Я беру послушно стакан, делаю глоток, не спуская глаз с мужчины. — Нет, Лиса, я не стану от тебя избавляться, — отвечает на мой вопрос и добавляет: — пока. И на «пока» я давлюсь водой, а он вздыхает шумно и качает головой. — Ты слишком впечатлительная, Лиса, эмоциональная, не умение сдерживать минутные порывы однажды может сыграть с тобой злую шутку. Он говорит, а я улавливаю едва заметную нотку горечи в голосе, словно он знает, о чем говорит. Взгляд мужчины снова меняется, опять приходит пустота в глубине голубых глаз и какой-то, практически неуловимый, отблеск боли. Или я вижу то, что хочу видеть? Что с ним случилось, люди не превращаются в ледяные глыбы без причин. О чем ты, Лиса, он похитил тебя, силой увел с собственной свадьбы, запер в своей непреступной крепости, натыканной камерами и охраняемой тремя огромными, клыкастыми чудовищами, не позволяя быть там, где ты должна быть. Какое тебе дело до его состояния? — Ты…— я запинаюсь, подбирая слова, — да что ты обо мне знаешь? Тебя когда-нибудь похищали с собственной свадьбы, от которой зависела жизнь самого родного тебе человека, единственного близкого? Тебя запирали против воли в чужом доме, преподавая жестокие уроки? Удерживали насильно там, где тебя не должно быть? Ты когда-нибудь считал каждую копейку, голодая днями напролет, потому что каждая из них на счету? Тебя гнали с работы, приносящей хороший доход и удерживающей наплаву, за чужие грехи, при этом втоптав в грязь? Или может тебе приходилось терять любимого человека, смотреть, как он умирает и понимать, что ты ни черта сделать не можешь? Так что ты знаешь, о моей эмоциональности? Ты ни черта не знаешь, — я говорю на удивление спокойно, монотонно, голос не срывается даже тогда, когда слезы душат, не позволяя продохнуть. Погруженная в собственную боль, я не сразу замечаю, что мужчина напрягся, изменился в лице. Плотно сжатые челюсти и играющие на скулах желваки кричат, что надо сматываться, что вот-вот последует взрыв. По виду Графа понимаю, что, видимо, окончательно перешла черту и сейчас грянет гром. Я делаю шаг назад, словно это поможет, если не остановить взрыв, то хотя бы оказаться подальше от ударной волны. Но вопреки мои ожиданиям, мужчина только шумно вдыхает воздух и произносит тихо: — Иди наверх, Лиса, сейчас я не в том состоянии, чтобы вести конструктивный диалог. О твоей матери и ее состоянии мы поговорим завтра, если не будешь чудить. — Что? — я не двигаюсь с места, ошарашенная его словами. То есть он знал? Он все это время знал и продолжал держать меня здесь? — Завтра, Лиса, все завтра. Иди я сказал, — на последнем слове он повышает голос, — иначе я передумаю. Я колеблюсь, все еще пытаясь осознать его слова. Мама, мамочка. Во что же я тебя втянула? — Иди, — рявкает мужчина уже не сдерживаясь, и я срываюсь с места, бегу в комнату и запираю за собой дверь. Некоторое время стою посреди спальни, желание вернуться и потребовать объяснений рвется наружу, но я беру себя в руки. В этот раз беру и просто опускаюсь на жесткий ковер, вновь и вновь прокручивая в голове последний диалог. Вопросов становится все больше и ни на один из них я не нахожу ответа. Завтра, он сказал завтра. В голове полная неразбериха, но какая-то необъяснимая искорка надежды, зарождается где-то глубоко внутри. Завтра. В глазах внезапно мутнеет, комната вокруг начинает кружиться, теряя очертания, тело становится ватным, и я уже практически теряю сознание, когда где-то на его задворках мелькает мысль, что в стакане была не просто вода. Тук. Тук. Тук. Удар, еще удар. Я морщусь, во рту полная засуха, а со стороны доносится неприятный звук, и я не сразу понимаю, что это всего лишь стук в дверь. Приподнимаюсь и обнаруживаю, что лежала на полу. Тело неприятно ломит, словно не на полу спала, а в сундуке. Как я вообще умудрилась заснуть на ковре? Моргаю несколько раз, силясь вспомнить события вчерашнего вечера. Вода! Настойчивый стук в дверь прерывает мой мозговой штурм и, поднявшись с огромны усилием, я бреду к двери. — Доброе утро, — на пороге стоит Аид. — Я