Он давно читает меня словно открытую книгу, с первого дня нашего знакомства и по сей день. Несколько лет прошло, а у меня все события прошлых лет до сих пор перед глазами стоят. Так и не сумел забыть. И от того сейчас больнее и от самого себя все тошно. А причина всему сейчас лежит на старом разложенном диване и мирно посапывает под тонким одеялом. Нельзя было мне ее трогать. Столько лет я считал, что нет в этом мире ничего, что заставило бы меня потерять контроль и способность рационально мыслить. — Нормально, — отмахиваюсь, не собираясь развивать тему. — А ты? — задает он вполне своевременный вопрос. — А я хреново, — усмехаюсь и сажусь на ступеньки рядом с Аидом. Нет, я не жалею, да и о чем жалеть? Я не барышня все-таки ранимая. Что сделано, то сделано и прошлого не воротить. Я сопротивлялся, сопротивлялся так долго, как только мог, точно зная, что причиню ей боль, и я причиню. Пусть ненамеренно, но вполне осознано. И до последнего вдоха буду помнить ее взгляд: отчасти потерянный и в то же время настойчивый. Слова, так неосторожно брошенные в момент ее удовольствия навсегда врежутся в память. Зачем ты только появилась в моей размеренной жизни, Лисичка? — Мне не нравится то, что ты задумал, ты хоть понимаешь, что живым скорее всего из этой войны не выйдешь? — впервые за долгое время, Аид повышает на меня голос, практически теряя контроль над собой. Я не виню его, понимаю прекрасно, что он сейчас чувствует, но решение всегда оставалось и остается за мной. Мои решения не обсуждаются, Аид это знает, но сейчас он не просто моя правая рука, сейчас он мой друг. Он рисковал жизнью, спасая меня, вырывая из лап смерти, с которой у меня старые счеты и я до сих пор по ним не заплатил. — Мы уже все обсудили, — отвечаю, не решаясь взглянуть на того, кто столько лет был мне верным другом и преданным соратником. — Зачем? Чего ты этим добьешься? Просто уезжай вместе с ней, — я не удивлён, знал, что именно это он и скажет. Предложит бежать. И где-то в его словах, конечно, присутствует логика, и, быть может, любой другой именно так бы и поступил, а я не хочу и не могу. Не выход это. Я без того много лет живу в тени, с каждым днем все больше теряя уверенность в том, что существую на самом деле. Но так или иначе я свободен и не хочу лишаться этой свободы. В покое меня не оставят, больше нет. Слишком долго я делал то, что хотел, слишком долго наводил страх на шакалов, что теперь сбились в стаю отбросов, в стремлении свергнуть самопровозглашенного короля. Я не хотел всего этого, мне было плевать на законы и правила их прогнившего насквозь мирка. Все, чего я хотел — месть — и я ее получил, сполна отплатив всем тем, кому был должен. Это была своего рода война, из которой я вышел победителем, но которая, как оказалось, не была окончена. Многих не устраивает то положение, что я занимаю сейчас. Людям свойственно ненавидеть то, чего они боятся, а сейчас они боятся меня. Эта война не прекратится с моим исчезновением, обо мне не забудет по мановению волшебной палочки, а у меня нет желания и оглядываться каждый раз, когда я слышу шаги за спиной. Может, будь в этом замешан лишь я один, грози опасность лишь мне одному, я бы выбрал иной путь, принял другое решение, но так уж вышло, что жизнь преподнесла мне очередной сюрприз. И этот сюрприз перевернул все с ног на голову. Она — все, о чем я могу думать, все, что имеет значение. Ее безопасность важнее всего. — Она поедет без меня, ты знаешь, что так будет лучше. — Для кого лучше? — не успокаивается Аид. — Лучше для нее. — Ты не знаешь наверняка. — Знаю. Я действительно знаю. Нет у нее будущего рядом со мной, даже если выживу, даже если сумею выбраться с минимальными потерями, я ничего не смогу дать этой девочке. Все должно было быть иначе, требовалось лишь помочь и держаться от нее подальше, а я не смог. — Она не поймет, — тон Аида уже не столь настойчивый, как прежде. — Ей придется. Не поймет и не