— Так просто примешь отказ? — его удивление мне понятно, слухи обо мне и моих методах идут впереди меня. Но своих людей мне еще наказывать не приходилось, учить — да. — Каждый мой человек работает на меня добровольно, мне не нужны безвольные рабы, я им не доверяю. Но, если ты примешь мое предложение, то с этого дня будешь жить по моим правилам. — Я могу подумать? — Думай, Азазель, думай, работа на меня отнюдь не благо, ты должен понимать, на что подписываешься. У тебя будет время решить, пока окончательно не восстановишься, можешь не отвечать. Я оставляю его в тишине, гашу свет и закрываю за собой дверь, а после, вопреки всем законам логики, вопреки здравому смыслу, иду в спальню, порог которой мне вообще не стоит переступать. В комнате все еще горит ночник, девчонка нашла себе занятие, днем и ночью поглощает книги, таская их из моего кабинет. Ей не запрещали, там нет ничего ценного, только книги, разве что. И то, сомнительная ценность, остались от прежних хозяев. Подхожу ближе, сажусь рядом на кровать и забираю книгу из рук спящей девушки. Взгляд цепляется за надпись. Марио Пьюзо «Крестный отец». — Интересный выбор. Убираю книгу в сторону и с трудом давлю в себе желание прикоснуться к девчонке. И все же не выдерживаю, делаю, пожалуй, самую большую глупость за вечер. Провожу костяшками пальцев по светлому личику и в очередной раз задаюсь вопросом: зачем ты появилась в моей жизни? А в следующий момент Лиса морщится и открывает глаза. — Привет, — произносит она, когда наконец удается привыкнуть к свету. Глава 14 Глава 14 Василиса Я просыпаюсь от легких, едва различимых, прикосновений. Мне требуется несколько секунд, чтобы привыкнуть к тусклому свету ночника и разглядеть лицо человека, которого все эти дни я так отчаянно ждала. Глупо? Наверное, глупо. — Привет, — отчего-то хочется улыбаться. Нет, я совершенно точно сошла с ума, потому что не должна я так на него реагировать. Несколько дней, потребовалось всего несколько дней, чтобы мое отношение к нему перевернулось с ног на голову. Казалось, прошла вечность со дня моего появления в его доме. Тогда, несколько дней назад, я ненавидела его, боялась и так отчаянно хотела сбежать, избавиться от общества человека, который подписал приговор моей матери. А он спас, спас ее, дав возможность, обеспечив всем необходимым. И тогда, оставив маму в палате, убедившись, что она в порядке, я даже не задумывалась над тем, что собиралась сделать, на автопилоте бросилась в объятья Графа, запинаясь и меля какую-то сумбурную чушь, не умея подобрать слова, которыми бы можно было выразить мою благодарность и те эмоции, что я испытывала в тот момент. Осознала неуместность своих действий только спустя несколько долгих секунд в его объятьях, окутанная его запахом, его теплом. А потом он сделал то, чего я и вовсе не ожидала. Поцеловал. Так настойчиво, так жадно, выбивая все мысли из моей головы. Я не сопротивлялась, не могла просто, меня не целовали раньше, не сложилось как-то, и этот бешенный напор, эта грубость сметали все на своем пути, не оставляя даже шанса на сопротивление. И когда отпустил он меня, когда развернул и отправил домой, на меня отчего-то накатила такая волна разочарования, что в пору было разрыдаться. Дура? Однозначно! Я не помнила, как спустилась по лестнице, как преодолела узкий коридор, как села в машину. Очнулась только, когда меня доставили в особняк. Одну. Он не поехал и позже тоже не появился. И все последующие дни я провела в надежде, что вот-вот откроются ворота, появится он. А он все никак не приезжал, словно избегал меня, сторонился после произошедшего. Я его не винила, он лишь поддался минутному порыву, в конце концов именно я бросилась ему на шею. Это было неуместно. Бунты я больше не устраивала, о Графе спросила лишь раз, сбежать тоже не пыталась, незачем было. Маму лечили, ей предстояла операция, и как бы мне ни хотелось знать больше, как бы ни хотелось быть там, рядом с ней, я давила в себе всякие порывы на необдуманные действия. Видимо, урок все же подействовал. А может я просто наконец упокоилась, пусть и не знала, что от меня потребуется взамен. Наверное, я просто устала. Устала от бесконечных качелей, от проблем, тянущихся длинной вереницей, от жизни в вечном страхе и просто плыла по течению, тихо ожидая возвращения хозяина особняка. — Привет, — он не улыбается в ответ, смотрит только внимательно, прожигая ледяным взглядом. Но мне почему-то