— Думаешь, я не в курсе, чем ты промышляешь? Видел я, как ты работаешь и где, ноги перед мужиками за отдельную плату раздвигаешь, такая же шлюха, как и твоя мать. Мне хочется ударить его, зарядить по самое не хочу, но я вовремя вспоминаю о своем необдуманном порыве сегодняшним утром, когда ударила хозяина клуба, и бешенные глаза его прихвостня, когда тот выводил меня из кабинета, но, если там все обошлось относительно без потерь, то здесь все могло закончиться иначе. А потому я беру себя в руки и только произношу в ответ: — Моя мать не шлюха, а вы — вор, и мы оба прекрасно это знаем. Он смотрит на меня, во взгляде ни единого намека на страх или сожаление. Он знает, что доказательств у меня нет, а пустые слова и обвинения никто даже слушать не станет. Кто он и кто я. — Если бы не твоя мать, мой брат бы сейчас был счастливо женат на женщине нашего круга, на той, которая подходила ему по всем параметрам, а вместо этого наша семья понесла потери. Ты и твоя мать нам дорого обошлись. Вовка, идиот, на смазливую мордашку позарился и куда его это привело. — Мой отец любил мать, ясно вам, он… — Он любил трахать шлюх, пока одна из них не залетела и не воспроизвела на свет вторую. А теперь пошла вон отсюда, — он толкает дверь позади меня и грубо выталкивает меня в приемную. Я не противлюсь, мне и самой противно здесь находиться. Сволочь. Ненавижу. Развернувшись, пролетаю мимо разглядывающей меня с интересом секретарши и бегу в сторону лестницы. Сердце колотится так, что ему едва хватает места в грудной клетке, а я продолжаю двигаться прочь из этого здания, не замечая льющихся по щекам слез. Ударная волна безысходности и собственного бессилия обрушивается на меня в тот момент, когда я покидаю здание и оказываюсь посреди оживленной улицы. Я просто падаю на стоящую неподалеку скамейку и зарываюсь лицом в ладони. Мною овладевает неконтролируемая истерика, громкие всхлипы доносятся до идущих мимо прохожих, а мне плевать, пусть смотрят, они все равно не поймут. Никто не поймет. Господи, ну за что, за что ты так со мной. Мамочка, я не смогу, просто не смогу смотреть, как она сгорает с каждым днем, как все быстрее из нее уходит жизнь. — Девушка, — кто-то касается моего плеча и теребит довольно грубо. Звонкий женский голос немного приводит меня в чувства. — Эй, с вами все в порядке? Поднимаю глаза, стираю ладонями непрекращающиеся слезы и вижу перед собой миловидную блондинку в нежно-голубом, развивающемся на ветру платье. Не успеваю ничего сказать, как она, улыбнувшись, присаживается рядом со мной. — Может вам помощь нужна? — спрашивает, а я, видимо от переизбытка чувств, вываливаю на нее, — совершенно незнакомую девицу, все, что со мной произошло. И про увольнение, и про умирающую мать. Рыдаю при этом так громко, что вообще не ясно, как девушка умудряется меня понять. Она кивает, говорит что-то подбадривающее, а мне внезапно становится легче. Глупо, конечно, рассказывать о своих проблемах человеку, которого впервые в жизни видишь, с другой же стороны, вряд ли мы когда-нибудь еще встретимся, а если встретимся, то и не узнаем друг друга, скорее всего. — Меня, кстати, Оля зовут, — произносит она, когда я заканчиваю свой душещипательный монолог и практически успокаиваюсь. — А ты? — Я Лиса, можно Вася, — пожимаю плечам. — Ситуация у тебя сложная, конечно, помочь деньгами не смогу, но ты ведь танцуешь? Правильно я поняла? — спрашивает оживившись, а я киваю. — У меня подружка в клубе официанткой работает, сегодня позвонила, говорит, им как раз танцовщицы нужны, набор у них внезапный, платят отлично, я туда не раз