простит, конечно. А после этой ночи и вовсе возненавидит. Перед глазами так и пролетают воспоминания о нашей близости. Столько отчаяния было в глазах этой девочки, столько мольбы. Маленькая, потерянная, оставшаяся одна в целом мире девчонка пыталась найти утешение во мне. А я давно разучился утешать и вообще быть человеком. Забыл, как это, когда душу рвет от желания обладать, когда хочется касаться каждую секунду, вдыхать любимый аромат. Так было проще. — Ты делаешь ошибку, брат, девочка с открытым ртом на тебя смотрит, ей ведь больно будет. Да и ты…я же не слепой, ты можешь сколько угодно цепляться за прошлое, но себе хотя бы не лги. Хватит винить себя за чувства, ты всего лишь человек, уверен, Лера бы хотела видеть тебя счастливым. Я не перебиваю его. Впервые за долгое время, упоминание имени той, которою я любил больше жизни, не причиняет боль. Только тепло, разливающееся по телу, каждый раз, когда я вспоминаю ее. Надеюсь, там она нашла покой. Нет, чувство вины никуда не делось, оно всегда будет со мной, как напоминание об ошибках, ошибках, за которые пришлось дорого заплатить. А что касается прошлого, я перестал цепляться за него в тот проклятый вечер, когда прогнал Лису из комнаты. Столько страха и непонимания было глазах девушки, столько боли. Мне многое пришлось переосмыслить, понять. Тогда, стоя в пустой спальне, которая лишь по воле случая, оказалась незапертой, в окружении предметов, от которых так и не сумел избавиться, я многое понял. Я так сильно погряз в болоте своего отчаяние, что не заметил, как потянул за собой тех, кому не повезло оказаться рядом. И я бы рванул к ней, потому что так было нужно, если бы не звонок, заставивший меня сорваться с места. В ту же ночь я вылетел в столицу, и спустя несколько часов стоял у входа в реанимацию, все еще надеясь, но уже тогда понимая, что это конец. Врачи боролись за жизнь матери Лисы, а я понятия не имел, как посмотреть ей в глаза и сообщить о случившемся. И я не смог, трусливо надеясь на чудо, практически жил в стенах навороченного онкологического центра, требуя от персонала невозможного. Вы когда-нибудь сообщали людям о смерти близкого человека? Рушили его надежды? Его веру в чудо, будучи тем, кто вселил в них эту веру? И я не сообщал. И не мог просто взять и отнять такое хрупкое счастье. Лиса поверила, а я подвел. Умом я, конечно, понимал, что сделал все возможное, а то, что произошло дальше: исход операции, осложнения, кома… — я никак не мог повлиять на эти события. Но кому от этого легче, правда? — Нет, Аид, впервые за долгое время я поступаю правильно, — я действительно верю в то, что говорю. Со мной ей не будет счастья. Такая нежная, добрая, открытая — она из другого мира и лучше ей оставаться там. — Она будет в безопасности. — Ей будет больно. — Это пройдет, со временем. У нее будет все, что для этого нужно. — Дурак ты, — он качает головой. — С чего ты взял, что ей не будет грозить опасность? — Потому что я сделаю все, чтобы до нее не добрались. Азазель поедет с ней. — Не слишком ли быстро ты стал ему доверять? — в голосе Аида нет упрека, скорее удивление. — Он не предаст. Сложно сказать, что в этом человеке вызвало мое доверие. Абсолютное отсутствие в нем хотя бы намека на страх или условие, выдвинутое им в обмен на согласие? Но я доверился. И доверил ему то, что теперь было едва ли не самым ценным для меня. Впрочем, кто еще сумеет защитить ее лучше, чем профессиональный убийца? Он будет рядом, я точно знаю, что не отступит, не оставит. По взгляду видел, по реакции. — И что, вот так просто откажешься от нее? Барский вполне себе завидный жених, а в ближайшее время станет законным супругом. — Брак фиктивный, — я срываюсь прежде, чем успеваю подумать. Прикрываю глаза, понимая, что попался на очередную словесную провокацию точно также, как и несколько лет назад. — Где фиктивный, там и настоящий, — подливает он масло в огонь, а мне каждое словно больно по