Аэродром жил своей жизнью, взлетали и садились самолеты, суетились на стоянках техники, подготавливая машины к вылету. Комдив и комиссар только закончили пить чай, как с южного поста охраны аэродрома раздался звонок, что подошла колонна. Комдив приказал выделить сопровождающего колонне и привести ее к КП. Они с комиссаром оделись и вышли наружу. Колонна уже показалась, когда неожиданно в небо взлетела белая ракета. Сигнал «на вылет» для дежурного звена. Захаров поднес к глазам висевший до этого на груди бинокль. По полосе на взлет пошла четверка И-16, закрутились тонкие стволы зенитных пушек, техники и летчики побежали к перекрытым щелям. – Что случилось? – уточнил Цанава у комдива. – Налет! Вон! Вижу! Две девятки Ю-87. И Захаров показал рукой на видневшиеся в небе темные точки. – А вот и «мессеры»! Тут показывать было не нужно, над аэродромом вслед взлетающим «ишакам», пронеслись худые стремительные силуэты. – Заметили их вовремя, но вряд ли это нам поможет. Дежурное звено они как минимум свяжут боем. Если вообще… Пойдемте в укрытие. И взяв комиссара за локоть, Захаров увлек его к ближайшей траншее. Со стороны, куда пронеслись немецкие истребители, донеслись пушечные очереди и тарахтенье крупнокалиберных пулеметов. Но дойти они не успели. Внезапно из подходящей колонны выкатились четыре странных гусеничных машины, с высокими башнями и торчащими в небо стволами. На корме каждой машины крутилась непонятная конструкция. Не останавливаясь, машины открыли огонь из разнесенных по разные стороны башни стволов. Стреляли короткими очередями трассеров, причем каждая из которых заканчивалась в силуэте заходивших на круг «штук». И секунды спустя с неба посыпались горящие обломки немецких пикировщиков. Не прошло и половины минуты, как первая девятка «штук» и четверка «мессеров» сопровождения просто перестали существовать. Вторая, сбрасывая бомбы куда попало, со снижением уходила в сторону от аэродрома. Видимо, они вышли за пределы дальности огня этих машин, потому что те не стреляли им вслед. Зато внезапно начали маневрировать на поле, почему-то повернув стволы в противоположную сторону. Секундами позже стала понятна причина этих действий. Из-за леса на кабрировании выскочила пара «мессеров» и попыталась атаковать зенитки на большой скорости с пологого пикирования. Так, видимо, планировалось. А получилось: короткие очереди с четырех машин и два взрыва, превративших нападавших в тлен. Два оставшихся «мессера», обходя по дуге аэродром и отрываясь от преследующей их тройки И-16, рванули на запад. – Уйдут! «Ишаки» их не догонят, – с сожалением произнес Нефедов. И в этот момент на двух машинах что-то вспыхнуло, окутав их дымом, и из этого дыма вслед «мессерам» рванулись две ракеты. Через несколько секунд на месте вражеских машин в небе расцвели оранжевые вспышки. Где-то в небе звенели моторы И-16, заходивших на посадку, а на аэродроме стояла тишина. Весь личный состав – техники, летчики, бойцы роты охраны, зенитчики, – покинув укрытия, стояли молча, не понимая, что это сейчас было. На их глазах за чуть более чем минуту неизвестные им явно зенитные установки уничтожили девять бомбардировщиков и восемь истребителей. Причем безошибочно и неотвратимо. Потом тишину нарушил звук запускаемых двигателей колонны, которая еще не успела дойти до КП дивизии. А неизвестные установки, взревев дизелями, разъехались к углам аэродрома, остановившись рядом с позициями орудий зенитных батарей. – Ну вот! Как-то так! – привлек внимание комдива комиссар и, взглянув в широко раскрытые от удивления глаза Нефедова, добавил: – Честно говоря, даже сам не предполагал… Ладно, сейчас подъедут товарищи, объяснят нам, что к чему. Действительно, через три минуты голова колонны остановилась у КП. Из первой машины, Нефедов посчитал ее легковой на фоне остальных громад, но все же не был уверен в этом, вышел человек в темно-зеленой форме и шапке-ушанке. Определив их как старших, он четким строевым