прорваться пыталась и все никак, а тут удача, может ты со мной пойдешь, глядишь и тебя возьмут? Наверное, будь я в более вменяемом состоянии, в мозгу бы что-то щелкнуло, но в тот момент шестеренки находились в состоянии абсолютного покоя, и я была не в том состоянии, чтобы сопоставить факты. Глава 6 Глава 6 Василиса — Не думаю, что это хорошая идея, — произношу, когда мы садимся в салон такси. Такси моя новая знакомая вызвала вынужденно, не встреть она меня и не выслушивай мои стенания добрых полчаса, — благополучно бы добралась на автобусе. Но по словам девушки, нельзя проходить мимо, когда кому-то плохо, ведь завтра плохо может стать тебе и кто-нибудь остановится также, как сегодня остановился ты. Странная она, другой бы дело не было до какой-то совершенно незнакомой девицы, средь бела дня ревущей на скамье в центре города под удивленные взгляды прохожих. — А, по-моему, отличная, — пожимает плечами и расплывается в улыбке, улыбке настолько открытой и доброжелательной, что я даже теряюсь на миг и не сразу нахожусь, что ответить. Она напоминает мне солнышко: яркое и упорное, пробивающееся сквозь хмурые, серые тучи в пасмурный осенний день. Приглядываюсь к своей новой знакомой, сейчас, когда моя истерика наконец прекратилась и слезы больше не затуманивают зрение, мне удается разглядеть девушку. Светлые, вьющиеся волосы, большие серые глаза, длинные темные ресницы, маленький, слегка вздернутый носик, на вид Оле не дашь больше восемнадцати. — Мною сейчас только посетителей отпугивать, — усмехаюсь, понимая, что мне вряд ли что-то светит. И зачем я только согласилась, я же как балласт для нее, одного взгляда на меня достаточно, чтобы послать обеих. — Глупости, — отмахивается девушка. Ее, кажется, совершенно не смущает наше странное знакомство, не смущает то, что она вообще-то своими стараниями собственноручно создает себе дополнительную и, совершенно ей не нужную, конкуренцию. И откуда такие берутся? Неужели такие люди еще не перевелись? Я помню, как девчонки цапались друг с другом за клиентов пожирнее, за право выйти первой, как рьяно держались за свои место, будучи готовыми в любой момент вцепиться в горло потенциальной сопернице. Про новеньких, которые бежали от нас сломя голову, наверное, и вовсе стоит умолчать. Что уж греха таить, я за свое место тоже держалась, правда это не помешало одному мудаку законченному выставить меня, словно собаку дворовую, указав таким образом на место. А Оля, она казалась другой, словно не от мира сего, она, видимо, даже мысли не допускала, что я могу занять ее место. Я больше ничего не говорю, не хочу казаться неблагодарной, мне тут помочь пытаются, но, когда машина останавливается у до боли знакомого заведения, я забываю, как дышать. А потом и вовсе начинаю смеяться, как припадочная. Нет, так просто не бывает. Это издевательство какое-то. Оля расплачивается тем временем с водителем и, поглядывая на меня обеспокоенным таким взглядом, открывает дверь и выходит, но говорить не спешит, видно, мой внезапный приступ смеха приводит ее в недоумение. Я выхожу следом и практически сгибаюсь пополам, не в силах остановить эту совершенно неконтролируемую истерику. Это же надо было… не бывает таких совпадений, ну просто не бывает. Я даже не сразу замечаю, что мой истерический смех перерастает в тихие всхлипы. Да как так-то? Как можно вляпаться в одно и тоже дерьмо дважды? — Эй, Вась, ты чего? Понимаю, что выгляжу сейчас, как идиотка полнейшая. Стою посреди улицы, напротив заведения в котором проработала несколько месяцев, и из которого меня выставили сегодняшним