Зачем только в тот день Додик взял с собой на дело этого недоумка Алекса? Вначале все шло по отработанной схеме. Войдя в старухину нехилую квартирку, Додик сразу же «включил» робкого интеллигента, церемонно поздоровался, извинился за беспокойство, сослался на давешнего чумового старичка, протянул визитку. Затем спросил уважаемую Нину Михайловну, не найдется ли у нее хоть чего-нибудь для продажи через антикварный салон. Додик всегда носил с собой ксерокопию лицензии и несколько расходных ордеров одной шарашки, в которой числился сотрудником Алекс. Алексу они нужны были для его расчетов с населением, когда оно, то есть население, приносило свой мусор с целью дополнительной финансовой выручки. Алекс работал приемщиком в той самой будке утильсырья, возле которой Додик повстречал общительного деда. Обычно все проходило без предъявления оных бумаг, но данная конкретная старуха была занудой, и бумаги потребовались. Для отвода глаз пришлось даже приобрести у нее какой-то грошовый значок, изведя на это один из расходников. К чернильному набору он даже и не подступался. Интуиция сразу подсказала, что не продаст или заломит. И что тогда делать дальше? Идти чай пить? Он сразу заметил его на почетном месте посередке дубового двухтумбового стола. Видимо, это был кабинет. Старуха завела Додика сюда, чтобы вытащить из бюро жестяную банку с никому не нужными значками и юбилейными медальками. С учетом кабинета в квартире было три комнаты. Три просторные комнаты и такой же просторный длинный коридор и еще один коридорчик, поменьше, ведущий к санузлам и на кухню. Не многовато ли для одной этой старой плесени? Опытным взглядом Додик быстро прощупал периметр – корешки сочинений Ульянова-Ленина в высоком и узком книжном шкафу, какие-то краснознаменные грамоты в деревянных рамках, висящие на стенах, оклеенных «толстовскими» обоями, основательный портрет маслом важного носастого мужика в полувоенном френче. Массивный постамент чернильницы был установлен по центру зеленого сукна рядом со старинным телефонным аппаратом, чугунной пепельницей в виде гигантского дубового листа, чугунным же бюстом деятеля, которого Додик не смог идентифицировать, и стаканом для карандашей из красной яшмы. «Мемориал», – со злой издевкой подумал Додик. Однако наборчик сильно похож на искомый, нужно брать, а вот тот он или не тот, разбираться придется потом, когда он уйдет из квартиры. Только вот как брать? И тогда он «забыл» на этом мемориальном столе свою папку. И уже стоя в прихожей перед крепкой входной дверью с множеством замков и задвижек, он прервал свою жаркую благодарственную речь, «вспомнив» про документы. Он отодвинул старую колоду с дороги и с извинениями метнулся обратно в кабинет. Грузная хозяйка доплюхала только до середины коридора, а Додик уже шел ей навстречу, разводя руками в приступе раскаяния. В правой руке он держал тоненькую папочку, прихваченную им с двухтумбового стола, левая была пуста, на лице – смущенная улыбка. Старуха недовольно хмыкнула и отворила ему дверь на лестничную клетку. Кланяясь и не переставая благодарить и извиняться, Додик допятился задом аж до массивных перил и, только после того как дверь захлопнулась, быстро скатился до первого этажа. Нужно делать ноги, и как можно скорее. Прижимая рукой к спине тяжеловесный и колючий чугунный брусок, который он засунул за ремень брюк и прикрыл пиджачными фалдами, Додик, мелко семеня, приблизился к своей «девятке». Там на переднем пассажирском сиденье его должен был дожидаться напарник. И зачем Додик таскал его сегодня весь день с собой? Вообще-то Поляничев нужен был ему только как силовая поддержка, когда в плане стояла операция по прочесу пустых квартир, которую проводить в одиночку было рискованно, или как тягловая сила, если добыча предполагалась громоздкой. За небольшие деньги этот олух соглашался помочь, не вникая в подробности. Но сегодня лучше было бы его отпустить после окончания первой части программы. Вот только Додик не проинтуичил, за что и поплатился. Алекс не сидел внутри «девятки», он стоял, привалившись к капоту, и курил. Додик не разрешал ему курить в салоне. Тем более такую дрянь. Уже открыв водительскую дверь и примерившись пристроить зад на сиденье, хоть украденный раритет на пояснице этому здорово мешал, но не извлекать же его из брюк на виду у всего честного двора, Додик почувствовал, как что-то проскочило внутри штанины, с глухим звоном выпало наружу и закатилось