шагом подошел и, приложив руку к головному убору, доложил: – Подполковник Ефимов! Прибыл в ваше распоряжение. – Генерал-майор Захаров! – Полковник Абашидзе! Представились в свою очередь комдив и комиссар, причем при упоминании фамилии комиссара, по лицу подполковника скользнула тень легкой улыбки. Видно, он был знаком с личностью последнего, но псевдоним ему не сообщили. Далее возникла пауза, Захаров не знал, что и как спросить. Выручил комиссар. – Доложите, пожалуйста, вашу задачу. – Есть! Имею приказ довести колонну до аэродрома «Двоевка». Далее развернуть обзорную радиолокационную станцию, обеспечить зенитное прикрытие аэродрома и станции. Здесь же будет размещена мощная радиостанция для обеспечения устойчивой радиосвязи с Москвой и узел правительственной связи. Для охраны, обороны данных объектов выделена мотострелковая рота. Инженерно-технический персонал, доставленный колонной, должен обеспечить современными… ну, относительно современными средствами связи КП дивизии и самолеты. Кроме того, все самолеты должны быть укомплектованы системой радиолокационного опознавания «свой-чужой». Для этого, возможно, придется модернизировать бортсеть. По окончании работ на аэродроме «Двоевка» инженерно-технический состав силами ВВС РККА будет переброшен на аэродром «Кубинка», для оборудования в том же объеме самолетов транспортной авиации. Дополнительно поставлена задача по оказанию помощи инженерными и техническими средствами по созданию и оборудованию еще трех аэродромов в районе Вязьмы для организации полетов в ночное время. Аэродромы рекомендуется организовать вот на этих площадках. Подполковник достал из командирской сумки карту и отметил места планируемых аэродромов. – Вот так, товарищ генерал-майор! План и объем работ обозначен, – вставил реплику комиссар. – Как быстро планируется оборудовать самолеты вашими приборами и радиостанциями? – уточнил комдив. – Надо смотреть, как и что. Не помешает помощь вашего инженерно-технического состава. – Весь личный состав, за исключением тех, кто обслуживает и готовит самолеты к полетам, будет в вашем распоряжении. Захаров покрутил головой, разминая шею. Это ж мы каких дел тут понаделаем! Г. Вязьма. Штаб 16-й Армии День пролетел незаметно, комиссар в штабе не появлялся. Двести пятьдесят второй пограничный полк передал свои позиции сводной группе южного направления и убыл в район Хватова Завода. Шестнадцатый совершал марш туда же. Первым на совещание прибыл комиссар. Чем он занимался днем, генералу было неизвестно. Цанаве сделали все необходимые пропуска, и Рокоссовский в окно видел, что тот вместе со своей охраной несколько раз выезжал куда-то. В этот раз он был в шинели с полковничьими шпалами в петлицах. Зайдя к Рокоссовскому и поздоровавшись за руку, начал расстегивать портупею у вешалки. Повесив шинель и застегнув ремни, подошел к чайнику и налил себе кипятка в стоявший рядом стакан. Добавил заварки и, прихлебывая маленькими глотками обжигающий чай, стал мерить шагами кабинет командарма. Минут через десять, ближе к 22 часам, начали прибывать командующие армиями. Лукин и Вишневский прибыли вместе, но каждый на своей машине. Охрана у них была общая. Болдин прибыл отдельно от них и позже. Начштаба 24-й Армии приехал в одной машине вместе с командармом-20 Ершаковым. И это было понятно, хотя формального приказа о переподчинении войск 24-й Армии не было, фактически на этом участке на сегодня командовал именно он. Кондратьев не горел желанием тянуть одеяло на себя и брать ответственность. Даже за остатки своих войск. Что в данной ситуации скорей было плюсом, нежели наоборот. Когда все расселись, Цанава бросил окурок папиросы в вытяжку голландки и, подойдя к столу, начал совещание. – Здравствуйте всем! Надеюсь, мне представляться не нужно? Это хорошо. Но все же я отмечу то, что вам неизвестно. Афишировать, что я здесь, не нужно. Сейчас я полковник Абашидзе. Запомните это. На данный момент я являюсь представителем