Он зашагал по коридору в сторону уголовного розыска. Что они все думали по поводу него? Может, наблюдали за ним или обсуждали его действия? Полицейские участки были обычными рассадниками сплетен, но сплетничать о чужаке тут доводилось редко. Его это раздражало. Атмосфера была спокойная, но напряжение ощущалось — они чувствовали, что в этот раз, может быть, есть вероятность, что лед тронется, что найдется зацепка и что все наконец разрешится. Из дальнего конца комнаты на них смотрели лица детей, теперь уже троих. — Сэр? Констебль жестом подозвала его к себе. Саймон взял телефон, который она ему передала. — Серрэйлер. — Я возвращаюсь, — сказал Джим Чапмэн. — Подберу тебя по пути. — Куда мы едем? — Главная дорога на Скарборо. Серебристый «Мондео», превышение скорости. Сейчас у него на хвосте патрульная машина. Водитель пытается оторваться. Номера совпадают. Выходи на стоянку, я ждать не буду. Саймон бросил трубку и побежал. В машине, которая едва притормозила, чтобы он успел забраться внутрь, Джим Чапмэн обрисовал ему ситуацию. — Они его заметили, потом потеряли. Снова увидели на развязке, посигналили, но он не остановился. Водитель Чапмэна продолжала набирать скорость. — Описание? — Полностью совпадает — у водителя темные волосы, он в темной куртке, и у него очень бледная кожа — отличительная черта, которую отметил парень из фургона… нет пассажиров. Сейчас выехало еще несколько машин, чтобы перекрыть ему все пути. Теперь они ехали по двухполосному шоссе, и Чапмэн тут же связался с патрульной машиной, следовавшей за «Мондео». Саймон вновь испытывал знакомые ощущения, как будто все внутренности сводит от напряжения, это был мощнейший прилив адреналина. Что-то подсказывало ему, что это — оно. Их машина жала уже больше ста, картинки с головокружительной скоростью проносились за окном. Лицо за стеклом автомобиля, водитель, напуганный их скоростью, и еще один, и вот уже никого. Грузовик, прижавшийся к обочине, чтобы их пропустить. Размытое красное пятно. Фура. Оглушительные сигналы. И снова никого. Снаружи шел дождь, небо впереди было цвета серы. Сто пять миль в час, не снижая. А потом, прямо впереди, они увидели голубые огни патрульной машины. — С моря надвигается буря, — сказал Чапмэн. — Ты когда-нибудь ездил по этой дороге? — У меня есть фотография, где я сижу на ослике в Скарборо. — Серрэйлер посмотрел за окно и увидел вторую патрульную машину. Чапмэн снова был на телефоне. Серебристый «Мондео» продолжал двигаться вперед, на восток. Они врезались в стену дождя и дальше понеслись сквозь нее. Восемь Дерьмовый способ зарабатывать на жизнь. Дерьмовая жизнь. Заполнять вендинговые автоматы презервативами и тампонами, торговать палеными сигаретами… Зачем все это? Должно же быть что-то еще. И что-то еще было. Машина могла вполне сносно ехать, когда от нее это требовалась, проглатывая милю за милей блестящей мокрой дороги. Что бы он сказал? Или она, раз уж на то пошло? Мы ожидали, что ты станешь лучше. Мы хотели для тебя чего-то большего. Плаксивые, помятые лица, его водянистые голубые глаза. Такие жалкие. Слабость. Никогда нельзя поддаваться слабости. Было одно темное место. Дыра. Оно было концом, и оно не имело значения. Значение имело только начало. Момент пробуждения. Неуловимая тень тени. Укол предельного ужаса. Дождь лил с неба, и капли ударялись о капот. Насколько далеко теперь дом? Слишком далеко. Значит, не будет больше веселых вечеров с Кирой. Лицо Киры возникло посреди грозы, высветились ее сияющие глаза. Кира. Другая. Забавно это. Кира была синонимом безопасности. Как дом. С Кирой никогда бы не случилось ничего дурного. Это было приятно осознавать. Приятной была сама эта уверенность. Кире нравилось приходить, сбегая из собственного дома, где ей недоставало внимания и где на нее постоянно кричали, давили и ругались. Кира заслуживала