нестрашно, больше не страшно. Удивительно, как один лишь миг, одно лишь событие может изменить твое восприятие. — Интересный выбор, — он кивает на книгу в руках, а я мысленно ругаю себя за то, что опять умудрилась уснуть во время чтения. — Почему? — поддерживаю этот странный диалог. Графа не было несколько дней, он спас мою мать, обеспечил ее лечение, забрал меня со свадьбы и до сих пор не объяснил зачем, но вместо того, чтобы поговорить о действительно важных вещах, мы обсуждаем мои предпочтения в литературе. — Не знаю, наверное, я слишком предвзято мыслю, но удивился бы меньше, останови ты свой выбор на Остин, например, или Бронте, — его губ касается едва заметная улыбка. — Почему именно они? Граф пожимает плечами, отводит взгляд, а на лицо его опускается мрачная тень. Он больше не говорит, не смотрит на меня, словно погрузившись куда-то глубоко в себя, глядит в одну лишь точку. И не могу я объяснить, что движет мною в следующий момент, но отбросив одеяло, я подаюсь вперед и обхватив мужчину за шею, прижимаюсь к нему, не пытаясь анализировать свой порыв. Мне почему-то кажется, что сейчас Графу это нужно. Все это кажется нелепым до безобразия, я не могу его чувствовать, не могу знать, о чем он думает, мы не знакомы толком, не говорили практически, да я даже имени его не знаю, но интуиция вопит, что сейчас ему плохо, больно даже. Я не знаю, что это, не могу найти логическое объяснение, просто чувствую. Он напрягается, а потом обнимает меня в ответ и перетягивает на себя, словно я пушинка какая-то, будто не вешу ничего. Я в один лишь миг оказываюсь у него на коленях, прижатая к груди мужчины. — Я даже имени твоего не знаю, — произношу тихо, практически шепотом. — Я вообще ничего о тебе не знаю. — Леша, — произносит он хрипло, обдавая мою шею теплом своего дыхания. Я настолько поражена своей реакцией на этого мужчину, тем внезапным доверием, что растет во мне с каждой минутой, тем необъяснимым ощущением безопасности и желанием продлить этот миг, что не сразу понимаю: он ответил на мой невысказанный вопрос, больше похожий на претензию. Так просто. — Леша, — повторяю зачем-то, — красивое имя. — Обычное. — Наверное, я должна извиниться, за свое поведение, — я немного отстраняюсь, ровно настолько, чтобы иметь возможность заглянуть в его небесно-голубые омуты, — и поблагодарить за маму, только я одного не понимаю…Зачем тебе это? — Боишься, что попрошу что-то взамен? — он снова напрягается, смотрит на меня и такой взгляд у него становится, пугающий, пробирающий до дрожи. — А ты попросишь? — я не знаю, какой ответ хочу услышать, наверное, где-то в глубине сознания меня беспокоит этот вопрос. Не выдерживаю больше взгляд, направленный на меня, хочу отвернуться, но Леша не позволяет, цепляет пальцами мой подбородок и поворачивает голову к себе, заставляя смотреть прямо в глаза. — Чего ты боишься, Лиса, ты согласилась выйти замуж, даже не поинтересовавшись личностью своего жениха, — в его голосе слышится усмешка и осуждение, словно я глупая, ничего не смыслящая девчонка, бросившаяся на амбразуру, не подумав о последствиях. Может, так оно и было, может, мой поступок был нелогичен, но я хотела спасти мать. И я ничуть не стыжусь своего решения, даже если со стороны оно выглядит глупым. — Не надо меня осуждать, ты не был в моей шкуре, я делала все, что могла, все, что от меня зависело и даже больше. Я просто отчаялась, понимаешь, у меня не было другого выхода. Мне не к кому было обратиться за помощью. Однажды, я предпочла гордость здоровью матери, может быть всего этого бы не случилось, прими я предложение…— я осекаюсь, понимая, что это уже лишнее и отношения к делу не имеет. — Какое предложение? — надежда на то, что он пропустит мои слова мимо ушей, разбиваются с треском о холодный взгляд и хриплый шепот. — Какое предложение, Лиса? — повторяет настойчивее, не услышав от меня ответа. — Это не важно, — отвечаю, ругая себя за несдержанность и длинный язык. Прав он, мои эмоции бегут впереди паровоза и нужно учиться брать их под контроль. — Помнишь, что я тебе говорил? — В твоем клубе, мне не раз предлагали оказывать дополнительные услуги за отдельную плату, доволен? — мне неприятно об этом говорить, до сих пор чувствую на себе сальные взгляды Седого, его пошлые предложения и угрозы. Не вышвырнул только потому, что на меня поглазеть посетители клуба приходили. — То есть ты их не оказывала? — он смотрит на меня, словно