— Пропусти. Глава 3 Глава 3 Василиса — Да, мамуль, все хорошо, на работу иду, ага-ага, мам, мы сотню раз с тобой это обсуждали, прекрати себя хоронить раньше времени, все мам, я уже пришла, утром заскочу, — прощаюсь наспех с мамой и кладу трубку. Совсем не хочется в очередной раз ссорится. Она хоронит себя, совершенно не думая о том, как при этом чувствую себя я. Как я без нее? После смерти отца мы остались вдвоем, никому не нужные и для всех чужие. Родственники отца сразу же отказались от нас, сделав вид, что не имеют с нами ничего общего. Оно и понятно, отец пошел наперекор всем, пошел на принцип, отказавшись жениться на женщине своего круга и выбрал простую школьную учительницу. Его родня нас так и не приняла, а нам и не нужно было. Мы были счастливы втроем. А потом папы не стало. Он ехал домой, торопился с очередной важной встречи, говорят летел на огромной скорости из аэропорта, когда на встречу, откуда не возьмись, выехал грузовик. Отец погиб на месте, говорят не мучался, умер сразу. Хоронили мы его в закрытом гробу, как сейчас помню. И все тогда от нас отвернулись, и друзья его, так называемые, и партнеры. Никто даже помощь не предложил. Хоронила отца мать, на похоронах практически никого не было. Только мы, да подруга мамы. Никто больше не пришел попрощаться. Родители и брат отца, правда, вскоре заявились к нам в дом с документами, подтверждающими, что дом принадлежит отнюдь не нам. Распиской в нос ткнули, мол, отец деньги в долг брал, а покрыть долги не покрыл. Нас попросили освободить особняк, бизнес отца тоже отошел в чужие руки. Маме тогда не до того было, она только мужа похоронила и жила на каком-то автопилоте, только ради меня. А я…я словно почву под ногами потеряла, замкнулась в себе, говорить перестала. Молчала несколько месяцев, переживая свою боль. На улице мы, слава Богу, не оказались, у мамы осталась ее однушка, которая принадлежала только ей одной и была получена в наследство от ее родителей. Там мы и поселились. Вернуть наш дом и то, что по праву принадлежало нам, мама не пыталась, хоть и подозревала, что дело там не чисто было. Не мог отец в такие долги влезть и ничего матери не сказать. Но бороться она не стала, у нее дочь осталась несовершеннолетняя. Так и сказала: «Пусть подавятся». Время шло, я постепенно пришла в себя, не без помощи специалистов, конечно. Мама работала, много, очень много. Услуги психологов уже тогда не были дешевыми. Две смены в школе и частные уроки по вечерам. Она с ног валилась, но виду старалась не показывать. А полгода года назад у нее обнаружили рак. Он хорошо поддавался лечению и, казалось, болезнь отступила. К сожалению, ремиссия длилась недолго. Наш враг вернулся. Мне пришлось оставить университет, взять академ и идти работать. Мама была против, но я даже слушать не стала. Хваталась за все подряд, потом вот в клуб повезло попасть. Училась на месте, можно сказать. Прошлое в секции, сначала художественной, а потом спортивной гимнастики, значительно увеличило мои шансы получить место. Разные вещи, конечно, одно дело на соревнованиях двенадцатилетней девчонкой выступать и совсем другое полуголой перед озабоченными мужиками на пилоне извиваться, то и дело отсвечивая стратегически важными местами. Вхожу в клуб, улыбнувшись охраннику и иду внутрь. Кто-то из девочек уже разогревает собравшихся гостей. Я сегодня заступаю во вторую смену. Сегодня у нас аншлаг, народу тьма, а все из-за долбанного танцевального шоу с практически полным обнажением. Клиенты слюни пускают, только ведра подставить успевай, но пятничные вечера самые прибыльные. Здесь и девки голые, и приват, и потрогать можно. Последнее, впрочем, каждый раз вызывает у меня приступ тошноты. Сначала я отказывалась работать по пятницам, все никак не могла переступить через себя, девчонки только у виска крутили пальцем. А потом счета за лечение мамы стали расти, и начальник надавил, уволить грозился. Мне ничего не оставалось, как стиснув зубы идти и танцевать. И позволять себя касаться гребанным извращенцам, у половины из которых на пальце сверкали обручальные кольца. Хоть бы постеснялись. В гримерке целая толпа девчонок, по пятницам нас всегда много. Морщусь и покашливаю от едкого сигаретного дыма. Сколько раз просила не курить здесь, но кто меня слушать будет. Я и без того здесь белая ворона. — О, неженка