за колесо. «Чернильница, падла», – догадался он. Алекс, с ходу сообразив, в чем дело, выпавшую часть подхватил и спрятал в карман ветровки, а потом обежал машину спереди и загрузился на пассажирское сиденье. Компаньоны рванули прочь и подальше. Додик, отъехав пару кварталов, остановился и извлек наконец из-за ремня чугунную чушку, позвякивающую крышечкой чернильницы. Сунул чушку напарнику, чтобы тот спрятал добычу в переноску. Алекс предмет из его рук перехватил, но, вместо того чтобы сразу же его поместить в замызганную спортивную сумку с полустертой надписью «Reebok» на боковом кармане, начал вертеть в руках и рассматривать с не свойственным для него вниманием. – Надо же, тут и дарственная надпись есть, – сказал он задумчиво, а потом углубился в чтение округлых буквочек, выгравированных на полированной поверхности пластины, которая явно не имела отношения к данному каслинскому литью, а была припаяна позднее. Додик ругнулся, выдернул из рук Алекса раритет и принялся изучать эту самую пластину, а заодно уж и ажур задней правой лапки. Лапка его порадовала, а вот инородная пластина с поздравлением какого-то Дорошина с какой-то там годовщиной – так его и разэтак – огорчила. Хотя психовать не стоит. Если подойти к делу вдумчиво, пластину можно без последствий отделить, лысые места замазать молотковой эмалью – клиент ничего и не заметит. Пока вертел в руках постамент, вторая чернильница тоже вывалилась из гнезда и с тихим звяканьем соскользнула на ковролин под кресло. Додик вернул постамент Алексу и буркнул: «Уложи все в пакет. Подними, что там укатилось. Пакет спрячь в сумку». Тот пыхтя полез шарить под сиденьем. Всю дорогу напарник сидел молча и даже не заговорил о том, что дело нужно бы отметить, гонорар взял как-то вяло и попрощался странно. Расстались они уже в Алексовой будке, прилепленной к задней стене продуктового магазина. Возле будки толклись бомжи и пенсионеры, терпеливо поджидающие своего деньгодателя. Додик вышел из машины вместе с Алексом, прихватив сумку с товаром. Поляничев направился отпирать свой «офис», а Додик тем временем шатался между бабульками, притащившимися сюда, чтобы сдать в обмен на деньги жестяные стопки сплющенных банок из-под пива и колы, урожай которых они собирали каждое утро, прочесывая места районных гуляний и шаря по урнам возле магазинов. Послушал, о чем вяло переругиваются уже «тепленькие» бомжи, ночующие под крышей соседнего ДК работников здравоохранения, который, судя по размытым буквам на картонном щите, является памятником архитектуры. Еще на щите было написано, что реконструкцию памятника государство обязуется закончить в третьем квартале позапрошлого года. Воспользовавшись тем, что Алекс отвлекся на перебранку со скандальной правдолюбивой пенсионеркой, Будимир Стефанович прошел к нему за прилавок. Сторожко извлек из сумки пакет с товаром, обернул найденной тут же тряпицей, уложил в какую-то коробку, коробку задвинул подальше, в глубь стеллажа, на самой его нижней полке. Разве мог Будимир Стефанович оставить такую важную вещь в машине? А тем более нести ее домой? Вдруг залезут воры, наведенные недоброжелателями и завистниками? Вдруг налетят грабители, наведенные теми же самыми? Вдруг милиция? То бишь полиция? А у Алекса в его тряпье и старье вкупе с цветным ломом никто никогда и ничего искать не станет. В тот же день бодрый и радостный Будимир Стефанович связался с заказчиком и обговорил с ним место встречи, заодно еще раз уточнив условия сделки. На завтра он устроил себе выходной, а утром третьего дня подъехал к Алексову пункту, но Алекса на месте не застал. Пункт был закрыт, на двери висел огромный амбарный замок. Пожав плечами, Будимир Стефанович отбыл по делам, решив заехать позже. Время пока было. Но позже все повторилось, приемный пункт все так же был заперт, а под его дверями уже толпились страждущие и жаждущие, поругивающие лениво, но с пониманием вновь запившего приемщика. Особо поэтому не волнуясь, он позвонил своему напарнику домой, рассудив, что тот может еще долго отмечать позавчерашний успех, который, надо сказать, к Алексу никакого отношения не имеет. Додик вовсе не собирался вытаскивать это чмо на его трудовой пост. Ему просто нужны ключи от хибары, и только. Пусть даст ключи и квасит дальше. Тут, однако, обнаружилось, что Алекс был не пьян и не с похмелья, хотя и пребывал не в себе. На простой вопрос о товаре он вдруг так активно вспенился, что Додику стало