжении, кроме подвальных помещений. Один раз, Василиса, я предупреждаю один раз. В следующий раз я перестану быть гостеприимным хозяином. Он отпускает меня, разворачивается и уходит. А меня колотит от злости. Он держит меня здесь силой и того парня, наверняка такого же заложника обстоятельств, удерживает против воли. Только я пока еще цела, чего не скажешь о нем, и не собираюсь дожидаться, когда этих уродов переклинит и я окажусь в таком же плачевном состоянии. —Я все равно здесь не останусь, — кричу вслед этому надменному засранцу, — я сбегу, ясно тебе? Он останавливается, оборачивается резко и в несколько шагов преодолевает разделяющее нас расстояние. Глаза горят бешенством, впервые хоть какие-то эмоции в этой глыбе льда. — Очень не советую, если не хочешь быть разорванной на части, Лиса, — произносит холодно, и я вновь вспоминаю о тех зверюгах в вольере. Их клыках, способных разодрать человека на части. Яркий пример лежит там, внизу. — Хочешь познакомиться с ними поближе? — усмехается Граф, словно способен прочесть мои мысли. — Ты…ты просто монстр, — выдаю единственное, что приходит в голову. — И лучше бы тебе об этом не забывать, Лиса. Собаки бегают по территории, если хочешь жить, советую не высовывать нос за порог. Он уходит, оставляя меня в полной прострации. Следующие пару дней я его не вижу, также как и его верного пса. Охраны в доме немного, видимо, никто не думает, что я могу попытаться сбежать, я же не могу выбросить из головы навязчивую идею. Я должна, должна убраться отсюда. Мамочка. Господи, я даже не знаю в порядке ли она. Мои настойчивые просьбы позвонить из раза в раз отклоняются, я практически бросаюсь на охрану, когда они входят в дом и каждый раз натыкаюсь на холодное безразличие. За это время я понимаю, что дом хоть и охраняется, но все же не является неприступной крепостью. Второй выход ведет на задний двор, к вольерам. Там нет постоянной охраны, они лишь делают обход территории раз в пару часов, вольеры пусты, и псы тоже бегают по основной территории. Дверь не заперта, естественно, моего побега они не опасаются, там ведь собаки и охрана, к тому же высокий забор — отличное препятствие. И будь на моем месте кто-то другой, его бы это остановило. Но не меня. Я несколько раз уже прокручивала в голове план. Рядом с вольером две металлические балки, поддерживающие его крышу, если по ним взобраться, можно зацепиться за крышу вольера и подтянувшись, забраться на нее. Для нетренированного человек это могло бы стать проблемой, но не для того, кто столько времени провел на пилоне. Главное выбраться за забор, а потом только бежать. В полицию, например, вряд ли я настолько нужна этим людям, чтобы связываться из-за меня с правоохранительными органами. Проблема заключалась только в собаках, они могли учуять, услышать шум. Я не знала, насколько хорошо они выдрессированы, но прекрасно понимала, что выхода у меня все равно нет. Все, что мне приносили на обед и ужин эти два дня, я хорошенько прятала, мне только лишь нужно было отвлечь собак. На четвертый день своего плена я решаю, что пора. Дождавшись пока стемнеет, я бросаю из окна кухни куски мяса, собранного за пару дней, благо, охрана этого не видит, они вообще, судя по всему, слишком высокого о себе мнения и даже мысли не допускают, что хрупкая девочка может оказаться настолько прыткой. Мой план срабатывает, три зверюги набрасываются на еду, вырывая ее друг у друга, а я, не теряя времени, бегу в сторону заднего входа. Ну давай, Лиса, ты сможешь, надо только вскарабкаться на этот чертов вольер, оттуда на забор и на дорогу. По крайней мере я надеялась, что там дорога, во всяком случае шум напоминал проезжающие мимо машины. Не теряя ни секунды, взбираюсь по слегка покачивающемуся столбу, молясь, чтобы он меня выдержал, скрещиваю голени, плотно обхватив холодный метал бедрами, руками хватаюсь за крышу вольера, та немного прогибается, и я уже практически взбираюсь на нее, когда снизу раздается громкой лай. Вздрагиваю от неожиданности, руки соскальзывают, и я лечу вниз, не успеваю сгруппироваться и больно падаю на запястье. А потом слышу утробное рычание и ощущаю горячее дыхание и скользкую, капающую прямо на лицо слюну. Поднимаю голову и встречаюсь лицом к лицу с со скалящейся и обнажающей клыки зверюгой, и понимаю, что даже дернуться не успею, как меня разорвут на части. Глава 11 Глава 11 Василиса Я смотрю на огромного монстра, дышащего мне в лицо и в уголках глаз выступают слезы. Потому что это все, это конец. Мамочки. Идиотка неуклюжая. Я понимаю, что кричать и звать на помощь бесполезно, стоит мне только шевельнуться, издать звук и зверь меня загрызет. Я знаю, наслышана о