Ставки. Это первое. Второе, вам была разослана радиограмма о назначении старшим начальником в группировке войск, которая по факту уже окружена в районе Вязьмы, генерал-лейтенанта Рокоссовского. Генералы переглянулись, и Болдин, не выдержав, уточнил: – Это уже точно? Что мы отрезаны? – Немцы уже под Гжатском и, скорей всего, завтра его займут. Сами понимаете, где Гжатск, и где подчиненные вам войска. – Но наверняка это еще не основные их силы. И остается еще направление между Гжатском и Сычевкой. – Не успеем! До Гжатска войскам еще три дневных перехода как минимум. За это время немцы туда войска подтянут и закрепятся. Что касается северо-восточного направления… товарищ Рокоссовский сейчас доложит вам обстановку, складывающуюся под Вязьмой, а вы сами уже сделаете выводы. Рокоссовский встал, одернул мундир и, развернув карту, закрепил ее на бывшей школьной доске. По окончании доклада дополнительных вопросов и предложений от присутствующих не последовало. Цанава снова поднялся из-за стола. – Думаю, всем теперь понятно, что дальше Вязьмы нам не уйти. Ставкой мне и товарищу Рокоссовскому поставлена задача максимально сковать силы противника в районе Вязьмы и таким образом дать возможность нашим войскам занять оборонительные позиции по линии Волоколамск – Можайск. И в русле выполнения приказа Ставки вам необходимо выполнить следующее. Начштаба 16-й Армии товарищу Малинину передайте все данные по вашим дивизиям и приданным частям. Далее, не позднее завтрашнего дня вам всем будут указаны рубежи и районы, которые должны занять ваши войска. После чего вы должны будете передать их в состав 16-й Армии, а сами прибыть со своими штабами в Вязьму. По прибытии, я думаю, это будет послезавтра, транспортными самолетами вы и ваши штабы будете переправлены в Москву. Там вам предстоит формировать новые армии из дальневосточных и вновь формируемых дивизий. Это касается всех, кроме товарища Ершакова и штаба 20-й Армии. У них будет другая задача. На этом, в принципе, совещание закончилось, генералы по очереди подходили к столу, передавая свои записки Малинину, закурили и, разбившись по интересам, стали обсуждать наболевшие вопросы. Игнорируя при этом Рокоссовского. Который, впрочем, не расстроился и, заняв место рядом со своим начштаба, занялся анализом информации о поступающих в его распоряжение войск. А их, по первым прикидкам, получалось немало, в северной группе, как для удобства разделил отступающие войска для себя Рокоссовский относительно Минского шоссе, находилось до 120 тысяч человек. И в южной – до 80 тысяч. Вся эта масса числилась в составе тридцати семи дивизий, не считая артполков РГК и танковых бригад. Глядя на численность большинства этих дивизий, Рокоссовский понимал, что это просто перечисление штабов – дивизионных и полковых, а также тылов и дивизионных артполков, большей частью без матчасти. Но попадались и вполне еще крепкие дивизии. Вот их-то он и видел костяком, на который ему предстояло наращивать остатки разбитых частей. Закончилось совещание около полуночи. Рокоссовский выключил свет, оставив включенной только настольную лампу, которую поставил на пол за свой стол. После чего подошел к окну и, приподняв и закрепив светомаскировку, открыл его, чтобы выветрить весь дым, оставшийся от двух десятков беспрерывно смолящих мужчин. В этот момент на столе зазвонил телефон. Рокоссовский подошел, снял трубку и представился. Цанава в это время, заняв место генерала, вдохнул свежий морозный воздух и, подождав немного, закрыл окно, опустив светомаскировку. – Немцы под Гжатском, – кладя трубку, оповестил Рокоссовский. – Ну, все как и должно быть. – Прикрытие города сегодня день продержалось на Юхновском большаке. Завтра собираются дать бой в самом городе. – Вот видишь, Константин Константинович! А ты из Вязьмы драпать собирался. Оказывается, можно ведь и упереться, выиграть время, а время – самый главный ресурс в нашей ситуации. Потому как он невосполнимый! – Да я… Да