сердцу режет. Я понимаю, конечно, все понимаю, но не могу иначе. — Он хороший парень. Выдавливаю из себя бесконечно тупую банальность. Хороший парень. Да, черт возьми, хороший. И, если быть честным с самим собой, он лучше меня. На его руках нет крови, он не успел превратиться в монстра и рядом с ней не успеет. И, может, оно и к лучшему, может, этот брак принесет им обоим покой. А я…я сделаю все, чтобы этот покой никто не нарушил. Жизнь — удивительная штука. Я был уверен, что парень садист и подонок, такой же, как его отец и я ошибся. Парень потерял жену и ребенка, жил в аду, будучи уверенным в том, что убил их. Изо дня в день проживая Ад лишь для того, чтобы вспомнить, что произошло и как он мог сотворить что подобное. Как мог собственными руками лишить жизни любимую женщину и не еще родившегося малыша. До какого отчаяния должен был дойти человек, чтобы так просто заявиться к врагу? Без оружия. Без защиты. А он заявился, пришел, не побоявшись. Жажда мести — сильнейший стимул, я-то знаю. И взгляд парня буквально источал ненависть и желание отомстить, а я не мог его не понять. Я точно также хотел крови в прошлом, точно также считал, что легкая смерть — это благо, а не наказание. Общий язык мы нашли, я дал слово поквитаться с папашей Барским, он сделать все, чтобы Лиса обо мне забыла, оказавшись далеко. Подальше от всей этой грязи. В тишине и спокойствии, начала новую жизнь. И лишь одна моя ошибка сейчас грозила разразиться катастрофой. Слабость — вот что губит людей, а я дал слабину. — Ты сейчас сам-то понял, что сказал? — А что я сказал? — Отдашь свою женщину хорошему парню? — Она не моя. — Ну-ну. — Прекращай. — Как знаешь, — он пожимает плечами. — Не говори после, что я не предупреждал тебя о последствиях. — Никакого «после » не будет. Я верю в то, что говорю. Я потерял контроль, совершил ошибку еще в тот день, когда подпустил ее слишком близко, когда поддался собственным желаниям вопреки здравому смыслу. Когда позволил себе, пусть ненадолго, вспомнить, как это — быть нормальным человеком. Только я давно не нормальный, за мной по пятам ходит смерть. То, что случилось на кладбище, лишь прибавило уверенности в моем решении. Нападения я, конечно, ждал, но до последнего надеялся, что они не решатся, что здравомыслие возьмет верх. Не взяло. Так будет и дальше. Ей не место в этой среде, она заслуживает большего: нормальной жизни, семьи, детей. При мысли о последних мне становится не по себе и в очередной раз я проклинаю себя за чертову слабость. Не нужны девочке такие последствия. — Нам пора ехать, — я поднимаюсь на ноги, оборачиваюсь, бросая последний взгляд на дом. Утром, когда Лиска проснется, меня здесь не будет, а когда поймет — будет уже далеко отсюда. — Будь счастлива, Лисичка. Спускаюсь, иду к машине под озабоченный и недовольный взгляд Аида. — Даже не попрощаешься? — на моем пути вырастает Рустам. Руки опущены в карманы, взгляд острый. Азазель тоже недоволен моим решением, правда, переживает не столько за меня, сколько за нее. — Это ни к чему. Береги ее, — хлопаю его по плечу, — и найди хорошего гинеколога. — Зачем? — он смотрит на меня непонимающе. —Она поймет. Сажусь в машину, на дом больше не смотрю. Аид занимает место впереди. Пора перевернуть страницу и закончить эту историю. Девочки, до конца следующей недели я завершу эту книгу, а после у меня в планах "Дети". На данный момент у меня есть частичная картина для истории Димы и Юли - она эмоционально тяжелая, впрочем, есть и другая история, которую я хочу воплотить в жизнь. Пока не решила, какую из них я выберу, но начало уже положено в обеих. В общем, цикл пока продолжаем, а дальше будет видно. Глава 26 Глава 26 Лиса Меня будит скрип старой двери. Открываю глаза, в комнате стоит полумрак, а со стороны доносятся шаги. Не успев полностью проснуться, пытаюсь сосредоточиться на происходящем. Шаги становятся все громче, пока в поле моего зрения не показывается Рустам.