бы не сказала. — Вас ждут внизу, у вас пять минут, — проигнорировав мои слова, он разворачивается и удаляется, а я глупо пялюсь ему в спину. А потом на меня внезапно обрушиваются воспоминания и Аид отходит на второй план. ОН обещал объяснить. Мне требуется не более двух минут на гигиенические процедуры, о том, чтобы переодеться я не думаю, вылетаю в коридор и мчусь к лестнице и вниз. — Быстро, — произносит сидящий за кухонным столом Граф, окидывая меня скептическим взглядом. Вид у меня так себе, да. Сама знаю. Да и плевать. — Доброе утро, сядь позавтракай. Я хочу возразить, открываю рот, но тут же его закрываю, прекрасно помня о последствиях. Сцепив зубы, прохожу и сажусь на стул, никак не реагируя на донесшийся со стороны несдержанный смешок. Только голову поворачиваю, и злобно смотрю на Аида, которому ситуация отчего-то показалась смешной. Граф все это никак не комментирует, молча поглощая яичницу. Впихиваю в себя завтрак, так быстро, словно от этого зависит моя жизнь. — Пищу желательно прожевывать, а не просто глотать. — Ты сказал, что мы поговорим о… — Я не страдаю провалами в памяти, Василиса. Ты закончила? Я киваю, опустив взгляд. — Тогда поехали, — произносит он и прежде, чем я успеваю вставить хоть слово, поднимается с места и быстрым шагом выходит из кухни. Очнувшись, я подскакиваю и бегу за ним, нагоняю уже у самого выхода. Во дворе нас ожидает кортеж из трех «танков». — Куда… — Увидишь, — Граф не позволяет мне договорить и открывает передо мной дверь. Я не сопротивляюсь, просто зная, что это ничего не решит. Молча забираюсь на заднее сидение, Граф садится рядом. Весь путь мы едем в полной тишине. Никто из нас не пытается заговорить. Мне до зуда хочется забросать его вопросами, но вспоминая наши немногочисленные диалоги, я рассуждаю, что лучше мне помолчать. Он не отнекивался, не пытался юлить и взять свои слова обратно, а потому и я решаю подождать. Какая-то, едва уловимая, искорка доверия проскальзывает в сознание. Глупо, особенно в свете последних событий, еще вчера я пыталась влезть на крышу и сбежать от этого человека, а сегодня мне хочется ему поверить. К тому моменту, когда машина достигает пункта назначения, я успеваю известись и накрутить себя до чертиков, окончательно теряясь в догадках, но, когда автомобиль притормаживает, а я машинально бросаю взгляд на окно, мое сердце делает кульбит и останавливается на мгновение. Я узнаю здание, которое тысячи раз видела на глянцевой брошюре. Я разглядывала его часами, вчитывалась в каждую строчку на бумаге, каждый вечер, перед сном. Это практически стало традицией. Глубоко внутри рождается догадка, от чего сердце заходится в бешенном ритме и удары гулом отдаются в ушах. — Ты меня слушаешь? — слышу сквозь шум в ушах. — Я… — Пойдем, — не дожидаясь, пока ко мне вернется способность складывать слова в предложения, Граф выходит из машины, придерживая для меня дверь. Я все еще не верю, отгоняю радостные мысли, страшась разочароваться, боясь, что все разрушиться, как карточный домик. Молча следую за мужчиной, периодически оборачиваясь и косясь на его охрану. Сегодня они почему-то изменили своему привычному виду и вместо белых костюмов, на них красовались черные. Граф, не произнося ни слова, проводит меня по коридорам, вверх по лестнице, игнорируя лифт, на третий этаж, где останавливается у самой дальней двери. — Входи, — командует он, открывая дверь, а я пошевелиться не могу больше, тело отказывает, ноги не двигаются, я до последнего боюсь увидеть там не то, что ожидаю больше всего. — Лиса, — уже настойчивее, выводя меня из ступора. Я делаю шаг внутрь, палата встречает меня тишиной, внутри никого нет и я растеряно оглядываюсь и оборачиваюсь к Графу. Нет, ну нет, это ведь не очередной урок послушания? Я ведь все сделала, как он сказал, я… Чувствую, что вот-вот на глазах выступят слезы. Господи, когда я превратилась в такую плаксу? Смотрю на мужчину, ищу в его взгляде хоть намек на объяснение, а он только кивает куда-то вперед. Проследив за его взглядом, натыкаюсь на окно, присматриваюсь