наша явилась, — противный прокуренный голос Алины заставляет меня закатить глаза. Она у нас тут вроде местного авторитета, любовница Седого, одна из… Я давно перестала обращать внимание на ее трепыхания и попытки плюнуть желчью, как можно дальше. Остальные девочки только скалились всегда, поддакивая своем негласному лидеру. А мне плевать было. Я работать приходила. — Ну как там твои подносы, спинку еще не надорвала? — Главное, чтобы ты ничего не надорвала, клиентов обслуживать неудобно будет, — огрызаюсь, одновременно натягивая на себя резиновое нечто. Презерватив какой-то, ей-богу, а не костюм. — Что ты сказала, — он дергается в мою сторону, но тут в гримерку забегает Катька. — Девчонки, слышали новость? — чуть ли не пищит от восторга. — Говорят сегодня сам большой босс пожаловал. Смотреть будет. И вроде как он очень даже ничего. Обо мне сразу же все забывают, наперебой обсуждаю владельца клуба, которого никто никогда не видел раньше. Всем заправлял Седой, Борис Михайлович, то есть. Тот еще мудак. Меня не уволил только лишь потому, что я танцую хорошо и народ на меня поглазеть приходит. Пару раз намекал, правда, что пора бы мне на новый уровень переходить. В общем послала я его на этот самый уровень и огребла штраф хороший. Когда наконец приходит время выхода, облегченно выдыхаю, потому что слушать бесконечные планы по очарованию хозяина заведения мне начинает надоедать. Дуры безмозглые. На сцену выхожу, полностью отключив все эмоции, правда, от приступа тошноты избавиться так и не получается. Музыка заполняет пространство, публика свистит и ликует. А я работаю на автомате, бесконечно себе повторяя, что это только работа и так надо. Извиваюсь в такт музыке, повторяя отточенные до автоматизма движения. Настолько отключаюсь, что забываю о порезе на руке, который напоминает о себе, стоит мне забраться на пилон. Острая боль и мгновенное потемнение в глазах. В последний момент успеваю удержаться второй рукой, обхватив бедрами холодный метал. — Ты что творишь, идиотка, — практически визжит снизу Алинка. Программа на пилоне парная и, если сорвусь я, то сорвется и она. Обе шеи себе свернем. Благо гости ничего понять не успевают, да и не слышат нас, а мое не свершившееся падение воспринимают как фишку программы и оглушающие свисты теперь становятся еще громче. Дальше обходимся без казусов, боль, конечно, никуда не исчезает, приходится терпеть. Слава Богу, что руки задействованы минимально и сразу обе, поэтому удается сделать упор на вторую. Взбираюсь выше, обхватываю ногами пилон и, откинувшись назад и вниз, подаю руки Алине. Опасный маневр, но гости в восторге. Начинаем вращение, здесь важны полное доверие и концентрация, стоит сорваться мне и Алине тоже придется несладко. Наращиваем скорость, Алина теперь держится только одной ногой, согнутой в коленном суставе, в остальном все зависит от меня, моей ловкости и способности держаться. Страшно, конечно, но рев толпы того стоит. Купюры летят на сцену, когда мы наконец заканчиваем представление и спускаемся вниз. Внезапно чувствую на себе чей-то пристальный взгляд, не знаю, как это объяснить, но чувствую. Оборачиваюсь в сторону балконов и замечаю какое-то движение, кто-то медленно удаляется вглубь второго этажа. — Чего встала, топай давай, — шипит Алинка, хватая меня за руку и не забывая попутно улыбаться. Быстро собрав купюры, мы уступаем место следующей группе. Ближе к утру выматываюсь так, что еле удерживаю глаза открытыми. Только саднящая боль в руке не дает заснуть. Свою обязательную программу я оттанцевала, теперь остаются только приватные танцы, если кто-то из гостей пожелает со мной уединиться. От одной мысли меня передергивает, в прошлый раз меня практически стошнило на гостя. А нечего было руки распускать, касаться можно только в определенных места и в пределах разумного. Я тогда, совершенно случайно, естественно, соскользнула и коленкой по одному очень важному органу заехала. Джентльмену потому не до касаний было. Пока отдыхаю в гримерке, в помещение снова залетает Катька. Она вообще наш информационный центр местный. — Видали, что в зале происходит, гостей выпроваживают, во дела. Поднимаю голову, не сразу осмыслив сказанное. Сегодня пятничная ночь, слишком рано для закрытия. — Приказ владельца, девчонки, там такие парни из его охраны…ммммм…— произносит