утром, обвинив невесть в чем, даже не разобравшись, и бьюсь в истерическом смехе вперемешку с рыданиями. — Вась, да что ж такое, — в голосе Оли появляются обеспокоенные нотки. Еще бы, она, наверное, думает, что у меня с головой не все в порядке. Вот только что нормальная была, мыслила адекватно, говорила. А тут вдруг внезапно в истерику очередную ударилась. — Ничего, Оль, — произношу сквозь добавившуюся, ко всему прочему, икоту, стираю катящиеся с глаз слезы, стараясь привести в норму дыхание и хоть немного успокоиться. Делаю глубокий вдох, еще один и еще, задерживаю дыхание, таким образом не давая себе разрыдаться еще громче и окончательно потерять связь с реальностью, потому что на этот раз Оля не такси вызовет, а санитаров. К тому же на нас уже косятся собравшиеся у входа девицы. И как только умудрились так быстро разнести по городу весть? Хотя, чему тут удивляться, не такой уж и большой у нас город, а «Дикая вишня» всегда на слуху. — Спасибо тебе, я пойду, ладно. Сил нет ничего объяснять и желания, — тоже. Просто хочется убраться отсюда поскорее, чтобы не видеть это место, чтобы не напоминало оно лишний раз о том, какая я неудачница. Потому что достаточно мне на сегодня потрясений, достаточно этих качелей ненужных и эмоций неконтролируемых. — Стой, — девушка хватает меня за руку, не позволяя сдвинуться с места. — Объясни, что происходит. — Это тот самый клуб, из которого меня уволили, — громкий смешок вырывается против воли. — Стоило догадаться, — качаю головой и выдыхаю из легких обжигающий воздух. — Подожди, — она хмурится, сводит брови, — ты хочешь сказать, что они…но ты же не виновата, а тут…это же золотая жила, — восклицает девушка, когда сопоставленные факты в ее голове наконец выстраиваются в ряд, давая общую, понятную картинку. — Ладно, Оль, не бери в голову, я пойду, удачи тебе, — улыбаюсь девушке, она открывает рот, собираясь что-то сказать, а я уже разворачиваюсь, когда в нескольких метрах от нас останавливается огромный, черный автомобиль. И отчего-то становится жутко, а по коже мороз пробегается. Я еще не вижу, но уже чувствую, знаю, кого сейчас увижу, и не ошибаюсь. Водительская и задняя пассажирская двери распахиваются практически одновременно, и из автомобиля показываются уже знакомый брюнет и его хозяин. Нет ни шанса остаться незамеченной, и я почти стону от тупости ситуации. Если утром меня выставили за дверь на пустую улицу, то сейчас здесь явно будет представление для собравшихся невольных свидетелей назревающего конфликта. Я практически кожей чувствую на себе взгляд карих глаз брюнета несмотря на то, что они скрыты за темными стеклами очков. — Вы настолько смелая или глупая, Василиса? — хозяин "Вишни" останавливается прямо напротив меня, сохраняя определенную дистанцию, видимо, моя утренняя пощечина произвела впечатление. Мужчина сверлит меня своим холодным, небесно-голубым взглядом, таким пустым и в тоже время пугающим настолько, что хочется укрыться от него, сбежать, исчезнуть. — Ни то, ни другое, — вдруг подает голос Оля, нарушая возникшее молчание, и тем самым несказанно меня удивляя. Мужчина переводит на нее взгляд, вскидывает удивленно брови, кажется, он только сейчас ее заметил. — Вы допустили непростительную ошибку, выставили за дверь совершенно невиновного человека, даже не позволив оправдаться, не дав шанса объясниться. Даже у приговоренного к смертной казни есть право на последнее слово! — девушка распаляется не на шутку, а я только рот раскрываю, роняя челюсть на землю. Господи, ну что же ты творишь, ты зачем себя закапываешь? — Вы заимели адвоката? — спрашивает