и сквозь неплотные шторы мне удается разглядеть силуэт за окном. — Иди, — разрешает мужчина и подталкивает меня к вперед, сам же не двигается с места. И я, наконец придя в себя, срываюсь и лечу вперед, только теперь заметив дверь, ведущую на террасу. Открываю ее с такой силой, что он с грохотом бьется о косяк. Мама вздрагивает и поворачивается, а меня ноги держать перестают, все, на что меня хватает — подойти ближе и упасть на колени, рядом с ней, вцепляясь мертвой хваткой в ее халат, словно если отпущу, она исчезнет. Я больше не пытаюсь сдерживать слезы, утыкаюсь носом в колени мамочки и начинаю рыдать навзрыд. — Лиса, доченька, ну что ты, — мама гладит меня по голове, успокаивает, а сама всхлипывает. Поднимаю голову и встречаюсь с ней взглядом. Она выглядит все такой же уставшей, но лицо, кажется, преобразилось, нет в его выражении той удрученности, отсутствия желания жить. — Ты прости меня, доча. — За что? — всхлипываю, не понимая, к чему это она. — Как ты здесь оказалась? Не знаю, зачем спрашиваю, все и так понятно. Он привез. Но как, не силой же тащил? Она наотрез отказывалась от лечения, она жить отказывалась и ни за что бы не доверилась незнакомому человеку, не пошла бы с ним против воли. Мама, словно почувствовав, что за нами наблюдают, оборачивается и смотрит сквозь окно. Какое-то время они с Графом сверлят друг друга взглядами, но мужчина не спешит двигаться, просто стоит, словно к месту пригвожденный. — Он…как он тебя уговорил? — прерываю гляделки. — Некоторые могут быть весьма убедительными, — мама снова поворачивается ко мне, я продолжаю смотреть на человека, который, кажется, спас ей жизнь. Глава 12 Глава 12 Граф За день до свадьбы Василисы — Я не понимаю, зачем ехать лично, я мог отправить в больницу парней, — недоумевает друг, он не любит, когда нарушают его планы, особенно когда их нарушаю я. — Уверен, что мне не стоит ехать с тобой? — Мне не пять лет, Аид, я вполне могу обойтись без няньки, и с каких пор мои решения подлежат обсуждению? Он не отвечает и только заигравшие на скулах желваки выдают недовольство происходящим. — Лучше скажи, какого лешего ты все еще здесь, когда должен быть на полпути в столицу? — Рейс в пять вечера, — пожимает плечами на мой удивленный взгляд. — Чем тебя не устроила машина? — усмехаюсь. — Предпочитаю передвигаться с комфортом, — он отвечает как ни в чем не бывало. Клоун. — Насчет Барского… — Не сейчас, расскажешь завтра, я прилечу вечером. Мне пора. Он не спорит, кивает только. Информация о женихе Василисы сейчас не столь важна. Свадьбы не будет — это факт. В том, что Аид сделает все как надо я не сомневаюсь. Все разговоры вполне терпят до завтра. Попрощавшись с другом и отдав последние указания, на что Аид кривится и закатывает глаза, мол, не дурак, все сам знаю, я отправляюсь в больницу. Аид прав, мне совершенно незачем ехать туда лично, но бредовое чувство долга не дает мне выжидать в стороне. Парни у меня далеко не глупые, переговорить с врачами и организовать транспортировку пациентки из одной клиники в другую они способны и без меня, и по всем законам логики, в условиях моего статуса, именно они должны этим заниматься, но я отчего-то считаю необходимым поговорить с матерью Лисы лично. В отделении онкологии я ориентируюсь быстро. Найти лечащего врача женщины также удается без труда. — Я не могу раскрывать информацию о пациентах, — пожилой мужчина садится напротив, смотрит на меня серьезно, подозрительно даже, с опаской косится на парней, непременно сопровождающих меня на каждом шагу, и сейчас стоящих за моей спиной, вынуждая нервничать врача, потому что Аид все-таки параноик. Однако стоит отдать доктору должное, не прогибается мужик, хоть и боится, на уровне интуиции чувствует опасность. У врачей она вообще неплохо развита, интуиция. И к ним я всегда относился уважительно, а после того, что мне пришлось пережить — и вовсе. — Вы меня не поняли, у меня уже есть вся необходимая информация и о диагнозе мне известно, о прогнозах в целом тоже. — Но как же, — удивляется он, — откуда, это…