большего — кого-то, кто бы ее слушал, играл с ней, веселился, придумывал бы разные занятия. Кира. Почему Кира была другая? Это озадачивало Эдди. Они были прямо сзади. Они отстали на какое-то время, но теперь снова были сзади. Белые полоски, голубые мигалки. Мать их. Трасса была гладкая, скоростная, но дождь не облегчал задачу. Тем не менее хорошо было знать, что ждет впереди, а не бездумно ехать вслепую, надеясь оторваться и удрать. Последний раз, когда Кира заходила, она нашла коробку с фотографиями, и там было несколько из Скарборо. Они ей понравились. Ослики. Крепость. Потом Эдди на ослике. Эдди с ведром и лопатой. А еще открытка с набережной в гирляндах. — Хотелось бы мне туда съездить. Съездим туда как-нибудь вместе? Ты отвезешь меня в Скарборо, Эдди? Почему нет? Натали, наверное, запрыгает от радости, получив возможность передохнуть. А там будут и ослики, и мороженое с ярким красителем в высоких стеклянных стаканах в прибрежном кафе, и игра с молоточками на ярмарке, и продавец сахарной ваты, за которым можно понаблюдать, а потом почувствовать во рту теплую сладость, которая медленно тает на языке; потом лавочка с безделушками прямо в скале; и песок — у променада он мягкий как шелк и лежит целыми кучами, а ближе к воде он гладкий, темный и тягучий, словно мед. Сумасшедший гольф. Лабиринт. Горные тропинки, которые то спускаются вниз, то поднимаются вверх. Скалы. Пещеры. Горные озера. Крабы и морские звезды. Кире бы там все понравилось. Это ребенок, которому стоит показывать волшебство, с которым можно смеяться. Лицо у Киры — любопытное, заинтересованное, полное надежды. Кира будет вне опасности. Кира и была вне опасности. Кира никогда не будет лежать связанная в багажнике машины с закрытыми глазами, еле дыша. Горные озера. Теперь то, что отражалось в них, просвечивало сквозь дождь и лобовое стекло — чистая вода и где-то в глубине странные создания, баламутящие песок. Озера. Скалы. Пещеры. Скала. Пещера. Озеро. Места, где можно спрятаться. Девять — Мне приснилось, что твой отец вернулся. Что он сидит за пианино и играет Скотта Джоплина. Ерунда какая. — Ну он играл Скотта Джоплина. — Разумеется, но почему мне приснилось, как он играет его, именно сейчас? Магда Фитцрой раздраженно заерзала на своих подушках. Она выглядела очень бледной, ее глаза впали, а порезы и раны на голове превратились в твердые коричневые корки, похожие на куски вяленого мяса. В палате было шесть коек, и Магда занимала место у окна, но видно из него было только ошметки облаков и стену соседнего здания. — Это было удивительно, знаешь, он все это играл без нот, просто на слух. — Ты сейчас много о нем думаешь? — Нет. Почему ты спрашиваешь? Такие у них были разговоры — осторожные, неоднозначные беседы, которые требовали от Джейн особого терпения и напоминали, почему она вынуждена была уехать из Лондона и начать дышать другим воздухом — скорее в переносном смысле, чем в буквальном. Магде нравились споры, столкновения, моменты агрессивной конфронтации. Это сводило ее миролюбивого мужа с ума. Для Джейн лучшим решением было сразу оборвать нить разговора. Но когда она это делала, ей приходилось вить новую. — Ты не можешь вернуться домой и оставаться там в одиночестве после того, что случилось. Наверное, нам стоит поговорить об этом. Ее мать отвернулась и стала смотреть в другую сторону. В другом конце палаты храпела пожилая женщина; она лежала под одеялом, завалившись на бок и запрокинув голову. Магда раздраженно втянула в себя воздух. Джейн ждала. Но ее мать очень хорошо умела игнорировать темы, которые у нее не было желания обсуждать. В палату заехала тележка, распространяя запах чая и кипятка. — А вот и я, Вайолет, дорогая, поднимайся. Джейн подошла к тележке. — Я могу вам помочь? У женщины были седые волосы, собранные в конский хвост, и недовольное выражение лица.