мечтательно, а я второй раз за вечер глаза закатываю и тихо радуюсь сказанному. Правда радость моя длится недолго. Ровно через двадцать минут нас всех созывают в зал, и моя жизнь в очередной раз летит прямиков в огромную такую задницу. Ничего не понимая, мы толпимся в неожиданно пустом зале, когда вдруг появляется уже знакомый мне мужчина. Высокий брюнет в белом костюме, выглядящий также, как и на недавней свадьбе. Тот самый, что спас меня от затяжного знакомства с неприятным типом, встречу с которым я еще долго не забуду. Особенно взгляд его. Бррр. — А что, собственно, происходит? — подает голос Алинка, не забывая при этом хлопать глазками и призывно скалиться. На Седого это действует безотказно, а вот брюнета, кажется, ее старания совершенно не трогают. Он только окидывает ее мимолетным взглядом и усмехается криво. А потом громко рушит мою жизнь. — Сегодня был ваш последний рабочий день, расчет получите вместе с выходным пособием. Приказ владельца. А сейчас попрошу собрать вещи и пройти на выход. По залу проносятся возмущения, девочки наперебой что-то выкрикивают, а я стою словно вкопанная и не понимаю, шутка это или кошмар. Из-под ног в очередной раз почва исчезает. Что значит последний день и на выход? — Вы не имеете права, вот так, без объяснений, — вырывается прежде, чем я успеваю осознать, что это мой голос звучит на весь зал. — Вам требуются объяснения? — мужчина переводит на меня суровый взгляд, и я непроизвольно делаю шаг назад. — Вас, когда на работу принимали, кажется, предупреждали, что здесь вы только танцуете, не более, — отрезает, несказанно меня удивляя. Что он такое несет? Седой ведь сам девочкам зеленый свет дал, а теперь нас увольняют? Остальные тоже выходят из шокового состояния и начинают гоготать, озвучивая мои мысли, правда, быстро затихают, когда узнают, что Борис Михайлович здесь больше не главный и деятельность его активная является причиной его увольнения, и нашего за одно. Пока девочки, тихо возмущаясь, хлопают глазами, на меня накатывает такая ярость, что я сама от себя не ожидая, дергаюсь резко и проскользнув мимо неожидающего такой прыти мужчины и его коллег, прорываюсь к лестнице, и мчусь на второй этаж, туда, где находится кабинет Седого. Отчего-то уверенна, что застану там того самого загадочного владельца, уже прекрасно понимая, кого увижу. Но сейчас мне плевать, на все плевать. Я ни в чем не виновата и эта работа мне как воздух нужна. Уже у самой двери меня перехватывают и тянут назад. — Никуда я не пойду, пропустите меня, вы не имеете права меня увольнять вот так, пустите я сама ему все скажу, — упираюсь пятками в пол. — Успокойтесь, — тот самый брюнет больно сжимает мой локоть и тянет в сторону лестницы, — и уходите, пока не стало хуже. — Пропусти, — вдруг доносится из кабинета, и я невольно вздрагиваю. Я, конечно, не ошиблась в своих ожиданиях. Мужчина качает головой, говорит что-то вроде: «доигралась» и отпускает мою руку. Я не жду ни секунды, врываюсь в кабинет и нарываюсь на старого знакомого. На тот самый пустой и холодный взгляд голубых глаз. Мужчина стоит с бокалом в руке и откровенно меня разглядывает. Не так как те, что аплодировали у сцены, без похотливости и неприкрытого желания, а скорее с каким-то презрением. — Выпьете? — усмехается и эта усмешка вызывает у меня желание влезть в душ и хорошенько отмыться. Становится так мерзко и неприятно, что к горлу подкатывает огромный ком, не дающий сделать вдох. Открываю рот и вдруг краем глаза замечаю какое-то движение у стола. Поворачиваю голову и застываю в ужасе. Неподалеку от меня лежит огромный черный пес и опасно скалится, глядя на меня. Душа уходит в пятки и я, кажется, начинаю седеть. А пес продолжает глядеть на меня в упор, обнажая длинные белые клыки. — Он вас не тронет, — сквозь шум в ушах различаю голос большого босса. — Вы, вы не имеете права меня вот так увольнять, — произношу машинально, при этом продолжая смотреть на зверюгу. Господи, какой же он страшный. Монстрюга такой. Разорвет и не подавится. — Вы так считаете? — надменный, пропитанные презрением и снисходительностью голос немного возвращает меня в реальность. Вновь поворачиваю голову к мужчине, когда ко мне возвращается способность двигаться. — Это мое заведение, Василиса, и здесь я могу делать все, что считаю нужным. Вас уволили не просто так и вы должны прекрасно понимать, что каждое совершенное вами действие, ведет к определенным последствиям, — я понимаю, что за мнимой вежливостью и спокойствием кроется огромный такой намек. Вот только я ничем подобным не занималась и вообще не виновата. Да как он смеет вообще? — Послушайте, я честно работала здесь несколько месяцев, я...