мужчина, когда наконец отмирает и приходит в себя, после впечатляющей речи моей новоиспеченной подруги. — Это досадное недоразумение, — отвечаю, игнорируя его насмешливый тон и идиотский вопрос. — Я оказалась здесь случайно и совершенно точно не собиралась унижаться перед вами во второй раз. — Нет, Вася, подожди, — снова вмешивается Оля, а мне уже хочется стукнуть ее, чтобы не закапывала себя еще глубже. У меня шансов здесь нет и ловить мне нечего, а ей…Ей ведь нужна эта работа, сама ведь говорила. — Вы не можете вот так взять и уволить человека, в конце концов есть трудовой кодекс и, насколько я знаю, трудоустройство в вашем заведение официальное. — Оля, — одергиваю девушку. — Очень интересно, — усмехается мужчина, — Аид, — бросает он стоящему позади, истуканом застывшему брюнету и, больше не говоря ни слова, обходит меня и двигается в сторону входа. — Трудовой кодекс, говорите, — обращается к Оле этот самый Аид. — Что же, давайте по закону, увольнение по статье плюс обвинение в проституции с последующей выдачей правоохранительным органам. Такой расклад вас устроит больше? — он говорит спокойно, четко, но в голосе то и дело прослеживаются стальные, угрожающие нотки. Я еще не забыла, как бешено горели его глаза, когда он силой выволок меня из кабинета хозяина. Оля, к моему удивлению, и что уж греха таить, облегчению, молчит. Правда, облегчение мое длится недолго, потому что девушка застывает с открытым ртом и во все глаза пялится на мужчину, будто призрак перед ней стоит. — К…Карим…— произносит дрожащим голосом, когда мужчина снимает очки и встречается с ней взглядом. Я смотрю на эту немую сцену и почему-то начинаю чувствовать себя лишней. Мужчина сводит брови, вперяясь внимательным взглядом в девушку. — Как…ты же…нам сказали, что ты…ты погиб…Ты не помнишь меня? Я Оля, Оля-кнопка, ты… — Вы обознались, — перебивает он грубо, — я настоятельно советую вам обеим убраться отсюда по-хорошему, и больше не появляться, третьего шанса я вам не дам, — теперь мужчина обращается ко мне, расслабленное выражение на его лице ветром сдуло, и сейчас он пугал еще пуще прежнего. — Нет, стой, я бы не обозналась, я знаю…Карим, — последнюю фразу девушка выкрикивает в спину удаляющемуся от нас мужчине. Дергается, собираясь последовать за ним, но я не позволяю, хватаю ее за локоть и тащу прочь, подальше от этих людей, от этого угнетающего места, от заинтересованных взглядов. К черту, разберемся. — Это что сейчас такое было? — спрашиваю, когда мы удаляемся на достаточное расстояние. Смотрю на девушку, на которой теперь лица нет. Ее потряхивает знатно, губы дрожат, глаза покраснели. Она мне сейчас меня же саму напоминает, точно отражение в зеркале. И эти изменения в ее облике меня пугают, потому что выглядит она так, будто вот-вот сознание потеряет. — Оль. — Он…это был он, понимаешь. — Да кто он? — Я думала, что он погиб… — Успокойся, слышишь, может ты обозналась? — Нет! — она срывается на крик. — Я бы никогда не обозналась…его я ни с кем не спутаю и голос его, понимаешь, это был он… — Господи, да объясни ты нормально! — Мы из одного детдома, он старше, намного, — она всхлипывает и по ее щекам скатываются слезы, — он выпустился и сразу в армию…а потом нам сообщили, что он погиб. Мы там все одной семьей были, понимаешь, а он…он мне самым родным был. — Так, успокойся, — хватаю ее за плечи и несильно встряхиваю. Удивительно, как быстро мы поменялись ролями. Я все еще склоняюсь к тому, что девушка все-таки обозналась, но в таком состоянии ее точно нельзя оставлять одну. — Едем ко мне, думать обо всем будем завтра.