как вы… – Рокоссовский, побледнев, начал подниматься со стула. Цанава успокаивающе махнул рукой. – Все! Все, Константин Константинович. Успокойся! И выслушай до конца. Просто я конкретно тебя знаю лучше, чем ты сам себя. Это ведь я настоял, чтобы приказ 4 октября тебе пришел письменный. Почему? Потому что знал, что устный о передаче армии ты откажешься выполнять. А пока тебе его повторят, сутки времени потеряем. Прибыл бы ты в Вязьму вечером шестого, а товарищ Никитин тебе доложил бы: так и так, войск нету, оборонять город некому. А тут еще немцы в сумерках на окраины города выкатились бы. И пожал бы ты плечами, вроде того, что делать нечего, надо драпать, в смысле отступать. И рванул бы со штабом в сторону старинного русского города Можайска. Поэтому я сделал так, чтобы ты приехал сюда не шестого, а пятого. И, как ты знаешь, своей властью войска отправил туда, куда и нужно было отправить. А все почему, Константин Константинович? Потому что у будущего Маршала Победы не должно быть в биографии таких темных пятен. Порочащих честь советского маршала. Вот от этого пятна я тебя и уберег. Ну, а дальше все в твоих силах! Ты ведь и правда лучший генерал на этом участке фронта. Так что действуй! А я буду тебе помогать. Оба будем работать на нашу общую Победу. Рокоссовский сидел на стуле, опустив голову. Не то чтобы он признался в том, чего на самом деле не было, просто, взвесив слова комиссара и вспомнив свои чувства, которые одолевали его на подъезде к Вязьме, он в душе вынужден был признать, что такая подленькая мысль мелькала в его голове. И осознание правоты комиссара его угнетало. Но последние слова Цанавы придали ему уверенности. Не все потеряно. Ему доверяют. И доверяют в действительно катастрофическом положении. А это дорогого стоит. Но и спрос в случае неудачи будет соответствующим. Он поднял голову, голос его звучал глухо, но твердо: – Я сделаю все возможное и невозможное, чтобы стать гитлеровцам костью в горле. – Можно хоть чирием на заднице. Не смертельно, но быстро и всей ордой к Москве в атаку не поскачешь, и на попе ровно не посидишь. А если сильно намять и растереть, то и помереть можно от инфекции. И еще неизвестно, что страшней, – уточнил комиссар. Район д. Хватов Завод Война для старшего лейтенанта пограничных войск НКВД Степана Гришина началась не 22 июня. Еще 18-го пришел приказ о переходе пограничного отряда в оперативное подчинение дивизии прикрытия госграницы. Уже на следующий день и он, и начальник заставы отправили свои семьи на родины жен. Погостить. А сами вместе с личным составом на ночь стали уходить в опорный пункт, отрытый на высотке в тылу заставы, где и ночевали под открытым небом. Поэтому рано утром 22 июня во время первого артобстрела заставы погиб только один их часовой. А застава смогла продержаться на высотке весь световой день и отразить с десяток атак немецкой пехоты, перемежаемых артобстрелами. Стрелковый батальон дивизии прикрытия до них не дошел. В минуты затишья, когда немцы готовились к очередной атаке, позади позиций заставы слышались звуки боя. Возможно, это сражался этот батальон. Однако в тот день гремело со всех сторон, и утверждать, что было именно так, было невозможно. Как потом понял Степан, их заставе повезло. В полдень на их позиции сумел пробраться посыльный из комендатуры, который принес приказ об отходе. Что их застава и сделала, прорвав окружение уже под утро 23 июня. А дальше были бесконечные марши по лесам и болотам Белоруссии. Но уже в составе подразделений соседнего отряда. К своим вышли в районе Витебска в первой декаде июля. И тут же снова, уже вместе с этими частями, к которым они вышли, попали в окружение. К пограничникам, имевшим уже изрядный опыт выживания в такой ситуации, примкнули красноармейцы и командиры ближайших частей. И через две недели нового похода оказались на своей территории. Пограничникам было проще, в то время как остальные проходили проверку в особом отделе Западного