уже знает ответ и просто развлекается. А мне непонятен этот азарт, я еще в прошлый раз все высказала. И если не поверил, если считает меня… — Не противно? — Что? — он выгибает бровь, щурится, не понимая, о чем я спрашиваю. Сейчас поймешь. — Не противно было целовать шлюху? — выдаю обиженно. — Я видел записи с камер, Лиса, продолжишь настаивать, что уволил я тебя незаслуженно? Твои мотивы мне понятны, но… — И что ты видел? Видел, как я трахалась с посетителями клуба? Это ты видел на записях? — В самих кабинках камер нет, но ты ведь не станешь отрицать, что использовались они в основном для оказания тех самых дополнительных услуг. — Что ты хочешь от меня услышать? Что я спала с толстосумами за деньги? Нет, я не спала, как бы тебе ни хотелось оправдать мое увольнение и успокоить совесть. Заказы на приватные танцы я брала, да, у меня выхода не было, либо так и получать больше, либо искать другую работу, в общем-то мне и пришлось ее искать, — не могу сдержаться, как бы там ни было, он уволил меня несправедливо, и обида никуда не делась. — Теперь мне стоит извиниться? — он усмехается. Так просто поверил? Или решил устроить очередную проверку? Урок? — Мне не нужны твои извинения, я лишь хочу знать, зачем ты все это делаешь? Зачем сорвал мою свадьбу и почему тебе никто не препятствовал. Кто ты, черт возьми, такой? — Я не дал тебе совершить ошибку, Лиса, считай, что так я замаливаю грехи прошлого. Несколько лет назад мне не хватило власти, чтобы помочь девушке, попавшей в похожую ситуацию, сейчас у меня эта власть есть. Тебе не нужно знать кто я и чем занимаюсь, достаточно того, что пока ты со мной, тебе ничего не грозит. — А та девушка, что… — Она умерла, — он обрывает меня, давая понять, что говорить об этом не намерен. Я не настаиваю, сама не понимаю, зачем вообще решила спросить. На автопилоте просто. Я решаю оставить дальнейшие вопросы на потом, судя по тому, как напрягается мужчина, по его тяжелому, шумному дыханию, разговор перестает быть ему интересным и ответы на свои вопросы я просто не получу. Не сейчас. — Знаешь, — я снова прижимаюсь к нему, словно котенок, ищущий тепла в руках хозяина, — я ждала тебя, каждый раз, когда ворота открывались, каждый раз, когда въезжала машина я подбегала к окну. Глупо, да? Я не знаю, зачем это делала, и я все еще тебя не понимаю, но… Он останавливает меня одним лишь прикосновением, проводит костяшками пальцев по скулам, спускается ниже, цепляет подбородок, не позволяя отвести взгляд, а потом целует, снова. Как тогда в больнице, жадно и нетерпимо. Руки опускаются на мою талию, сжимают крепко, даже больше. И, наверное, мы оба тонем в этом безумии, мы не знакомы практически, я ненавидела его всем сердцем еще несколько дней назад, а он сделал для меня больше, чем кто-либо другой. И я не знаю, сама себе не могу ответить, что между нами происходит и не хочу анализировать, в этот момент не хочу. Только зарываюсь пальцами в его волосы, отвечаю на поцелуй и чувствую, как задирается моя футболка, а через секунду она летит в сторону, а меня опрокидывают на кровать. Граф нависает сверху, расставив руки по обеим сторонам от моей головы, всматривается в мое лицо и вновь набрасывается на мои губы, словно теряя контроль, который я уже давно потеряла. Следом за моей футболкой, летят пижамные штаны и его вещи. Руки мужчины блуждают по моему телу, не пропуская ни миллиметра, сжимают, гладят, губы покрывают каждый сантиметр кожи, жаля, оставляя метки. И лишь когда он скользит пальцами по резинку белья, я сжимаюсь, словно очнувшись от дурмана. Я отстраняюсь, дергаюсь, сжимая бедра. — Что, — он, кажется, тоже приходит в себя. — Я…у меня… — Ты девственница? — его брови летят вверх, и пелена из желания и похоти спадает окончательно. Взгляд становится сосредоточенным, выражение лица меняется. И мне становится страшно, потому что Граф явно зол и ответ мой ему точно не понравится. Но я, конечно, дура, но не настолько, чтобы врать в такой момент, а потому киваю, честно отвечая на его вопрос. — Блядь… — еще секунда и мужчина уже одевается, натягивая брюки, после чего хватает рубашку с пола и вылетает из комнаты, громко шарахнув дверью и оставляя меня в полном недоумении. Это что сейчас вообще было? Вообще все это? Глава 15 Глава 15 Граф Черт. Черт. Черт. Нет, это просто какой-то сюр, так не бывает просто. Словно судьба нарочно тычет меня носом в прошлое, туда, где одна ошибка стоила мне всего.