том, как они вгрызаются в горло, сцепив намертво мощные челюсти и ничто не сможет оторвать их от жертвы. Монстр не двигается практически, только скалится и принюхивается, а я замираю, забывая даже дышать и стараясь успокоиться, угомонить бешенное сердцебиение и почти теряю сознание, когда слышу голос. — Реми место. Зверь тотчас же делает шаг назад и развернувшись, удаляется. А я не могу встать, не могу пошевелиться, вообще ничего не могу. И мне не приходится этого делать, кто-то подхватывает меня на руки и прижимает к себе. И только сейчас я понимаю, что этот кошмар закончился, что я жива и цела. Облегчение обрушивается на меня взрывной волной, я начинаю рыдать громко и дрожать всем телом. — Что ж ты такая непослушная, Василиса, — я узнаю голос Графа и понимаю, что именно он сейчас несет меня на руках. Инстинктивно цепляюсь пальцами за лацканы его пиджака, словно если отпущу, он исчезнет, а я снова вернусь туда, на землю, к этому черному исчадию ада, порождению преисподней. Он вносит меня в дом и вверх по лестнице, в комнате кладет меня на кровать и включает свет. — Я ведь предупреждал, — произносит он. Я молчу, меня трясет, мне холодно и хочется укутаться во что-то теплое, спрятаться ото всех, и в первую очередь от этого холодного, мертвого взгляда. Я дрожу так, что зуб на зуб не попадает, слезы катятся по щекам, потому что то, что я сейчас пережила — это вообще за гранью. — Надеюсь, больше ты не станешь глупить. — Я говорила, что сбегу, и я сбегу, я не останусь здесь, — мне больно и страшно, но я стараюсь держаться. Он опускает взгляд на мои руки, мои ладони в свои, качает головой и идет в ванну. Возвращается спустя пару минут с аптечкой. — Кажется, скоро это станет традицией, — он осторожно поворачивает мою левую ладонь и я, дернув руку, начинаю шипеть, потому что запястье простреливает острой болью. Мужчина, конечно, это замечает. — Завтра тебя отвезут в больницу. — Со мной все нормально. — Лиса. — Ты не понимаешь да? Мне плевать, плевать на твои приказы, плевать на твое зазнавшееся эго, я не знаю, почему все так тебя боятся, почему никто не препятствовал, когда твои люди утащили меня со свадьбы, но я не боюсь. Мне нечего терять, ясно тебе, ты все уничтожил. И я сбегу, сегодня у меня почти получилось… — Ты не представляешь, о чем говоришь, девочка, — он перебивает меня внезапно, — ты ведь даже не думала, когда соглашалась на эту свадьбу, не так ли? И сегодня, судя по всему, не использовала мозги по назначению. Твои эмоции не позволяют тебе рационально мыслить. А что касается твоего побега, серьезно? Ты правда думаешь, что я настолько глуп, а моя охрана — дебилы? — Что? Я не сразу понимаю смысл его слов. Он смотрит на меня, ждет, пока я осознаю и я осознаю. Сволочь! Какая же сволочь! Я толкаю его в грудь, несмотря на боль в запястье, бью со всей силы, так, что самой больно. Он с самого начала знал, все знал, а я была марионеткой в руках кукловода. Я с самого начала была в ловушке, подопытный кролик, думающий, что он обманул, обхитрил сумасшедшего ученого, а на самом деле ставший очередным безумным экспериментом. — Ты…да ты…я могла повредить себе что-нибудь, твой пес мог загрызть меня. — Реми бы тебя не тронул. И на будущее, Лиса, здесь по всюду камеры, кроме этой спальни, и это только потому, что я все еще добрый, если ты продолжишь выкидывать подобные финты, я добрым быть перестану. Это был урок, Лиса, надеюсь, ты его усвоила. — Ты монстр, боже, какой же ты монстр, — я кричу, глотаю слезы, а он просто разворачивается и уходит. Он оставляет после себя невидимый шлейф отчаяния и безнадежности ситуации, а я смотрю на закрытую дверь и понимаю: какими бы изощренными ни были мои потуги, этот человек всегда будет на шаг впереди. Глупая, Лиса, ты ведь никогда не была дурой, так в какой момент ты променяла холодный, расчётливый ум и твердость характера на повышенную эмоциональность и беспросветную тупость? Когда безмозглость и скудоумие успели стать твоими неизменными спутниками? В ушах все еще звенят жесткие, бьющие наотмашь слова Графа. Урок. Это был просто урок. Он ждал, предвидел каждый мой шаг, наблюдал за моими метаниями, глядя в экран и тихо ожидая, пока я совершу ошибку, точно зная, что не разочарую. И я не разочаровываю. Жестоко. Он мог просто остановить меня, но не стал. Позволил мне испытать весь тот ужас, что испытывают жертвы, угодившие в пасть хищника, в качестве закуски. Кем надо быть, чтобы проворачивать подобные вещи, кем надо быть, чтобы так учить? Понимаю, что теперь уже мало, что могу изменить, что от меня ничего не зависит и все, абсолютно все в руках этого непростого человека. И только от него зависит, каким будет мое