ясно – нужно ехать к напарнику домой и разбираться в проблеме. Приехал и поговорил. И разобрался. Сначала Додик подумал, что Алекс хочет тупо денег. Типа повышения зарплаты. Потом, что он хочет очень больших денег, иными словами, решил подельника шантажировать. Потом до Будимира Стефановича дошло, что все дело в той долбаной чернильнице, которая теперь уже неизвестно где. Может, до сих пор лежит на полке, прикрытая тряпками и макулатурой, а может, в убогой квартирке Алекса в бельевом шкафу его гиппопотамихи-жены за стопками трусов и толстых колготок. – Оказалось, что дело в этой чернильнице! В дурацкой надписи на ней! Будь она неладна! – напоследок истерично взвизгнул Додик и притих. Алина насторожилась, почувствовав, что сейчас она услышит нечто важное. Что сейчас он произнесет нечто такое, отчего одним неизвестным в этом громоздком уравнении станет меньше. Но Додонов умолк. Пауза затянулась, сделалась безнадежной и глухой. Чтобы как-то поощрить его дальнейшие душеизлияния, Алина сочувственно возмутилась: – Неужели из-за такой ерунды он распалился настолько, что даже обозвал вас гнидой? И тут же поняла, как сглупила. И это было уже не исправить. Додик не говорил, что Алекс обозвал его гнидой. – Я вам не говорил, что Алекс называл меня гнидой, – задумчиво растягивая слова, повторил вслух ее мысли Додик, а потом вдруг заволновался: – Как ты узнала? Ты там была? Но я тебя там не видел!.. Или Алекс успел тебе все рассказать до того, как отправился на тот свет? Он выкрикнул отчаянно: – Я ничего, совсем ничего не понимаю! Я же ему звонил практически от подъезда… Я пришел, а ты спряталась? Я обыскал всю квартиру, я обшарил даже их вонючий сортир и драные антресоли! Никого, совсем никого в квартире не было, кроме меня и дохлого Алекса! Ты не могла ничего слышать! Но ты слышала… Алина спросила напряженно: – Когда вы пришли, Александр был уже мертв? И дверь была открыта? – Нет, он был еще жив, – с непонятным смешком отозвался внезапно успокоившийся Додонов. – Некоторое время он был еще жив. А потом он стал уже мертв. Не надо было так меня обижать и пугать тоже было не надо. Я не герой, меня пугать опасно. И он тихонечко засмеялся. Так, что Алине сделалось страшно. За последние минуты она подзабыла про страх, начала надеяться, что еще сможет как-то договориться с этим неврастеником, как-то заговорит ему зубы, как-то умаслит или обхитрит. Когда она услышала этот его смех, то поняла, что он прошел свою точку возврата. – Видите ли, уважаемая Алина… Он вздумал мне угрожать. Нет, ему не нужны были деньги. Я же говорю – придурок. Он орал, что пойдет в полицию и все расскажет про мои дела. Напрасно я возился с ним. Люди не знают благодарности. Он ревел, как ишак. Вы представляете себе ишака, деточка? Он ревел, что это была последняя капля. Как будто я силой заставлял его на меня работать. У меня ведь бизнес, вы понимаете? В каждом бизнесе свои правила и свои условия игры. Если у тебя нет прибыли, то и бизнеса у тебя никакого нет, вы согласны, Алина Леонидовна? Мне нужен товар, постоянно нужен новый и качественный товар, и, по возможности, даром. Чем меньше затрат, тем больше дельточка, согласны? Главное, этот Алекс не был никогда моралистом. Иначе бы он и пару дней со мной не продержался. Да разве сейчас есть где-то моралисты с такой-то безработицей? Тех грошей, что ему хозяин лавки платил, только на пиво и курево хватало, вот и подрядил я его информацию сливать, если какая-нибудь ценная вещь на горизонте забрезжит. Там среди нищих старух попадались экземпляры. И он со мной работал, долго, год почти, если не больше. Придурок он был, а не моралист, вот что я вам скажу. Сейчас я вам поясню, в чем дело. Мы ведь с вами никуда не торопимся? А дело в том, что его идиотка-падчерица, а ваша, пардон, подруга, доставляла ему некое аптечное средство. Алекс этой дурехе сказал, что плохо засыпает, а ее маменька часто принимать сие лекарство ему не дает. Вот подружка ваша еще и ему, помимо маменьки, капсюлки и приносила. Великолепное, надо сказать, средство, весьма быстродействующее. Пока старички возятся и достают с полки печенье, мы, а вернее, я, кидаю в их чаек таблеточку или две, по наитию, этого препарата, и старичок через пяток минуток уже в отключке. Берем вещь и уходим. Но это не всегда так, отнюдь, я же не маньяк. Это тогда только, если упорствует старая сволочь и не желает продавать за мою цену. Заломит несусветную, а откуда у меня