фронта, у них имелись не только личные документы, но и личные дела, вынесенные штабами отрядов. Поэтому Гришин быстро получил назначение командиром роты в 252-й полк охраны тыла, формируемый на основе конвойного полка НКВД, и теперь пополняемый до штатов военного времени пограничниками. А далее была, в общем-то, рутинная служба по охране тыла фронта. Рутинная она была в сравнении с тем многодневным и изматывающим маршем по выходу с территории, занятой врагом. А так было все: и стычки, и задержания переодетых диверсантов, и борьба с дезертирами и паникерами, помощь милиции в поимке ракетчиков, прочесывание местности и поиски парашютистов. Уже получив назначение в полк охраны тыла, Степан написал письмо теще, жившей в Горьком, с вопросом, приехали ли к ней его жена и дети. Ответное письмо пришло в конце сентября. Опуская все женское многословие и эмоции, ответ был отрицательный, ее дочь и внуки не приехали. Мысли о семье терзали Степана каждую свободную минуту и каждую ночь. В голове рисовались страшные картины, подобные тем, что он видел на дорогах Белоруссии и Смоленщины во время отступления. Он старался отогнать их, заставить надеяться на лучшее, но как только его воля ослабевала, они появлялись вновь. Поэтому он, как мог, старался загрузить себя делами. Тогда просто было некогда думать, и ему становилось легче. К постели старался подходить уже в состоянии, когда даже думать не мог, и просто проваливался в сон без сновидений. В конце сентября он получил очередной кубик на петлицы, став старшим лейтенантом. С начала октября с полка сняли задачу по охране тыла и, заняв позиции южнее и юго-западней Вязьмы, он готовился встретить врага, который с громом пушек и все увеличивающимся потоком беженцев накатывался с запада. А вчера пришел приказ передать позиции сводной дивизии и убыть в район неизвестной им деревушки Хватов Завод. Жаль было оставлять оборудованные своими же силами позиции. Понятно было, что это все придется снова строить уже в другом месте и не факт, что они успеют это сделать до того, как подойдет враг. Радовало лишь одно – пройти нужно было всего лишь около двадцати километров. После изнуряющих маршей по Белоруссии это уже не казалось сложным. И еще, особенностью марша был инструктаж командиров рот полка лично комполка. Он предупредил всех, что в том районе, куда они передислоцируются, находится особая часть. Поэтому не нужно начинать стрелять во все, что непонятно. В инструктаже была и приятная информация, им выделялся автотранспорт. Пеший марш отменялся. Рота Гришина следовала во главе колонны, и от нее же выделялась головная походная застава. Ее также инструктировал лично комполка. В район пункта назначения колонна полка прибыла уже в сумерках. Точнее, их остановили на подъезде к деревне. На проселке между Здвижками и Хватов Заводом, метрах в двухстах от опушки леса, через который шла дорога, стоял пост, у которого и остановилась машина ГПЗ. Когда Гришин туда прибыл, вызванный ее командиром, взвод рассыпался влево-вправо от дороги и настороженно наблюдал за теми, кто их остановил. А посмотреть было на что. Встречал Гришина лейтенант, тоже пограничник, представившийся как командир взвода роты охраны штаба 20-й Армии Западного фронта. Рядом на посту стояли два бойца – пограничника. Все трое были вооружены автоматами ППД. Справа от дороги, за густым ельником проглядывалась палатка, откуда ветерком доносило запах костра. Но не это привлекло внимание Гришина. Справа же от дороги, в тылу палатки в кустах стояли замаскированные машины, и возле них виднелись фигуры людей в темно-зеленой маскировочной форме. Причем люди вроде бы и не прятались, и в то же время располагались так, чтобы не попасть под возможный огонь его бойцов. Лейтенант, перехватив его взгляд, сразу предупредил: – Не торопитесь, товарищ старший лейтенант, делать выводы. Сейчас, – он вскинул руку и посмотрел на часы, – минут через пять приедет мое командование и все объяснит.