завтра и наступит ли оно вообще. И, если бы от этого зависела только моя жизнь, все было бы не так плачевно, но мама, она ведь там, совсем одна. Господи, да я даже не знаю, в порядке ли она. Из глаз самопроизвольно брызжут слезы, я не помню, как и зачем встаю и иду к двери, как преодолеваю темный коридор и лестницу. В доме тихо и темно, лишь тусклый свет уличных фонарей, проникающий сквозь не зашторенные окна кухни, освещает пространство вокруг. Я даже не знаю, зачем спустилась, зачем покинула «свою» комнату и только у той самой лестницы, ведущей вниз, туда, где находится такой же пленник, как и я, — брат по несчастью, останавливаюсь и осознаю, что нахожусь в запретной для меня зоне. И надо бы уносить ноги, пока мое вторжение еще остается незамеченным, надо, и я даже собираюсь развернуться и уйти, ругая себя за собственную дурость и не понимая, в какой момент ноги сами понесли меня в эту сторону, когда снизу доносятся приглушенные, еле слышные голоса. Один из них знакомый — твердый, холодный, второй — сиплый, охрипший. Видно, дверь в камеру пленника открыта, но мне так и не удается уловить суть разговора. И вопреки собственным желаниям, вопреки здравому смыслу, вместо того, чтобы уйти, я делаю шаг вперед, еще один и так пока не оказываюсь в непосредственной близости от двери в камеру, распахнутой настежь. Не знаю, чем руководствуюсь, наверное, подсознательно стремлюсь убедиться в своей правоте, в том, что первое впечатление об этом человеке меня не обмануло. — Пить, — доносится до моих ушей. Это совершенно точно узник, прикованный к кровати. В сознание врывается недавно обнаруженная мной картина — бледный, избитый мужчина в бессознательном состоянии. Что за зверем нужно быть, чтобы сотворить такое с человеком? Что нужно сделать, чтобы с тобой такое сотворили? — Хватит, врач сказал понемногу, — это Аид. Усмехаюсь, верный пес всегда рядом с хозяином. Мне требуется несколько секунд, чтобы осмыслить брошенную им фразу. Врача? Зачем вызывать врача тому, кого вы лично превратили в кровавое месиво? Чтобы помучить? Добиться окончательного результата? Меня мутит от одной лишь мысли о том, что бедняге придется пережить все это снова, а потом оглушающей волной накатывает ужас, а подсознание услужливо рисует неприглядные картинки, всплывающие перед глазами плотным полотном. Ты можешь быть следующей, Лиса. Достаточно лишь разозлить этого монстра. Ноги перестают слушаться, при этом намертво врастая в пол, ступни становятся тяжелыми, словно к каждой из них привязали груз весом в несколько килограммов. — Продолжай, — голос Графа, все тот же спокойный, ледяной тон, от которого каждый раз мурашки по телу. — Нечего продолжать, — сипит пленник, — меня избили и закопали… живьем, очнулся я здесь. — За что? — Неважно. — Давай условимся на будущее, Азазель, если я о чем-то спрашиваю — ты отвечаешь, без лишних умозаключений. Я могу вернуть тебя обратно, твоя смерть — дело времени, филантропия и альтруизм — это не про меня. Рассказывай, или мои ребята вернут тебя туда, где нашли. На последних словах я понимаю, что пора сматывать удочки, обдумывать буду потом. Я разворачиваюсь, едва перебирая ногами и по закону подлости цепляюсь носком за непонятно откуда взявшийся на полу предмет. Удержаться на ногах мне, к счастью, удается, но несдержанный писк, сорвавшийся с губ, выдает меня с потрохами. Глупо бежать, конспирация с треском провалена. Я слышу тяжелые шаги за спиной и сгорбившись, вжимаю голову в плечи, словно это поможет остаться незамеченной. — У тебя напрочь отсутствует инстинкт самосохранения, да? Оборачиваюсь, двое мужчин стоят напротив меня и сверлят взглядами. — Продолжай, — бросает Граф Аиду, а сам делает шаг ко мне. — Пойдем. И я иду, не спорю, не пытаюсь сопротивляться. Ноги сами несут меня вслед за мужчиной, а страх отчего-то отступает, отпуская меня, разжимая душащие объятия. Чувствую какое-то странное, необъяснимое облегчение, не до конца понимая, что именно послужило причиной подобным изменениям в моем сознании. То ли услышанное и непричастность Графа к состоянию пленника, который и не пленник вовсе, то ли абсолютно спокойная реакция на мое появление. Но что-то явно изменилось, словно невидимые оковы спали. — Много успела услышать? — мужчина останавливается посреди кухни, до которой шел, не оборачиваясь, прекрасно зная, что пойду следом. — Не… — прокашливаюсь, пытаясь избавиться от кома, вставшего поперек горла. — Нет. Что теперь? Избавишься от меня? Он усмехается, взгляд как будто теплеет, странный метаморфоз, непривычный, пугающий даже. А потом он поворачивается к стоящей позади него столешнице, наливает воду в стакан и протягивает мне. — Пей.