— запинаюсь, потому что в очередной раз замечаю движение сбоку от себя. Пес поднимается на лапы и уже откровенно рычит. До меня наконец доходит, что я позволила себе повысить голос и эта зверюга чувствует угрозу хозяину. — Реми, место, — произносит мужчина и пес, успокоившись, возвращается на место, но глаз с меня не сводит. — Честно работали, говорите? — он выгибает бровь и делает шаг ко мне. — Да и меня уволили несправедливо, — еще один шаг и еще, я и глазом моргнуть не успеваю, как мужчина оказывается возле меня. Его запах окутывает пространство вокруг, а потемневший взгляд цепляет мой. — Ваш «честный» заработок, — он усмехается, — за пределами этого клуба меня не волнует, но в его стенах правила для всех одинаковы. Если это все, то попрошу на выход, уверен, с вашими способностями, надолго без работы вы не останетесь. Я даже не успеваю понять, что делаю. Рука сама взмывает в воздух и тишину разрезает звонкая пощечина. Осознаю, что натворила, когда громкий лай приводит меня в чувство, а потом меня резко хватают и выводят из кабинета. — Ты хоть понимаешь, с кем ты имеешь дело, идиотка, — откуда не возьмись появившийся брюнет хватает меня за горло и пригвождает к стене. — Отпустите, — хриплю, пытаясь вырваться. — Мне плевать кто он, ясно, все вы одинаковые, гребанные богачи, считаете, что вам все дозволено. — Откуда ты только взялась на мою голову. Собирайся и проваливай, пока еще можешь, не доводи до греха, девочка. С этими словами он передает меня выросшим из ниоткуда двум парням в таких же ослепительно белых костюмах, а сам направляется в кабинет. Меня силой затаскивают в пустую гримерку, дают время собрать вещи и переодеться, после чего вышвыривают за порог клуба и захлопывают дверь. А я стою посреди улицы и думаю, что вот она, беспросветная задница, еще не догадываясь о том, что беспросветная задница меня ожидает впереди. Глава 4 Глава 4 Василиса Не знаю, сколько стою перед закрытыми дверями уже ставшего родным клуба. Словно жду, что они вот-вот откроются и мне сообщат о досадной ошибке. Быть может, даже извинятся. Но нет. Ничего не происходит и на смену злости приходит отчаяние и дикая усталость. И в голове ни одной путной мысли. Поверить не могу, что он просто выставил меня, даже не дослушав. Обвинил черт знает в чем и опустил ниже плинтуса, добивая своими грязными намеками. Не собиралась я руки распускать, само как-то вышло. А потом взявшийся из ниоткуда брюнет и взгляд его бешенный, умей он им испепелять, от меня бы горстка пепла осталась, не более. Его слова до сих пор звоном в ушах отдаются. И понимаю, что все могло закончиться гораздо хуже, для меня хуже, только не легче от этого ни разу. Домой добираюсь в полубессознательном состоянии, только чувствую, как слезы по щекам катятся. Вхожу в маленькую прихожую нашей малогабаритной однушки. Заперев дверь, скатываюсь по ней на холодный пол и наконец отпускаю себя, позволяя себе разрыдаться. Побыть слабой, пока никто не видит и не слышит. Потому что больно, так больно и страшно, что выть хочется. И никто не придет на помощь, никто не решит твои проблемы, потому что это не гребанная сказка, а ты не сказочная принцесса, Лиса. Это реальность. Жестокая, не терпящая слабых, реальность. Жизнь, которая в очередной раз тебя поимела, потому что нет в ней места слабым и обездоленным, они где-то там, на окраине, проживают свой век, пока сильные одним взмахом руки решают судьбы тех, до кого им в общем-то и дела нет. Как нет дела этим хозяевам жизни, до какой-то танцовщицы, каких десятки, свистни и прибегут. И плевать, что у этой танцовщицы мать больна и лечение вообще-то денег требует. Плевать, что какой-то там танцовщице жрать, порой, нечего, потому что экономия должна быть экономной. И еще больше плевать, что невиновата ни в чем эта танцовщица и уволили ее незаслуженно. Плевать. Плевать. Плевать. Да провались ты пропадом и клуб твой туда же, чтобы ни следа, ни единого упоминания не осталось. Ненавижу. Как же я всех их ненавижу.