такие деньги? Сам виноват, не надо было жадничать. Напарничек мой все это прекрасно знал, потому что при сем присутствовал неоднократно. И тут вдруг заявляет мне, что я урод или, как вы только что мне напомнили, гнида. Обидно. Обидно, потому что несправедливо. А крышу ему снесло как раз из-за этой проклятущей чернильницы. В тот раз Алекс был просто пристрастен. Вот если бы я эту вещицу у какого-то незнакомого ему пенсионера приватизировал, он бы не взбух даже на секунду. Получил бы свои комиссионные – ни за что, надо заметить, и забыл бы уже на следующий день. А тут сразу праведным гневом воспылал. Видите ли, я его школьную училку ограбил. Грозить начал. А мне оно надо? Мне мой товар вернуть надо. Я и пришел к нему товар вернуть. Он опять умолк, собираясь с мыслями. Оживился: – Послушай, лапушка, может, она все-таки у тебя, а? Скажи, где прячешь, а я тебя выпущу. Честно, выпущу сразу же. Я же видел, как ты в руках держала баночку ту самую. Чернильничку вставную, с крышечкой. Ты из квартиры Алексовой выходила и баночку выронила. Надо же, какая она прыгучая… Значит, и весь наборчик у тебя должен быть. Где же ему еще быть, деточка? Только у тебя… Алина молчала, не зная, что ответить. Потом спросила медленно: – А почему вы решили, что он пропал? Может, набор все еще там и находится, в этом приемном пункте. У меня машина неподалеку, могу подвезти. Хотите? – Хитрая девочка… Нету ее там, я проверял. И дома у него проверял. Нету нигде. – Зачем же вы тогда его убили? – спросила наобум Алина. – Теперь вот не узнаете уже, где эта вещь. – Да? – заныл Додик. – А что мне делать оставалось? Набор он перепрятал, а мне грозил все в полиции рассказать!.. И денег не хотел… Я ему говорю: «Слушай, говорю, дружище, ну давай все забудем уже, ну не знал я, что ты так среагируешь! Ну ты пойми, мне эта вещь нужна – позарез просто!» А он как заведенный все «гнида» да «гнида». Я и решил, что нужно что-то кардинальное предпринять. Так сказать, одним махом двух зайцев… Сначала, думаю, этого обездвижу, а потом уж и товар найду. – И как вы его… обездвижили? – Ой, вы знаете, Алина, все получилось гениально, просто гениально. Он все возбухал, все слюной брызгал, а я моментик улучил и приложил его по затылку разделочной доской. Там у его коровы отличная разделочная доска стояла возле мойки. Толстенная, из липы, похоже. Ну, он отключился, я его на кушетку отволок, а потом влил в пасть микстурку. Он и уснул крепко-крепко. Знаете, Алина, в чем гениальность решения? Я вам сейчас все объясню. Ой, я так рад, что могу этим с кем-то поделиться!.. Трудно в себе держать, но приходится, это же секрет, в конце концов. Он перевел дыхание. Алина онемела. Это псих. Настоящий махровый псих, которому место в палате с Гитлером и Наполеоном. Он, конечно, сейчас все ей расскажет. А потом… – Вы знаете, Алина Леонидовна… – Откуда вам известно мое имя? – поторопилась перебить его Алина в надежде на то, что он отвлечется от своих откровений, не станет выдавать ей свои безумные секреты, выпустит на волю… Он отвлекся. – Ну как же… Вы ведь похитили у меня из-под носа часть комплекта. Я вас на лестничной клетке видел возле Алексовой двери. И на какой машине вы отбыли с территории двора, тоже видел. И номерные знаки вашей «Сузуки» запомнил. У меня отличная оптика, я очень люблю хорошую оптику и всегда имею с собой какой-нибудь оптический прибор. Это моя страсть. Рассмотреть номерной знак с такого расстояния посредством немецкой зрительной трубы не составляет никаких проблем, абсолютно никаких, я вас уверяю. Узнал ваш адрес по базе, подстерег утром, проследовал до места работы. У охраны бизнес-центра узнал, кто вы и из какой фирмы. Там у вас очень разговорчивая охрана. Я даже денег им не предложил, а они уже все мне про вас рассказали. Главное ведь, Алина Леонидовна, как вопрос сформулировать, не так ли? Я его сформулировал правильно. Я им сказал, что только что при парковке вы своим задом разбили фару моему бедному «жигуленку», а потом послали меня на фиг, отказавшись платить за ущерб. Выдали они вас с потрохами. Кажется, там вас не очень любят, вы не находите? Алине впервые стало грустно оттого, что ее действительно не слишком любят сослуживцы. Но какие гады!.. Хотя их можно понять. Алина догадывалась, что иногда перегибает палку, стараясь сохранить дистанцию, лицо и независимость. Может быть, следует подумать об этом на досуге? Когда она отсюда выберется, обязательно подумает.